Михаил БУДАРАГИН

31.03.2016

Гражданской войне, которая началась в апреле 1861 года с взятия мятежниками-конфедератами форта Самтер в Южной Каролине, в США по сей день уделяют много внимания.

Причины очевидны. В Первую мировую Америка реально вступила, когда ее исход был уже предрешен — в октябре 1917-го. Остаются три больших конфликта. Война за Независимость — главное, каноническое событие с высокой степенью религиозного экстаза, здесь как бы и нечего обсуждать. Во Второй мировой приходится делиться славой с союзниками (не случайно Голливуд так пыжится, стремясь хотя бы на экране победить нацизм самостоятельно). Наконец, эпическая битва между Севером и Югом. 

Это видится странным из России, где братоубийственной бойни, начавшейся после прихода к власти большевиков, принято стесняться, но в американской истории Гражданская война остается очень человечной, удивительно, да простят нас читатели, «домашней». Этакой «хоумвар». 

Причиной кровавого противостояния явилась вовсе не идеология. Хотя проблема рабства оказалась значимой, ее нельзя считать единственной и безусловной отправной точкой. Сторонам также не были нужны ни территории врага, ни его живая рабочая сила. 

Стоит обратиться к Первой инаугурационной речи Авраама Линкольна, произнесенной 4 марта 1861-го. Этот документ многое раскрывает. Композиционно выступление построено с большим смыслом. Оно начинается с самой горячей, острой и больной темы, с конфедератов, готовых вот-вот взяться за оружие. «Судя по всему, среди жителей южных штатов существуют опасения, что с приходом республиканской администрации их собственность, мирная жизнь и личная безопасность могут оказаться под угрозой. Однако для подобных опасений не было и нет никаких разумных оснований. <…> у меня нет никаких намерений прямо или косвенно вмешиваться в функционирование института рабства в тех штатах, где оно существует», — убеждает новоизбранный президент США.

В середине Линкольн без обид говорит об основной причине предстоящей войны — все дело в сепаратистских устремлениях южан. Он прямо предупреждает, что власть не устранится от решительных действий: «Ни один из штатов не вправе сугубо по собственной инициативе выйти из Союза, принимаемые с этой целью решения и постановления не имеют юридической силы, и акты насилия, совершенные в пределах любого штата (или штатов), направленные против правительства Соединенных Штатов, приобретают в зависимости от обстоятельств повстанческий или революционный характер».

Но завершается все призывом решить-таки споры полюбовно: «Мы не должны быть врагами. Хотя страсти, возможно, и ослабили узы нашей привязанности, они не должны разрывать их. Тайные струны памяти, протянувшиеся от каждого поля битвы и могилы патриота к каждому живому сердцу и домашнему очагу через всю нашу широкую страну, все же звучат единым хором Союза, когда к ним снова прикоснутся лучшие ангелы нашего естества, и это непременно произойдет».

Те, кому пламенное выступление адресовалось, предпочли в благие намерения не поверить. Семь штатов (Южная Каролина, Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия, Луизиана и Техас) к этому времени уже вышли из состава страны, к ним присоединились еще четыре (Виргиния, Теннесси, Арканзас и Северная Каролина), 4 февраля 1861 года была основана Конфедерация, которой предстояло сражаться за свою независимость и проиграть.

Гражданская война, если взглянуть на нее сегодняшними глазами, — цепь беспрерывных, часто бестолковых, порой очень жестоких, однако всегда относительно джентльменских столкновений. Трудно было удержаться от смакования «зверств» (дикси вели себя иногда не слишком достойно, янки им, безусловно, не уступали), но в сухом остатке есть лишь благородные ошибающиеся люди, имена которых занесены — со всем уважением — в учебники.

Одно из первых сражений — у реки Бул-Ран, в 25 милях к югу от Вашингтона, проигранное северянами, памятно тем, что «уставшие» (так и занесено в анналы) южане благородно дали противникам уйти. Сторонники Линкольна бежали до самой столицы. Возможно, что затяжной бой и впрямь вымотал людей, однако общий пафос — «мы тут все свои» — никуда не делся и в более страшные дни Гражданской, когда не всем позволяли убежать. 

Сюжет с рабством — особенно на фоне знаменитой «Хижины дяди Тома», вышедшей в 1852-м и много цитировавшейся впоследствии, — выглядит красиво, но в самом начале, между перестрелками и мелкими стычками, речь шла о вещах очень понятных и куда более приземленных. Северяне жаждали проучить зазнавшихся плантаторов, возомнивших о себе невесть что (целую независимость придумали!), южане хотели дать понять всем этим «городским» — не стоит «лезть на красную землю Теры». Всякий, кто знает, что такое биться до первой крови, прекрасно поймет мотивы и тех, и других.

Легендарный генерал северян (а впоследствии 18-й президент США) Улисс Грант, выступивший на стороне шедших «освобождать рабов», не смог убедить в необходимости отпустить «своих негров» собственную жену. На публике он не сильно конфузился, переводя данное обстоятельство в шутку: «Добрую помощь в хозяйстве в наши дни трудно найти». Эти слова — апокриф, возможно, они никогда не были произнесены, но легенды иногда говорят о людях лучше, чем горы исписанных бумаг. 

Братоубийственная война по мере истощения ресурсов у южан (критичный момент — битва при Геттисберге 1–3 июля 1863-го, единственная, что развернулась на территории Севера) становилась все более ожесточенной: ввязался в драку — как теперь уступить? Однако и это не повлияло на общий героический фон Гражданской. Концентрационный лагерь конфедератов Андерсонвилль никто не скрывал, но и северяне впоследствии не особо его выпячивали. Фильм о страшном месте сняли в 1996 году, когда живых участников войны, понятно, не осталось, а далеким потомкам просто некому было мстить. Да, существовали издержки, отдельные перегибы, признаем, однако охоты на ведьм не устраиваем. Коменданта Генри Уирца повесили, на том все и закончилось. В свою очередь, аналог Андерсонвилля, тюрьма Рок-Айленд, куда северяне отправляли южан, даже попала в роман «Унесенные ветром» (Эшли Уилкс, будучи в плену, содержался именно там), но совершенно теряется на фоне закатов, платьев, двенадцати дубов и любви. 

Америка простила себя, закрыв глаза на жуткие эпизоды расчеловечения, сотворив из войны благородную историю о том, как «мы освобождали рабов» (конечно, рабство сразу после Гражданской не отменили, однако кого это волнует), держали строй, умирали за флаг и являлись отличными парнями. Дружба разделенных линией фронта северянина и южанина — привычная и понятная фабула для миллионов американских читателей и кинозрителей. В Советском Союзе, между тем, было совершенно по-иному: сначала все хотели быть «красными», потом, ближе к 70-м, возникли робкие попытки изобразить достойными людьми и «белых». Водораздел, надо сказать, никуда не делся до сих пор. Разве что Василия Ивановича Чапаева в пантеоне сменил адмирал Колчак, но тот факт, что они оба могут служить героями одновременно, почему-то никак у нас не приживается. Или пан, или пропал — третьего не дано. Гражданская война в США интересна тем, что путь примирения все-таки возможен. Если у наших заклятых друзей и есть, чему поучиться, то, пожалуй, именно этому...