Алексей ФИЛИППОВ

08.11.2021

В ноябре 2021-го трудно представить, что происходило восемьдесят лет назад, в 1941-м. Мир рушился, пропадала страна: за полгода проиграны приграничные сражения, пал Киев — полмиллиона бойцов РККА попали в плен или погибли.

В окружениях сгорали фронты, в шталаги, на голодную смерть, брели миллионы советских пленных. Седьмого октября рухнула оборона под Вязьмой и Брянском, в плен попало почти семьсот тысяч человек.

Путь на Москву был открыт, Гитлер и генералы вермахта решили, что война выиграна. Люфтваффе начало перебрасывать самолеты с Восточного фронта на Запад: считалось, что сопротивление Красной армии сломлено. Но все это слова — то, чем жила Москва в ноябре 1941-го, ими передать невозможно.

Ноябрь 1941-го оказался холодным и снежным, нынешняя теплая осень восемьдесят лет назад могла бы стать роковой. Непривычная для середины осени распутица, грязь, в которой вязли автомобили и танки, и внезапно ударивший мороз, замедлили продвижение немцев, но не могли их остановить. Фронт трещал, его рвали на части боевые группы вермахта, Жуков бросал в бой скудные резервы, на прямую наводку ставили зенитки московской ПВО. В ход пошли даже находившиеся на хранении тяжелые орудия конца XIX века, шестидюймовки образца 1877 года.

15 октября Сталин подписал постановление ГКО «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы». Посольства уехали в Куйбышев, там же были наркоматы и радиокомитет, оттуда говорил Левитан. Метро и предприятия готовили к взрыву, дома — к уличным боям. Москва эвакуировалась, на вокзалах было столпотворение. В Куйбышев должен был уехать и Сталин, но в последний момент он передумал. Походил около готового к отправлению поезда, повернулся и уехал в Кремль. 20 октября в Москве ввели осадное положение, а 29-го немцы вышли к Туле, но ее удалось удержать.

Москвичи обустраивались в эвакуации, в чужих, перенаселенных домах. Искали работу, отоваривали пайковые карточки — надо было жить, но какой окажется эта жизнь, они не знали. Те, кто остался в Москве, вели себя по-разному. Московское ополчение погибало на подступах к городу, но были и те, кто ждал немцев. О том, что 12 октября 1941 года Гитлер отдал приказ: «Капитуляции Москвы не принимать, окружить ее и подвергнуть изнуряющему артиллерийскому обстрелу и воздушным налетам», горожане не догадывались. В ноябре 1941-го Москва жила ужасом, отчаянием — и надеждой. На счету был каждый танк, каждый батальон, точно так же дела обстояли у немцев. Под Москвой маневренная война, непревзойденным мастером которой был вермахт, превратилась в битву на истощение, где были важны стойкость, упорство, готовность умереть — и резервы. Все висело на волоске, но вермахт привык побеждать, а у Красной армии такого опыта еще не было.

24 октября Сталин приказал готовиться к параду в честь 24-й годовщины Октябрьской революции. 31-го числа был утвержден его план. А 1 ноября приняли решение о формировании в тылу 10 резервных армий. На это требовалось 20– 25 дней. Пока надо было держаться с тем, что было, а сил катастрофически не хватало.

Советская модернизация была жестокой, не всегда эффективной и безумно расточительной, по крайней мере в том, что касалось человеческих жизней. И то, что Сталин и его генералы не считались с потерями и на войне, давно известно и повторять нет смысла. Тем не менее в условиях страшной, все время разрастающейся катастрофы большевики оказались на высоте: они держали удары, не впадая в панику, а проигрывая, учились воевать. Жестокость системы была вызвана еще и тем, что кадровая армия сгорела в боях лета 1941-го, и мало что умеющие, слабо подготовленные командиры вели в бой наспех обученных бойцов. Людей было трудно поднять в атаку, они боялись идти за танками, не стреляли, чтобы не вызвать огонь на себя. Но выстоять и победить было необходимо — и особисты с военными трибуналами были безжалостны.

Это были самые темные, самые страшные дни войны. Люди отчаянно нуждались в луче света, в надежде. И ее дал ноябрьский парад.

Как по Красной площади шли танки с полным боекомплектом, чтобы прямо с нее идти на фронт (это очень сомнительно), как Буденный принимал парад, как не сумели записать речь Сталина, и перезаписывали ее 27 ноября, в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца на макете Мавзолея — много писали, это уже стало легендой. Но она возникла много позже, а пока что, через шестнадцать дней после парада, 23 ноября, немцы взяли Клин. 24-го в их руках был Солнечногорск и они форсировали канал Москва-Волга. Теперь враг был в тридцати пяти, а на северо-западе — в двадцати девяти километрах от Кремля.

А 5 декабря началось советское контрнаступление.

Немцев отодвинули от Москвы, блицкриг не состоялся. Но все только начиналось: впереди были и поражения, и победы, умение воевать давалось огромной кровью. Решающим оказалось то, что в 1941-м выстояло государство, не рассыпалась система управления, страшные поражения не сломили волю политической верхушки и военного командования. По сравнению с «Россией, которую мы потеряли», рухнувшей в 1917-м империей, разница была гигантской: армия не превратилась в неуправляемую, плохо вооруженную толпу, оказавшихся неспособными генералов сменяли, снабжение функционировало.

Страна выдержала первый, самый страшный удар. И парад 7 ноября 1941-го предвещал удар ответный.