Ольга АНДРЕЕВА

27.04.2021

Главным героем выставки о Кузбассе мог стать только черный и тяжкий человеческий труд.

Задумывая выставку к 300-летию Кузбасса, галеристы Третьяковки рисковали. Да, уже много лет в стенах галереи реализуется проект «Золотая карта России» для лучших региональных коллекций страны. Да, 300-летний юбилей Кузбасса — это повод для художественного высказывания. Однако тут Третьяковка столкнулась с очевидным конфликтом формы и содержания. Главный герой выставки о Кузбассе — черный и тяжкий человеческий труд. Но его, труд, умели и любили изображать только соцреалисты, чье искусство было не только забыто, но и старательно дискредитировано за последние три десятилетия. И все же искусствоведы рискнули.

Чтобы понять эту выставку, надо представлять себе судьбу Кузбасса. Когда в 1721 году трудолюбивый немецкий ботаник Даниил Мессершмидт сделал в дневнике запись об угле «между Комарова и деревней Красная», он не представлял, что положил начало великой истории. Впрочем, освоение Кузбасса затянулось на 200 лет. Необходимость поворота на восток, к уральским рудам и кузнецкому углю, была осознана только при Советах. В 1918 году с началом Белого движения на юге стало понятно, что донецкий угольный бассейн для России временно, но потерян. В результате Урало-Кузнецкий проект, запущенный Лениным, стал, пожалуй, самым грандиозным проектом, реализованным в довоенном СССР.

Диковатый таежный облик юга Тобольской губернии начал стремительно меняться с конца 20-х годов. К 1932 году здесь была открыта 51 новая шахта. Уровень механизации в начале 30-х годов на Кузбассе составлял всего 22%. Это означало, что величественные горы отвалов и колоссальные домны металлургических гигантов строились буквально голыми руками. Глядя на работу советского классика Петра Котова «Кузнецкстрой. Домна №1», об этом надо помнить. Работа написана в 1931 году, когда до первого чугуна оставалось еще два года. Это эпоха бараков и спецконтингента, частично состоявшего из московских троцкистов. Вряд ли реалист Котов этого не видел. Но видел он и другое. На его глазах в Сибири творилась история.

— На картинах 1930-х множество людей роют котлованы и возводят доменные печи, — говорит художник Павел Отдельнов, чья работа тоже представлена на выставке, — Маяковский написал стихи о Кузнецкстрое, где рабочие «сидят в грязи» «впотьмах», «жуют подмокший хлеб» и шепчут «через четыре года здесь будет город-сад». Четыре года — потому что был лозунг «пятилетку в четыре года!». «Город-сад» — Новокузнецк, где всего за тысячу дней был построен металлургический комбинат. Технологии покупали у американцев, строили силами рабочих, которые «спали под телегами». Картины 30-х годов, конечно, были посвящены «людям труда», «энтузиастам».

Домна №1 очень напоминает Молоха, готового пожрать не столько кокс, сколько жизнь, но именно она будет спасать страну во времена Великой войны. Кузбасс — это трагедия и подвиг. Кураторы нашли тактичный способ показать и то и другое. Выставка на Крымском Валу невелика, но пронзительна. Она делится на три части, которые соотнесены с этапами истории Кузбасса. Первый раздел — советская индустриализация.

Основные работы этого раздела предоставлены фондами РОСИЗО. Это работы с выставки 1939 года «Индустрия социализма» — крупнейшей в предвоенном СССР. Выставка стала результатом нескольких художественных десантов, отправленных из столиц на стройки пятилеток, дабы воспеть победу социализма. Да, это был госзаказ, во многом инициированный руководством, не желающим лишаться голов из-за срыва безумных сроков. Но художники остались художниками. А человеческий подвиг — подвигом.

Центр выставки — плакат Александра Дейнеки «Дадим пролетарские кадры Урало-Кузбассу» (1931) из собрания Российской государственной библиотеки. Это люди Кузбасса с их особой поступью, размашистым шагом и широкими спинами.

Триптих Амшея Нюренберга «Стахановцы Кузбасса» написан в 1937 году. После выставки 1939 года полотно было накручено на вал и хранилось в запасниках РОСИЗО. Чтобы выставить в Третьяковке центральную часть триптиха, реставраторы несколько лет восстанавливали поврежденное полотно. Нюренберг воспел не столько величие стройки, сколько величие человека. Эти лица стахановцев потом будут повторяться во многих полотнах. Художники возвращаются к ним постоянно, как будто желая объяснить нечто важное, что в столицах не очень понимают.

Вторая часть экспозиции логично посвящена послевоенному Кузбассу. Это работы 1960-1980-х годов, образцы знаменитого «сурового стиля» позднего соцреализма. И снова перед зрителем лица шахтеров. Большая работа Алексея Гландина «Трудовые люди Кузбасса» (1964) стала символом эпохи. Как и скульптурные портреты рабочих Бориса Пленкина. Попав в Кузбасс в конце 50-х, он много раз возвращался сюда, работая над циклом «Рабочий класс», часть которого представлена на выставке. Черты запечатленной им породы людей, возможно, те самые, что сейчас движут их товарищами с Донбасса: упрямая гордость труда и величие трудовой этики. Возможно, поняв это послание выставки, мы будем лучше понимать Россию.

Третий раздел посвящен современности. И тут зрителя ждут неожиданности. Это снова лица шахтеров, но какие! Художник Илья Гапонов — местный уроженец. Начав с кемеровской художественной школы, он закончил образование в Петербурге и Париже. С его огромных портретов (серия «Кузбасс параллельный») начинается выставка. Но если до сих пор шахтеры казались художникам величественными героями, то в лицах Гапонова явственно ощущается что-то вроде ярости. Особый драматизм им придает техника рисунка. Гапонов работает так называемым кузбасслаком — густым черно-коричневым раствором каменноугольной смолы. Ярость портретов Гапонова напоминает о минувших 90-х и том цивилизационном разочаровании, которое принесла шахтерам новая эпоха.

Контрапунктом к портретам Гапонова стала завершающая экспозицию «Конструкция» (2008) Павла Отдельнова. У этой работы своя история. В 2007 году у одного из московских продюсеров возникла полубезумная идея отправить группу современных художников по следам соцреалистических десантов прошлого века. В результате художники Павел Отдельнов и Егор Плотников провели две недели на заводах Новокузнецка. Впечатления Отельнова от поездки отличаются от былинной рефлексии «сурового стиля», пафоса Дейнеки и гапоновской ярости.

— Больше всего нас впечатлил полузаброшенный рудный двор Новокузнецкого металлургического комбината, — говорит Отдельнов, — Там были руины первых домн, уже закрытый мартеновский цех и последняя работающая домна №4. Моя работа «Конструкция» изображает часть этой домны. Мы увидели завод, который как будто существовал без людей, сам по себе. Для нас завод предстал как природное явление.

«Конструкция» Отдельнова — почти единственная картина на выставке, которая полностью свободна от людей. Призрачный контур старой домны возникает из пустоты безвременья, как сон. Это особая история одиночества в вечности. Автор увидел Новокузнецк городом-призраком.

— В Новокузнецком музее есть панорама завода в момент строительства, написанная художником Петром Котовым, —  говорит Отдельнов, — в ней множество людей, как муравьи, собирают будущее производство. Я написал картину с того же самого места: в ней плывут облака, а завод выглядит так, как будто он был и будет здесь вечно. Сейчас от доменных производств не осталось ничего. Там вообще нет людей. Но на одной из картин этой серии все же есть человек. Мартеновский цех мы застали в момент демонтажа оборудования. Я собрал угольную пыль, которой там покрыто все, и ею написал картину. В центр я вклеил перерисованную фотографию металлурга, сделанную в момент первой плавки.

Так Третьяковка смогла соединить времена Кузбасса — от нулевого цикла до забвения.