Первый импрессионист: Пастернак с мольбертом

Анна АЛЕКСАНДРОВА

22.06.2022

Первый импрессионист: Пастернак с мольбертом

Материал опубликован в майском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

Имя этого большого художника массовому зрителю почти неизвестно, волею судьбы он оказался в тени своего знаменитого сына. Однако Леонид Пастернак являлся не только талантливым живописцем, но и одним из первых русских импрессионистов.

Пастернак родился в Одессе. О первых годах его жизни довольно подробно рассказывается в автобиографической книге «Записи разных лет»: «С детства рос я в пуританской, аскетической атмосфере почти полного отрицания всякой романтики жизни. Семья, очень по-своему оригинальная, мало похожая на семьи того же уровня — простых, малограмотных людей среднего достатка, — состояла из родителей и пяти детей; кроме этих выживших пятерых, было еще четверо умерших; трое из них умерло при рождении, четвертый, старший мой брат Давид, умер уже в возрасте 17 лет. Он прекрасно рисовал, был очень одарен, его рисунки я еще и сейчас помню. Из сестер младшая Ася — была самая талантливая из нас. Отец с детства нашего приучал нас к простой, очень суровой и безрадостной жизни; как он сам говорил, смыслом его воспитания было «приучить к беде», «ни от кого и ни от чего не зависеть» и никогда ни перед кем «не быть в долгу». В результате во всей семье выработалось признанье необходимости личной свободы, независимости, вместе с тем полное осознание долга и ответственности. В семье не было ни веселья, ни «гостей»; заглушались и подавлялись каждым и в каждом любые нежности, высмеивались сентиментальные проявления чувств и тому подобное. Мать была полной противоположностью отцу; это было подчинившееся ему существо, воплощение доброты. Она была склонна к лиризму и ко всему эстетическому; основной же чертой ее характера была жалостливость — основа любви к людям и основа любви вообще».

Его стремления стать художником в семье не одобряли, что не помешало Леониду, еще гимназисту, поступить в Одесскую школу рисования. Для успешного зачисления туда требовалась рекомендация членов Общества изящных искусств или же подача прошения от родителей. «Естественно, что отец отказался ходатайствовать о зачислении меня в эту школу, недолюбливая мое искусство и считая, что школа будет мешать занятиям в гимназии. Но мне удалось через моего товарища по гимназии А. Клейна найти члена Общества изящных искусств, который устроил мое поступление в эту школу да еще и на бесплатное обучение» («Записи разных лет»).

По окончании учебы он, все еще испытывавший давление со стороны близких, уехал в Первопрестольную и поступил на медицинский факультет Московского университета. Но все так же мечтал о художественном поприще. Однажды принес свои работы в знаменитое Училище живописи, ваяния и зодчества. Тут его снова ждала неудача: прием студентов был завершен. Пастернак попытал счастья еще раз, через год, и вновь не был зачислен: на вакантное место помимо него претендовала графиня Толстая, которой в итоге и отдали предпочтение.

В отчаянии принял решение ехать в Мюнхенскую академию (один из главных центров художественного образования в Европе). «Как ни старался я угодить родителям, занимаясь на медицинском факультете, я все же вынужден был его бросить и перейти на юридический факультет того же Московского университета; я не в силах был преодолеть своего отвращения к трупам, к сецированию, ко всему характеру анатомического театра и не мог ко всему этому привыкнуть. Но ту часть анатомии, которая нужна художнику, а именно остеологию и миологию, т.е. учение о костях и мышцах, я с большим интересом прошел и даже сдал «на отлично» полугодовой экзамен у строжайшего известного профессора Зернова», — вспоминал Леонид Осипович.

Бросать учебу он, тем не менее, не хотел — боялся разочаровать родителей. Вскоре ему стало известно, что студентам Новороссийского университета в Одессе «можно было выезжать за границу — слушать знаменитых профессоров, а по предъявлении свидетельства о болезни, получать новое разрешение на продление отпуска».

Будущий художник перевелся в Одессу, чтобы затем отправиться в Баварию, и это повлияло на всю его дальнейшую судьбу, о чем впоследствии он вспоминал:

«Таким-то образом мне удалось наконец попасть в свою среду и начать настоящее и систематическое художественное образование...

Скудных средств, посылаемых моим отцом и старшим братом (в общем около 13 рублей, или по тогдашнему курсу 36 марок в месяц), едва хватало на жизнь. Приходилось жить буквально впроголодь. Правда, жизнь тогда была дешева: комната с утренним чаем стоила 10 марок в месяц, обед около 40 пфеннигов, т.е. 20 копеек, но и этих иногда не хватало. Напротив наших мастерских был маленький ресторанчик для рабочих и для нас, учащихся, куда мы все вместе (русские, чехи и другие) приходили обедать и отдыхать; обедали, как я уже сказал, дешево и весело: пиво, без которого обед не выдавался (полкружки), было включено в эти двадцать копеек! Мы работали крайне интенсивно».

В 1885 году Леонид Пастернак окончил Новороссийский университет. «Наконец-то все мои обязательства перед родителями были выполнены. Я мог теперь совершенно свободно располагать собою и своей дальнейшей судьбой» («Записи разных лет»). Важные перемены в жизни не заставили себя ждать, он встретил обаятельную молодую пианистку, свою будущую супругу.

«Мы познакомились с Розой в доме очень талантливого, в свое время известного не только в Одессе, но и по всему югу России, журналиста Семена Титовича Виноградского, под псевдонимом «Барон Икс» писавшего свои интересные и хлесткие фельетоны и по искусству и на «злобу дня»... Роза притягивала меня к себе больше всех ее подруг и других молодых женщин не только своим исключительно высоким музыкальным дарованием — как всякое непосредственное дарование оно всепобеждающе, — но и своим умом, редкой добротой и душевной чистотой. Жизнь потом показала, какой крупной личностью и каким прекрасным товарищем и человеком она была», — рассказывал в мемуарах художник.

Вскоре он отправился в Москву, где, поселившись в меблированных комнатах дома в Лубянском проезде, написал первую большую картину «Вести с родины». Эту (еще не законченную) работу увидел Павел Третьяков, который сразу же купил ее для своей галереи. Автор полотна вспоминал: «Произошло это как раз в канун дня, когда после длительной переписки и самопроверки должна была приехать в Москву Роза с родителями: мы решили пожениться и наметили уже день свадьбы — 14 февраля 1889 года. Таким образом два крупнейших для меня события были связаны почти одними сутками».

Незадолго до свадьбы Пастернак вошел в круг художников, сложившийся вокруг Василия Поленова, подружился с Валентином Серовым, жена коего, Ольга Трубникова, была знакомой Розы. Тому непростому, но в сущности счастливому периоду были посвящены следующие строки:

«После женитьбы и Серовы, и мы поселились в Москве и зажили трудовой жизнью. Пошли дети. Приходила и нужда. Было время, когда к нам приходила Ольга Федоровна занять три рубля. А по отдаче их, когда не хватало у нас, жена ходила занимать те же три рубля у Ольги Федоровны, и снова повторялась та же история. И почему-то всегда трехрублевка — ни больше, ни меньше... Так «трешка» эта и ходила из дома в дом и стала символом нашей обиходной жизни».

Вскоре у Пастернаков родился первенец.

«Помню, как кормилица Бори (у первого нашего ребенка была кормилица, остальных же детей жена сама кормила), укачивая его, напевала: «Вот, ненаглядный мой, подрастешь большой, — папа сами уже работать не будут, артель наймут»... В этой первой квартире я встретился лицом к лицу с тем, что я и раньше, в теории, прекрасно знал: что неизбежны будут и материальная нужда, и страх, и заботы о завтрашнем дне, и тяжелый долг перед семьей» («Записи разных лет»).

Несмотря на все трудности, обеспокоенный за судьбу близких семьянин сумел открыть собственную художественную школу, где практиковал новые методы обучения — «как в Мюнхене и Париже». Фактически он стал одним из первопроходцев в той области, в которой через несколько лет произошел настоящий бум в России.

«Сначала в моей школе было больше учениц — дочерей состоятельных родителей, — писал Пастернак, — впоследствии — больше учеников, среди них: Зальцман, Фохт, князь Щербатов и другие. Частная моя школа очень преуспела и до некоторой степени начала обеспечивать меня, по крайней мере оплачивала квартиру и нашу скромную жизнь».

Мастер давал уроки и Петру Кончаловскому-младшему, о чем много лет спустя вспоминал:

«П.П. Кончаловский, отец известного ныне художника Петра Кончаловского, был очень милым, задушевным, увлекающимся человеком. Мы быстро сблизились с ним лично и семьями, и искренняя наша дружба продолжалась всю жизнь. Петя — его сын — еще гимназистом стал брать у меня первые уроки рисования».

Леонид Пастернак считал, что многие именитые художники были слабы в рисунке. Упрек, разумеется, не относился к таким выдающимся живописцам, как Серов, Васнецов или Репин, и все же большинство передвижников оставались дилетантами, их скорей интересовал сюжет, а не возможность продемонстрировать собственную технику. А Пастернак мечтал об избавлении «русского искусства от пут сюжетности», и неудивительно, что его отношения со многими представителями знаменитого Товарищества не сложились. Большую картину «Молитва слепых детей» жюри одной из передвижных художественных выставок просто-напросто забаллотировало. Зато на Международной мюнхенской (1895) его композиция «Накануне экзаменов» (в России ее также приняли прохладно) удостоилась второй золотой медали, более того, на Всемирной выставке в Париже пять лет спустя была куплена Люксембургским музеем.

«В те времена это было высшим в Европе успехом, какой только мог выпасть на долю художника», — вспоминал Леонид Осипович, к которому в конце XIX века пришло признание не только за границей, но и на родине.

После революции 1905 года Академия художеств была реформирована, и Пастернак (наряду с Врубелем и Коровиным) получил звание академика «за известность».

«Те самые передвижники, которые в 90-х годах преследовали нас и не избирали даже в члены Товарищества, сами ставшие теперь академиками, вынуждены были присудить и нам звание академиков!» («Записи разных лет»).

Он по праву считается одним из первых русских импрессионистов, однако новые художественные течения (к примеру, постимпрессионизм) понимания у него не встретили. Художник полагал, что подобные веяния «подрывали основы художественной школьной грамоты», в частности, отбивали охоту к тщательно выверенному рисунку. В своих воспоминаниях Пастернак привел любопытный эпизод: «Однажды Серов и я были одни у Щукина. «А вот я покажу вам», — приоткрывая тяжелую оконную портьеру проговорил он и вынул оттуда первого своего Гогена («Маоританскую Венеру» — с веером) и, смеясь и заикаясь, добавил: «Вот су... су... сумасшедший писал и су... су... сумасшедший купил».

В 1907 году Пастернак получил заказ от британских аристократов и отправился в путешествие на Туманный Альбион, который давно мечтал посмотреть. «Как портретисту, мне были знакомы не только по репродукциям знаменитые английские художники XVIII века, времени расцвета английского портрета. Моей мечтой было посетить Лондон и познакомиться с ними в оригиналах» («Записи разных лет»).

После революции Леонид Осипович уехал с семьей в Германию на лечение. Там он встретился с автором теории относительности и написал несколько его портретов. Дочь Пастернака Лидия впоследствии рассказывала: «Впервые мои родители и Эйнштейны познакомились в советском посольстве в Берлине. Посольство было тогда важным общественным местом в сердце немецкой столицы. Оно располагалось прямо на улице Унтер ден Линден. Это было небольшое, но заметное здание. Туда ходили послушать концерт, лекцию, посмотреть короткий театральный спектакль или принять участие в непринужденном общении... Однажды в этом посольстве моя мама играла на пианино, и кто-то спросил ее, не могла ли бы она сопровождать Эйнштейна. Однако Эйнштейн воспротивился. Он сказал: «Я не рискну выступать после такой искусницы!». Все же мама его уговорила. И он действительно играл, а она аккомпанировала ему. А отец это зарисовал. И так возник лист, где нарисован играющий на скрипке Эйнштейн. После этого первого знакомства мои родители и Эйнштейны поддерживали связь. В 1924 году на улице Байеройтер был сделан первый большой портрет Эйнштейна. В конце двадцатых — начале тридцатых годов были созданы другие работы».

Из нацистской Германии художник был вынужден в 1938 году уехать. Он собирался вернуться в Россию, но перед этим отправился в Оксфорд, чтобы повидаться с дочерью, и в итоге остался там навсегда. Леонид Пастернак умер 31 мая 1945 года. Его прах покоится на Вулверкотском кладбище рядом с могилами Джона Рональда Руэла Толкина и сэра Исайи Берлина.