Алексей ФИЛИППОВ

08.11.2021

Историческая память избирательна: частью национальной мифологии становятся не такие уж и важные вещи, а то, что было намного значительнее, забывается. Это относится и к событиям, и к людям. 

Почти забыт старейший соратник Петра Великого, полный генерал и адмирал Патрик Гордон, ставший прототипом одного из персонажей «Петра I» Алексея Толстого. Никто не помнит воеводу, генерал-поручика Григория Косагова, виднейшего военачальника времен Алексея Михайловича. Во все учебники вошли морские сражения при Гангуте (1714), где у шведов была плавучая батарея, 6 галер и 3 меньших судна, и при Гренгаме (1720) — в нем со стороны шведов участвовали 1 линейный корабль и 4 фрегата, а русский флот представляла 61 галера. Но кто, кроме историков, помнит о Русско-шведской войне 1788–1790 годов, когда с обеих сторон сражались десятки огромных линейных кораблей, а количество погибших исчислялось тысячами?

Одним из героев той полузабытой войны стал адмирал Александр Иванович фон Круз, родившийся 290 лет назад, 26 октября (6 ноября) 1731 года. Если бы не он, история нашей страны, возможно, пошла бы другим путем, и сегодня о нем стоит вспомнить. К тому же это отличный повод поговорить о русском флоте.

Король начинает, императрица проигрывает

Екатерина Великая любила и умела рисковать, но в 1788 году ее карты были откровенно плохи. Шла тяжелая война с Турцией, значительная часть русского флота была отправлена в Средиземное море. В это время шведский король совершил нечто вроде государственного переворота, лишил власти парламент и попробовал взять реванш за Полтаву, вернув то, что было потеряно при Карле XII и его наследниках. Русская армия сражалась с турками, на шведской границе войска было немного, генералы императрицы терпели неудачи. Но Густав III отлично понимал, что на суше ему с Россией не справиться и ключ к победе лежит на море. Он подготовил сильный флот из отличных кораблей и хорошо обученных моряков. У Екатерины II было больше линкоров, но лучшие из них находились в Средиземном море.

Весной 1790-го шведы собирались прорваться мимо Кронштадта к Петербургу и продиктовать условия мира под дулами 2000 орудий. 23 мая 1790-го, северо-западнее Красной Горки, навстречу 21 шведскому кораблю Круз вел только семнадцать. У шведов было намного больше пушек — на четверть с лишним. Да и качество его судов оставляло желать лучшего.

Сосновый флот адмирала Круза

На Руси не было давних морских традиций, шансов на близость ко двору, быструю карьеру и «случай» флот не давал. В российском императорском флоте служили бедные дворяне, такие как Балтазар Балтазарович Жевакин из гоголевской «Женитьбы». На этих офицеров можно было положиться, а вот с кораблями все обстояло хуже.

Боевые суда строили из 100–200-летнего дуба, а в России дубовых лесов немного. Отсюда и петровский указ о гробах, которые запрещалось делать из дуба, — царь экономил стратегический материал. Петр I приказывал сажать дубы, но дубовые рощи подросли к концу XIX века, а к этому времени Адмиралтейство в них уже не нуждалась. В распоряжении русских кораблестроителей были сильно уступавшие дубу архангельская лиственница и сосна. Из последней по большей части и строили военные корабли.

Толстая броня дубовых бортов линейных кораблей достигала 60 сантиметров в толщину и отлично защищала от ядер. Сосна же мягкое дерево, от нее такого ждать не приходилось. И, что было гораздо хуже, построенные из сосны корабли быстро гнили. Средний срок службы русского линейного корабля составлял 7 лет, британский «Владыка морей» был на плаву 58 лет и за это время несколько раз перестраивался.

Корабли и матросы

Эскадра Круза базировалась в Кронштадте, вода в его гавани недостаточно соленая, поэтому в корабельном дереве быстро заводились вредители. Корабли разрушали и долгие зимы с морозом, льдом и снегом, и последующие оттепели. Русский флот XVIII века был конвейером по строительству и списанию судов — каждый год в строй вводились один-два новых линкора и столько же отправлялось на дрова. В списочном составе флота находилось много условно боеспособных, требующих постоянного ремонта, едва способных выдержать отдачу от собственного залпа линкоров и фрегатов. Когда после победы над Наполеоном испанский король попросил Александра I продать ему несколько боевых кораблей для войны с восставшими колониями, возникла неловкая ситуация. Выглядели те отлично, за них было заплачено сполна, но в теплых водах Атлантики древоточцы стремительно разрушали корабельную древесину. Суда пришлось заменить.

У России был превосходный мачтовый лес, лучшая пенька и пакля, отличный лен, стратегические товары для кораблестроения, которые охотно покупали во всем мире. При этом Российская империя практически не имела собственного торгового флота. И это делало затруднительным существование военного: во всем мире кадровым резервом для него служили матросы с торговых кораблей.

Русский военный матрос служил 25 лет, за это время он успевал сродниться с морем и кораблем. Но на Балтийском флоте на подготовку моряков сильно влияли долгие зимние стоянки, когда суда полгода стояли вмерзшими в лед. За это время навыки морской службы утрачивались. К тому же Балтика была локальным морским театром, и путешествий на край света, превращавших салаг в морских волков, матросы Балтфлота не знали.

Запах военного судна

Морские соперники России, шведы, нашли свои рецепты сохранения кораблей: после кампании те разоружались и хранились в специальных сухих доках, их суда служили десятилетиями. А на матросах в Швеции XVIII века экономили — от десятилетия к десятилетию из рациона шведских военных моряков исчезала белковая пища, следствием этого были корабельные эпидемии. (Это сказалось и в войне 1788–1790 годов.) Русские же моряки исправно получали свои 4 килограмма говядины и свинины в месяц, полтора килограмма рыбы, около 30 килограммов круп, 18,5 килограмма сухарей, 2,5 килограмма сливочного масла, 86 литров пива и 2 литра водки — такой рацион отлично подходил для тяжелой работы.

Главную опасность для матросов представляли не вражеские пули, а болезни. На кораблях спали в тесноте, на батарейных палубах, в гамаках. На флотах, матросов которых не приучили пользоваться гальюном, смертность была ужасающей. Идеальным стандартом были два гамака на каждого матроса — один в пользовании, другой в стирке — и ежедневная чистка палуб (их мыли с уксусом), а от цинги спасла квашеная капуста, которой воняли трюмы. Внутри корабль пах испорченными продуктами, стоячей водой, множеством скученных вместе людей. Для человека, пришедшего на военный флот из деревни, первое знакомство с этим миром становилось потрясением. Команды Круза были плохо обучены, они состояли из новобранцев, недавних крестьян, не успевших привыкнуть к морю. Адмирал сказал Екатерине II, что шведы пройдут к Петербургу «только по щепам его кораблей» — и это было вполне реальной перспективой.

Портрет героя

Александр Иванович Круз был сыном датского моряка, поступившего на русскую службу и закончившего свою карьеру в чине капитан-командора. Датские морские традиции были куда крепче шведских: как правило, шведы били датчан на суше, зато Дания оставалась хозяйкой Балтики. В XVIII веке русскому флоту были необходимы иностранные военные специалисты: своя военно-морская школа в России возникла позже. Александр Круз был превосходным моряком, а в начале своей карьеры и сущим зверюгой, мучившим матросов. А потом он изменился — и это важнейшая часть его психологического портрета. Судя по всему, Круз был благородным человеком и умел держать слово.

В Хиосском сражении его корабль сцепился на абордаж с горевшим турецким флагманом. Взорвались оба судна, Круз полетел в воду, — когда он подплыл к шлюпке, матросы хватили его веслом по голове. Его хотели утопить: захлебываясь, он обещал не помнить зла и вести себя по-другому. Русский человек отходчив — матросы спасли Круза, и он выполнил обещание.

23 мая 1790 года он стоял на квартердеке «Чесмы», своего флагманского корабля, и курил трубку. Когда повеял восточный ветер, Круз приказал поднять сигнал: «атаковать неприятеля и сразиться с ним на дистанции ружейного выстрела».

Король нападает, императрица выигрывает

23 и 24 мая стекла петербургских домов дребезжали от канонады. Враг был на пороге, шведский король собирался вернуть то, что было потеряно во время Петра I, а его союзница Турция должна была получить назад Крым. Кроме турок, за спиной Густава III стояли Великобритания, Пруссия и Голландская республика. Семнадцать неважно вооруженных кораблей Круза с их неопытными экипажами не остановили бы шведов. Ему было нужно продержаться до тех пор, пока не подойдет мощная Ревельская эскадра, не успевшая уйти в Средиземное море. Но и это было очень сложной задачей.

Корабль Круза был избит ядрами: шведы сосредоточили огонь на флагмане. Он отдавал приказы, не выпуская изо рта трубки, на его мундире была чужая кровь. Люди гибли, но держались, и все же к вечеру 24 мая русская эскадра потеряла линию баталии и попала под перекрестный огонь. А потом показалась Ревельская эскадра, и это значило, что Петербург спасен. Война продолжалась еще долго, у русского флота были и победы, и проигранная битва, но свой триумф шведы упустили в мае 1790-го, в Финском заливе, северо-западнее деревни Красная Горка.

Адмирал Круз был щедро награжден, он служил на флоте еще 8 лет. Тот, кто захочет отдать ему последнюю честь, найдет могилу адмирала в Кронштадте, на лютеранском кладбище. На надгробии, ростральной мраморной колонне, виднеется надпись: «Громами отражая гром, он спас Петровы град и дом». Это стихи Екатерины Великой. Они были и на золотой табакерке с алмазами, которую царица пожаловала Крузу за победу вместе с орденом Святого Александра Невского.