Мастер высшего пилотажа

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

20.03.2015

Владимир Переяславец не нуждается в представлении: прославленный «грековец», фронтовик, академик РАХ. Совсем недавно его работы демонстрировались на выставке, посвященной 80-летию Студии военных художников. А на уходящей неделе в галерее Artstory открылась выставка «Война участвует во мне...», где также есть картины Владимира Ивановича. «Культура» отправилась в гости к 96-летнему мастеру и расспросила о жизненных перипетиях, дружбе с потомками Пушкина и любви к авиации.

культура: Как Вы оказались в Москве?
Переяславец: В детстве жил в Краснодаре. Каждый день бегал в школу мимо художественного техникума. И сквозь открытые двери — а у нас рано становилось тепло — смотрел, как ребята рисуют античные статуи: Дискобола, Венеру Милосскую... Познакомился с одним из выпускников — Николаем Смоляком. А еще — с искусствоведом Михаилом Богоявленским, который давал мне задания: красиво расположить на белой бумаге цветные фигуры.

В 1930-м, когда мне было 12 лет, от туберкулеза умерла мама. Еще раньше нас бросил отец. Некоторое время я болтался по Кавказскому и Крымскому побережью, а потом двинулся в Москву, где успел переночевать на каждом вокзале — за мной даже началась слежка. В конце концов нашел краснодарского знакомого — Смоляка. Тот уже стал заместителем председателя горкома художников. Смоляк познакомил меня с художником Всеволодом Барвинским, брат которого, Ростислав, работал в «органах». Последний увидел, как я помогаю Севке писать плакаты, и решил, что меня надо куда-то пристроить. Так попал в 1-й детский пионердом на Красной Пресне, где познакомился с Петром Кончаловским, Павлом Соколовым-Скаля. Приходили писатели — Серафимович, Новиков-Прибой.

культура: Откуда любовь к авиации?
Переяславец: Когда жил в Краснодаре, над нашей улицей постоянно летали самолеты. Всегда удивлялся: почему они такие медленные. Бежал по дороге, они надо мной — и я думал: разве нельзя побыстрее... Потом авиация оказалась надолго заслонена искусством. Учился на четвертом курсе, готовил эскизы к диплому, и вдруг началась война. А я в это время был в Крыму на практике. Решили с друзьями — немедленно уезжаем в Москву и поступаем в Центральный аэроклуб имени Чкалова. Нас было четверо: два дипломника и двое с четвертого курса. Грабарь дипломников не пустил, а нас поздравил — прислал открытку из Грузии, где написал, что рад нашему патриотизму. На следующий день после поступления в аэроклуб нас эвакуировали. Потом в Самарканде учились летать в 12-й отдельной эскадрилье ночных полетов. А в 1944-м попали в Архангельск в 119-й истребительный авиационный полк 104-й авиационной дивизии. По-настоящему воевал ровно год. Встречал корабли, которые заходили в Белое море, охранял воздушное пространство. Однако это был конец войны, поэтому никаких особых приключений не происходило. Просто напряженное летное существование.

культура: Что потом?
Переяславец: Нас стали готовить в Корею. Туда вошли американцы, и Советский Союз должен был вмешаться. И вот приехала серьезная комиссия из Москвы. Началось все замечательно: соревновались две эскадрильи, и мы были на первом месте. Но командир, всему нас научивший, оплошал. Допустил ошибку. Его самолет упал с восьми тысяч метров. Шесть дней командира безуспешно искали. А потом из Холмогор позвонили и сказали, что нашли в тяжелом состоянии. В общем, в Корею мы не попали, а меня отправили доучиваться в Москву.

культура: Но роман с авиацией на этом не закончился?
Переяславец: В 1949 году прошел переподготовку и стал участником парадной группы. Летал в очень ответственном месте — в слове «слава»: «Слава Сталину!», «Слава КПСС!», «Слава СССР!». В букве «в». Там 11 самолетов, сложная ситуация и нужно хорошо владеть техникой пилотирования. Руководил нами Василий Сталин.

культура: Каким он Вам запомнился?
Переяславец: Летал хорошо. Достаточно резкий в определениях, но мог и похвалить. Мне кажется, он был непосредственным человеком. Иногда палку перегибал — молодой, энергичный. Василия раздражало то, что во время войны его чрезмерно охраняли. Хотел действовать самостоятельно. У меня остались о нем только теплые воспоминания. Доволен, что мы назывались «сталинскими соколами».

культура: Правда, что Вы хорошо знали потомков Пушкина?
Переяславец: Да, с Олегом Кологривовым и Сергеем Клименко жили в детском доме. Позже написал групповой портрет шестерых потомков поэта — участников Великой Отечественной. Изображены там и братья Кологривовы: Олег и Александр. Во время войны они потеряли друг друга из виду. И неожиданно встретились в Берлине в 1945 году — в бассейне на соревнованиях по плаванию между фронтами. Александр услышал по радио фамилию брата, занявшего четвертое место.

культура: Вы еще и космонавтов писали...
Переяславец: Да, они приходили ко мне домой: Гагарин, Титов... Меня как-то спросили: а почему Юрий Алексеевич в сапогах изображен? Дело в том, что я сам так любил ходить, вот и нарисовал. А Гагарин меня выручил. Говорит, знаешь, я, пожалуй, начну сапоги носить.

культура: Расскажите о дружбе с Петром Кончаловским...
Переяславец: Он мне очень помог в жизни. Например, когда я попал в «Склиф», позвонил своему брату Максиму, профессору медицины, а тот обратился к хирургу Сергею Юдину... Кстати, Петр Петрович меня несколько раз писал. Например, я позировал для картины «Полотер», находящейся в Третьяковке. В 1946 году я приехал из Крыма в Москву. Позвонил Кончаловскому. Слышу: «Давай, приходи!» Прибегаю — сидит Петр Петрович в шикарном костюме. Палитра чистая, блестит, красок нет. И никакого холста на мольберте. А я с порога: «Петр Петрович, будете меня писать». Он удивился. Я забежал за ковер, висевший в мастерской, разделся. Схватил щетку и воск. Вылетаю загорелый, в красных штанах. А Кончаловский весь погружен в размышления. Посмотрел на меня и говорит: «Пожалуй». Показал на небольшой холст. А рядом стоит огромный. Совершенно серьезно беру последний. Петр Петрович помедлил, а потом вдруг снял пиджак, засучил рукава и говорит: «Дави краски». И вот я натирал полы, а он рисовал. Картина получилась хорошая. Так я его вернул в состояние боевой готовности.

культура: А кто изображен на Вашей работе «Налетался»?
Переяславец: Сын. Написал во время подготовки к параду. Те десять лет, пока летал в парадной группе, Мишка ездил со мной в деревню. Смотрел на аэродроме вместе с местными ребятами. Как-то раз я пришел после полетов, он дрыхнет. А у меня за печкой уже холст готовый: все мечтал что-нибудь написать. Поставил — и давай шпарить. Вдруг кто-то закричал за окном, и он проснулся. И потом Мишку уже специально укладывал. А тот жаловался, что я его эксплуатирую.

культура: Какая из картин Вам дороже других?
Переяславец: Наверное, где мы втроем — жена Иринка, маленький Мишка и я. «Наша семья» называется.