Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

04.10.2021

Знаменитая институция отмечает 25-летие.

МАММ открыл юбилейный сезон в условиях неопределенности, когда на смену третьей коронавирусной волне пришла четвертая, а власти Москвы, по слухам, вернулись к обсуждению ограничений. Впрочем, детище Ольги Свибловой, появившееся на свет в турбулентные 90-е, знавало времена и посложнее. Поэтому праздничные торжества начались ударно: с семи новых выставок. О главных из них — в обзоре «Культуры».

Олег Целков. «Я не здешний, я чужой»

Художник-индивидуалист, безжалостно уничтожавший неудачные, как ему казалось, картины. Эмигрант, уехавший из Советского Союза и осевший в провинции Шампань, но так и не получивший французский паспорт. Бунтарь, не вписывавшийся даже в каноны нонконформистов: он принципиально отказался участвовать в знаменитой Бульдозерной выставке. Олег Целков, ушедший из жизни этим летом, всегда держался особняком, был не здешним и чужим. Его не раз исключали из учебных заведений — и в Минске, и в Ленинграде, — а он спокойно шел по жизни дальше. И не потому, что ставил перед собой амбициозные цели. Просто не мог не идти, то есть не создавать картины, являя собой идеальный образ художника-медиума — проводника высших сил.

Олег Целков утверждал, что не привнес в искусство ничего нового. Тем не менее ему удалось найти свою нишу: «морды» или «рожи» на его картинах — то ли лица, то ли маски — легко узнаваемы. Он десятилетиями разрабатывал этих персонажей, сочетавших неуклюжесть героев Пикассо и обобщенность крестьян Малевича. В экспозиции Мультимедиа Арт Музея, созданной совместно  с Tsukanov Family Foundation, можно увидеть его работы — прежде всего ранние, еще не выставлявшиеся в России. А заодно посмотреть документальные фильмы: «Я не здешний, я чужой» Александра Шаталова (тонкого критика, увы, также покинувшего этот мир) и «Путь Целкова» французского режиссера Николя Идиро. И подивиться, какой универсальный язык, понятный России и Европе, удалось создать Олегу Целкову.

Никита Алексеев. «Ближе к смыслу»

Еще один художник, жизнь которого унес 2021-й, — Никита Алексеев. В его творчестве удивительным образом переплетались визуальный и словесный пласты. Многие ценили не только его графику, но и небольшие заметки в «Фейсбуке» — философские и немного грустные. У него были удивительные отношения со временем — пожалуй, слишком тесные. В своих работах Алексеев вел счет прожитым мгновениям — и с пугающим спокойствием писал: «Я не могу помнить все эти дни. Что было, например, 10 марта 1972 или 23 января 1988? <…> я не знаю, что кроме даты обозначают все они… <…> И при том каждый из них — единственный. И утрачен, даже если мне удается вспомнить, что было в этот день».

Ощущение конечности земного бытия можно списать на проблемы со здоровьем. Но, скорее, причина кроется в мировоззрении художника, которое напоминало стоицизм древних греков, считавших, что жизнь, в сущности, странная и бессмысленная штука. В серии «Вещи на небесах» Никита Алексеев помещал в вечность простые предметы — молоток, кружку, кроссовок, палку колбасы. А вот лэп-топ не смог: «Он не то слишком тупо, не то слишком умно сделан».

Алексеев словно видел этот мир фрактальным — в мелочи мог разглядеть законы бытия — и дарил эту оптику зрителю. Однажды он заметил летающий в воздухе пакетик — совсем как герой «Красоты по-американски» — и записал: «…прибьется он ко мне, одиночество к одиночеству? Пакетик продолжает танцевать <…> но минуты через три останавливается возле моего ботинка. А потом забивается за него, где нет вселенского ветра. Приютился. Но я не мог его беречь вечно. Когда кончился коньячок, пошел домой. Как он там? Снова танцует?»

Сара Мун. «Однажды где-то, но не здесь...»

Автор легендарных фотографий совсем недавно была частым гостем в Москве: ее ретроспективу в музее впервые показали еще в 1998-м. Четыре года назад Сара Мун приезжала в МАММ на открытие своей выставки, однако теперь эпидемия поставила крест на визитах. Так что нынешний вернисаж пришлось проводить без знаменитой гостьи.

Мун — представительница пикториальной фотографии. На рубеже XIX–XX веков подобные снимки — чуть размытые, подернутые дымкой, похожие на картины — были крайне популярны. Однако постепенно мода сошла на нет, и сегодня лишь настоящие эстеты решаются работать в подобном ключе. Среди них — Сара Мун: бывшая модель, рискнувшая встать по другую сторону камеры и открывшая для себя визуальное искусство через фильмы Эйзенштейна. Ее фотографии, в том числе кадры, сделанные в России, в основном черно-белые, хотя с цветом Мун порой работает. И всегда создает что-то сказочное, вневременное, лишенное репортажности. «Культуре» Сара в 2017-м признавалась: «Если бы мне пришлось документировать какие-то события, вряд ли получилось бы реалистично».

Первоцвет. Ранний цвет в российской фотографии. 1860–1970-е годы

Большой проект, затеянный МАММ десятилетия назад, показывали и раньше, но в гораздо более скромном масштабе. На этот раз из 800 работ было выбрано около 250. Выставка позволяет проследить, как менялись технологии цветной фотографии на протяжении более 100 лет. Поначалу снимки приходилось раскрашивать вручную. Впрочем, эту технику использовали и на протяжении XX века — примером могут послужить раскрашенные кадры Александра Родченко (МАММ — единственная музейная коллекция, в которой они хранятся), а также — Александра Слюсарева (1980-е). В начале XX столетия братья Люмьер придумали первую технологию получения цветной фотографии — автохром. Примерно в это же время гениальный Сергей Прокудин-Горский запатентовал собственное изобретение — и создал коллективный портрет Российской империи.

В 1930-е появилась цветная пленка (в СССР собственную пленку стали выпускать в 1946-м с помощью трофейного оборудования). Однако по-настоящему массовыми стали цветные диапозитивы 1960–1970-х: поцарапанные рулоны до сих пор хранятся во многих российских семьях. Параллельно цвет осваивали представители андерграунда — на выставке можно увидеть слайд-проекции Бориса Михайлова. Впрочем, и совершенно официальный Дмитрий Бальтерманц, снимавший на дорогую и еще редкую в Союзе негативную цветную пленку, вовсе не выглядит «заказным». Напротив, его фото отличает гениальная легкость, идеальная композиция и «теплые» пленочные оттенки. Магию этих снимков не смогли разрушить ни советская цензура, ни безжалостное ко многим творцам время.

Фотографии предоставлены пресс-службой Мультимедиа Арт Музея.