Александр КУРГАНОВ

11.06.2025

На Зубовском бульваре показывают одну из самых интересных документальных выставок нынешнего года — «Товарищ Наркомпрос!». Экспозицию приурочили к 150-летию со дня рождения Анатолия Васильевича Луначарского, первого народного комиссара по просвещению РСФСР.

Выставка, организованная Государственным музеем истории российской литературы имени В.И. Даля (москвичи по старой памяти называют его Литмузеем) и Российским государственным архивом социально-политической истории, — это несколько сотен экспонатов: подлинные документы, рукописи, афиши, плакаты, фотографии, книги, предметы декоративно-прикладного искусства, мемориальные вещи, рисунки и живописные произведения из десятка музеев и архивов страны.

Главный советский культуртрегер
Анатолий Васильевич (далее — АВ) был великим человеком, ну, или как минимум великолепным (так его за глаза и называли современники). Интеллигент до мозга костей, эстет и эрудит, владеющий пятью европейскими языками, он был главным руководителем культурной революции в советской России. В сферу ведения АВ входило то, за что сегодня отвечают сразу три ведомства: Минкультуры, Минпросвещения и Минобрнауки. (Кстати, Луначарский был не только «товарищем Наркомпросом». Например, в записке в Военно-революционный комитет от 20 ноября 1917 года звучало требование к революционным массам не реквизировать почем зря дворцы Петрограда. Бумага подписана АВ в качестве «Народного комиссара по ведомству дворцов и музеев Республики».)

Тематические блоки-боксы выставки отражают наиболее яркие инициативы Наркомпроса. Вот названия разделов: «Народное просвещение», «Ликвидация безграмотности», «Главполитпросвет», «Школы», «Агитпоезда и агитпароходы», «ВХУТЕМАС», «Реставрация и сохранение памятников старины», «Реформа письменности» (первый полностью напечатанный по новой орфографии номер газеты «Известия» от 26 октября 1918 года и рядом — примечательная цитата Владимира Володарского (Гольдштейна): «Появление каких бы то ни было текстов, напечатанных по старой орфографии, будет считаться уступкой контрреволюции, и отсюда будут делаться соответствующие выводы»), «Первые советские праздники» (потрясающие, выполненные Натаном Альтманом проекты оформления Дворцовой площади в Петрограде к первой годовщине Октябрьской революции), «Первые выставки советского искусства» (впечатляющие эскизы декораций к спектаклю «Мистерия-буфф», нарисованные Маяковским; именно АВ заказал поэту эту пьесу).

Не забыты и промахи наркома. Грандиозный план монументальной пропаганды обернулся пшиком: гипсовые истуканы, изображавшие «пламенных революционеров» всех времен и народов, не простояли и пары лет. Другой провалившийся план АВ — попытка ввести в России вместо кириллицы латиницу.

Вообще в Советском Союзе его ругали за то, за что сегодня хвалят. Так, самым первым «деянием» Анатолия Владимировича на посту наркома просвещения стала... отставка: возмущенный артиллерийским обстрелом Московского Кремля, в котором оборонялась горстка юнкеров, народный комиссар сложил с себя полномочия («Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен. Работать под гнетом этих мыслей, сводящих с ума, нельзя», — писал он в Совнарком). Через несколько часов, получив сведения о том, что информация о полном уничтожении Кремля является «несколько преувеличенной», пошел на попятный и отозвал свое заявление.

Совсем не случайно Ленин называл АВ человеком «легкомысленным» («легкомыслие его французское, легкомыслие — от эстетизма у него»), и это хорошо иллюстрирует автобиография будущего наркома: «В конце 1905 года я получил от ЦК предписание немедленно поехать в Петербург. В городе в то время шумела революция. Я был арестован на Новый год (1906) и просидел полтора месяца в Крестах. За это время я написал свою драму «Королевский брадобрей».

«За» и «против»
Кураторы Ирина Алпатова, Дарья Каверина и Анна Созонова решили не скрывать «темных пятен» в биографии Луначарского. Напротив — выпятили их, построив экспозицию на противопоставлении известных высказываний о нем «за» и «против». Однако подсчитать, какая команда в этом состязании победила «по очкам», довольно трудно.

Живописец, график, сценограф, художественный критик, историк искусства Александр Бенуа (представленный в команде «сторонников» наркома) свидетельствовал: «Первый нарком просвещения просто-таки до виртуозности специализировался на том, чтобы представить то, что можно назвать «государственным меценатством». И, будучи по природе человеком мягким, падким на успех, суетным и не лишенным известной художественной талантливости, он эту роль исполнял сравнительно удачно, хотя ему до сущности искусства было мало дела. Луначарский мастерски импонировал и у себя, и особенно за границей; создавая легенду о том, что большевики чутко относятся к искусству и делают для него все, что только можно».

«Противница» Александра Толстая — основательница и первая руководительница музея в Ясной Поляне — обличала: «Актер, играющий роль министра. Его стремительность, звучный, сдобный голос, золотое пенсне на носу — все было «нарочно». И, играя, Луначарский упивался своим положением, властью, любовался собой и жадно следил за впечатлением, которое производил на окружающих».

Писатель Викентий Вересаев вторил Толстой: «Луначарский — это захлебывающаяся самовлюбленность. Он тщеславен как маленький ребенок, не сомневающийся, что он — самое великолепное существо во всем мире и что все в душе убеждены в том же. Поэтому он не устает говорить о себе и восхвалять себя, поэтому мелко и злобно мстителен за всякий неблагоприятный отзыв о нем: если кто-нибудь его не хвалит, то, очевидно, что-нибудь имеет против него. Совершенно не чувствует, как бывает часто смешон».

«Человек, удержавший курьерский поезд»
Значительную часть экспонатов составляют рисунки и карикатуры. У посетителей вообще может сложиться впечатление, что в первом Совнаркоме АВ выполнял роль... шута. Журналисты, художники, карикатуристы как могли изгалялись над «товарищем Наркомпросом». Называлось это «дружескими шаржами», но во многих рисунках ничего дружеского не было и в помине. Кукрыниксы изображали его в виде римского патриция, Николай Гатилов — в роли стоматолога (в зверинце, где Маяковский представлен в образе льва, Юрий Либединский — жирафа, Федор Гладков и Осип Брик сидят на ветке, Луначарский клещами удаляет зубы поэту Светлову). Художник Михаил Храпковский нарисовал Анатолия Владимировича верхом на Пегасе с лирой в руках. Борис Ефимов отразил увлечение наркома кинематографом (АВ писал сценарии фильмов, в которых снималась его жена, красавица-актриса Наталья Розенель): народный комиссар на сцене показывает на киноаппарат, скособоченный, перевязанный, подпертый костылем. «Тов. Луначарский: — Вот наш Великий Немой! Делегат с места: — Позвольте. Он не только немой, он и слепой, и безрукий, и безногий!».

Дмитрий Моор высмеял увлечение АВ балетом: в журнале «Крокодил» опубликован рисунок «Иван в раю!» (обыгрывается название написанной Луначарским в 1920 году агитки. — «Культура»), где изображен нарком, млеющий в окружении прекрасных ножек балерин. Рядом — цитата из парижской эмигрантской газеты «Последние новости»: «Он вполне идет по стопам своих предшественников — министров народного просвещения царского времени и чрезвычайно увлекается балетом... и балеринами».

А вот рисунок 1929 года: АВ в костюме циркового атлета останавливает поезд Москва — Ленинград. Подпись: «Успехи физкультуры. Человек, удержавший курьерский поезд». Тут же — документ: «Москва. 23 июня. Народному комиссару просвещения, т. Луначарскому А.В. за нарушение трудовой дисциплины, выразившееся в предложении начальнику станции задержать курьерский поезд на 15 минут без государственной надобности, объявить выговор. Секретарь партколлегии ЦКК ВКП(б) Ем. Ярославский». В действительности имел место вполне бытовой случай: опаздывала супруга Луначарского (объяснение наркома: «Я поехал на вокзал раньше и приехал вовремя. А жена задержалась. Знаете — женские сборы»), но то, что стало привычным для советской элиты в эпоху «развитого социализма», в 1929 году не сошло с рук даже народному комиссару.

Интересная деталь (жалко, что устроители выставки прошли мимо этой милой подробности): у Маяковского в пьесе «Баня» есть образ большого чиновника, который телефонным звонком останавливает курьерский поезд — сцена явно навеяна этой ситуацией. И здесь надо отметить, что чувство благодарности у поэта отсутствовало напрочь.

АВ был явно склонен к фаворитизму, а из всех литераторов особенно выделял Маяковского, считал его великим поэтом, относился к нему как к анфан-терриблю, которому многое позволялось, и всячески помогал. Например, выдал из казны денег на издание поэмы «150.000.000» (возмущенный Ленин писал: «Как не стыдно голосовать за издание «150.000.000» Маяковского в 5000 экз.?» — и призывал «Луначарского сечь за футуризм»). Еще один любопытный экспонат — удостоверение, подписанное наркомом: «Поэт Владимир Маяковский направляется для чтения своих произведений в города Харьков, Киев, Днепропетровск... Народный Комиссариат Просвещения просит оказать тов. Маяковскому полное содействие в его поездках и работе». При этом АВ не очень жаловал Есенина, имажинистов, Булгакова (заявление автора «Белой гвардии» о том, что у писателя при обыске отобрали дневниковые записи, «товарищ Наркомпрос» перенаправил начальнику ОГПУ Ягоде, этим все дело и ограничилось). А вот Максимилиана Волошина ценил, подписал охранную грамоту на дом поэта в Крыму: «Его дача, художественная мастерская в Коктебеле, литература, художественные произведения... не подлежат уплотнению, реквизициям, обыскам без санкции Наркомпроса». Кстати, и сам АВ в первые дни революции мог попасть «под раздачу», о чем гласит ценный экспонат — рукописный листок бумаги: «Здесь живу я — народный комиссар А.В. Луначарский. Прошу квартиру не обыскивать». И дата: 2 ноября 1917 года.

«Глубокоуважаемый стол»
Розочка на торте — воссозданный интерьер рабочего кабинета Анатолия Луначарского в квартире в Денежном переулке, в которую нарком въехал со своей супругой в 1924 году. В 1965-м квартиру передали Литературному музею. Его сотрудники надеются, что это мемориальное помещение через несколько лет вновь откроется для посетителей, а пока сделали реконструкцию «кабинета писателя» — фирменный прием Литмузея (не так давно на Зубовском подготовили выставку к юбилею Александра Вертинского, и тоже гвоздем экспозиции стала часть кабинета русского-советского шансонье, а главным экспонатом был «глубокоуважаемый» письменный стол).

Все писательские столы похожи друг на друга, но в нашем случае интересно было бы узнать: из особняка какого буржуя нарком реквизировал сей замечательный образец антикварной мебели? Еще можно посмеяться над наркомпросовской эклектикой — стол Луначарского украшает красного дерева «кабинетец», который венчает скульптура (мраморная?) «Ленин с книгой», а посередине чернильного прибора из уральского камня красуется огромная голова Карла Маркса (вот они, две главные музы советского интеллектуала!). За этим столом АВ писал критические статьи, эссе, сочинял пьесы, киносценарии и даже кропал стихи.

Но и тут не обошлось без негатива
Посетители также могут ознакомиться с пронзительным рассказом Маргариты Рудомино, основателя и директора Библиотеки иностранной литературы. В 1924 году Маргарита Ивановна руководила библиотекой Неофилологического института Москвы, находившейся по данному адресу. Вот этот рассказ: «В начале апреля 1922 года А.В. Луначарский вместе с Н. Розенель переехали в Денежный переулок. Я тогда еще жила на мансарде. Они переехали совершенно неожиданно и предложили мне в тот же день перебраться в освобождаемую ими квартиру на Мясницкой улице, 17. Я набралась храбрости и зашла в бывший мой кабинет... Они сидели за письменным столом, на котором стояла большая плетеная корзинка со свежей клубникой. Из-за разрухи я уже несколько лет не видела клубники. А тут целая корзинка, да еще в апреле месяце! Я тогда была уже в положении, на третьем месяце беременности, и, конечно, я жадно посмотрела на клубнику. Но меня встретили недоброжелательные взгляды, сесть мне не предложили. Мотивируя своим плохим самочувствием, я попросила Анатолия Васильевича отложить мой переезд на следующий день. Он разрешил. Но его решение разозлило Розенель, она начала кричать на него и на меня, схватила корзинку с клубникой и бросила ее в стену, где в дверях стояла я. Я выскочила из кабинета и расплакалась».

Анатолия Васильевича Луначарского любили и ненавидели, превозносили и критиковали, восхваляли и высмеивали. Прошло 150 лет со дня его рождения, а чувства эти не утихают, переходя из поколения в поколение. Возможно, это лучший итог жизни первого «товарища Наркомпроса».