Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

17.02.2025

Экспозиция в Доме И.С. Остроухова в Трубниках посвящена двум писателям-сатирикам, заставляющим нас смеяться сквозь слезы.

В Государственном литературном музее проходит выставка «Археология юмора. Зощенко и Жванецкий» (кураторы — Тимур Хайрулин и Марина Краснова), посвященная юбилейным датам: 130-летию Михаила Зощенко и 90-летию Михаила Жванецкого. Писатели-сатирики стали свидетелями разных эпох Советской России — ее крайних точек, рождения и смерти. И хотя оба писали не о глобальных потрясениях, а, казалось бы, о мелочах, их слова заставляли и смеяться, и плакать, и задумываться о нашей жизни. А еще оба сумели сохранить свою независимость — несмотря на вполне успешные карьеры, хотя и заплатили за это высокую цену. И не поэтому ли за их шутками скрывалась горькая усмешка — как бывает с теми, кто расстался с иллюзиями: ведь, чтобы смешно писать о жизни, нужно хорошо знать ее несовершенства.

И все же юмор — вещь довольно ситуативная: в этом можно убедиться, полистав старый номер журнала «Крокодил». Уходит исторический контекст, забываются острые темы, и многие шутки становятся непонятными. Отсюда — слово «археология» в названии выставки, призванной познакомить новые поколения с ушедшей эпохой и сделать тексты сатириков ближе и понятнее. Впрочем, археология — это еще и отсылка к методам философов-постструктуралистов: а именно — попытка проанализировать юмор Зощенко и Жванецкого, препарировать его, разложить на составляющие. Так, в первом зале, посвященном Зощенко, представлен разбор рассказа «Аристократка». Реалии нэпа, «советский новояз», просторечные обороты, тавтологии и смысловые ошибки — каждый из этих пластов выделен своим цветом. Эффект комического достигается умелым жонглированием всех элементов. А еще тем, что рассказчик ранних произведений Зощенко — необразованный, но страстно желающий быть «как все» — терпит неудачу за неудачей. В позднем творчестве, в частности в книге «Перед восходом солнца», писатель говорит уже от первого лица, и эти тексты — несмотря на легкий слог — наполнены неизжитой болью. Зощенко, вспоминавший важные для себя события, пытался разобраться в причинах депрессии, преследовавшей его с юности. Кто мог предположить, что «юморист», как назвал его Маяковский, в реальности был вовсе не смешливым, а, напротив, молчаливым, почти угрюмым. Это, кстати, удивило «пролетарского поэта», как-то оказавшегося за одним столом с Зощенко. Последний так описал эту сцену: «Я говорю нескладно, вяло. И на полуслове смолкаю. Неожиданно Маяковский смеется.

— Нет, послушайте, — говорит он, — это мне просто нравится. Я думал, что вы будете острить, шутить, балагурить, а вы... Нет это просто здорово/ Просто поразительно здорово...»

Еще Зощенко признавался: «…я подумал о своих рассказах, которые заставляли людей смеяться. Я подумал о смехе, который был в моих книгах, но которого не было в моем сердце». Впрочем, на его долю — как и всего поколения — выпало немало: он воевал на фронтах Первой мировой и Гражданской, травился газом, получил порок сердца. Скитался по всей стране в попытках справиться с нарастающей хандрой и хватался за самые разные работы — от агента уголовного розыска (на выставке есть подтверждающие документы) до инструктора по птицеводству. Затем — Ленинград времен НЭПа, где еще «расцветали сто цветов», то есть появлялись разные литературные объединения. Зощенко оказался в рядах «Серапионовых братьев» и быстро взлетел на вершину писательского олимпа. За атмосферу тех лет на выставке отвечают рисунки и картины, изображающие типажи эпох НЭПа.

Однако после войны тучи начали сгущаться: Михаила Зощенко обвинили в карикатурном изображении советской жизни. На выставке можно увидеть печально известный доклад Жданова 1946 года, где Зощенко обвиняется в глумлении над советским бытом — из-за детского рассказа «Приключения обезьяны». Михаил Михайлович в традициях того времени написал письмо Сталину, хотя и в этой ситуации старался держаться с достоинством. Умирал писатель — рассказы которого публика еще недавно растаскивала на цитаты — практически в нищете.

Еще один Михаил Михайлович — уже Жванецкий — застал послевоенное время ребенком. Посвященный ему зал напоминает коммуналку: потускневшие обои с завитушками воскрешают образы скудного «обобществленного быта». Годы расцвета творчества Жванецкого выпали на эпоху застоя — и мы видим на картинах интерьеры хрущевок с коврами, картинами и телевизорами. Еще один важный этап — перестройка. И здесь тоже много примет эпохи, скорее всего, незнакомых молодым зрителям: популярный журнал «Новое время» в руках у сатирика, карикатура на Горбачева, огромный профиль Ленина за спиной у широко улыбающегося Жванецкого. Но есть и абсолютно вневременные вещи. Например, рисунки Резо Габриадзе, его близкого друга. Батоно Резо не иллюстрировал строки, написанные сатириком, а, скорее, отталкивался от них, создавая свой причудливый мир. Впрочем, главным героем этих рисунков все равно был человек в очках, глядящий на зрителя с грустной усмешкой и держащий в руках неизменный портфель. Кстати, настоящий портфель Жванецкого — потертый, доставшийся ему от отца-врача — тоже можно увидеть на выставке. Как и многие другие личные вещи: например, лампу с зеленым абажуром или коллекцию ручек, перемещенных прямо из его кабинета. А также многочисленные заметки, обрывки будущих сочинений: архивы сатирика бережно хранят его супруга Наталья и сын Дмитрий.

Афоризмы Михаила Жванецкого крепко вошли в память зрителей и кажутся порой народными. Так же было и с Зощенко, о котором Виктор Шкловский писал: «Зощенко читают в пивных, в трамваях. Рассказывают на верхних полках жестких вагонов. Выдают его рассказы за истинное происшествие». Смех Жванецкого при этом был невеселым, как и у его предшественника, ведь во многих знаниях — многие печали. «МихМих» писал: «Жизнь как рояль: клавиша белая, клавиша черная… крышка». Или: «Счастлив ли? В разное время на этот вопрос отвечал по-разному, но всегда — отрицательно». В посвященном ему зале есть сцена, на которой стоит микрофон. Большую часть профессиональной жизни Жванецкий, как известно, посвятил эстраде, хотя его произведения получили успешную «книжную» жизнь. Кстати, Зощенко тоже приходилось выступать на эстраде, правда он вспоминал об этом опыте с ужасом. И все же было что-то еще — помимо всех этих перекличек, — что позволяет поставить рядом двух авторов. Может быть, неизбывное одиночество? Ведь настоящий писатель всегда одинок — и в тишине кабинета, и под взглядами сотен глаз.

Выставка работает до 27 марта.

Фотографии: Сергей Киселев \ АГН Москва.