Гуру видеоарта представил в Пушкинском проект «Путешествие души» — более двадцати работ, созданных с 2000-го по 2014-й.

Произведения Билла Виолы, признанного мастера видеоарта, можно смотреть бездумно и «наивно», не вспоминая о культурных кодах и философских концепциях. Его видео действуют напрямую, без всякой подготовки. В непривычно темном Белом зале ГМИИ на огромном экране — силуэт женщины, за ее спиной — стена огня. Зрители, застывшие перед экраном, сами превратились в черные силуэты. Жена и постоянный соавтор Виолы Кира Перов, австралийка с русскими корнями, вспоминала, что актрисе было неуютно сниматься в этой сцене — стоять близко к бушующему пламени. Не по себе и зрителю, который, словно загипнотизированный, не может оторвать взгляд от гигантского пожара. Можно и не знать, что эта работа («Огненная женщина») входит в серию «Тристан» (2005), созданную для парижской постановки Питера Селларса «Тристан и Изольда», которую российские зрители могли видеть в Мариинском театре в 2008-м. Вместо декораций в спектакле использовался многочасовой видеоряд, который впоследствии был перемонтирован для показа в музеях. В этом, кстати, уникальность Виолы — его работы прекрасно чувствуют себя на разных площадках. Например, «Мучеников» (2014), которых тоже привезли в Москву, уже на протяжении 7 лет показывают в соборе Святого Павла в Лондоне. На четырех экранах представлено воздействие на человека природной стихии — огня, воздуха, воды и земли, причем герои переносят испытания стоически, не выражая эмоций. С одной стороны, у этой работы есть очевидный христианский подтекст. С другой, Виола, апеллирующий к религиозному искусству (как и к картинам старых мастеров), не считает себя христианским художником. И его произведения можно трактовать по-разному — в зависимости от контекста.

Подобная широта интерпретаций находит объяснение в биографии Виолы: в молодости он много путешествовал по Индонезии, Австралии, Японии, увлекался восточным мистицизмом и буддизмом. Интерес к работам великих художников — на что указывают караваджиевские тени или игра со светом в духе Вермеера — тоже можно истолковать с помощью вульгарного биографизма: художнику довелось пожить во Флоренции, где он проникся традициями ренессансной живописи. Неудивительно, что его видеоарт обычно показывают в окружении классического искусства. В ГМИИ, например, работы Билла Виолы должны были соседствовать с шедеврами из музея Каподимонте — выставка экспонатов из Неаполя была запланирована на 2020-й, как и проект американца. Однако из-за пандемии итальянскую экспозицию пришлось пока перенести. Впрочем, в Пушкинском хватает своих шедевров, так что привычный «классический» контекст все равно удалось воссоздать.

Многоуровневность работ Виолы, рассчитанных и на обычного зрителя, и на искушенного сноба, — признак постмодернистской традиции, с которой художник совпадает как минимум по времени. Он начинал в 70-е, когда западная философия объявила о смерти автора, а креативность свела к игре дискурсов. Однако при этом в видеоарте Виолы совсем нет иронии. Наоборот, американец не боится пафоса — что многие его современники сочли бы дурным тоном. Его Тристан и Изольда после смерти возносятся куда-то на небеса, преодолевая потоки воды, — и в этом нет ни тени улыбки. Тем более что вода — особый знак в его символической системе: в детстве Виола чуть не утонул, успев разглядеть на дне озера «самый красивый мир, который когда-либо видел в своей жизни». Не верит он и в смерть больших нарративов, провозглашенную философами-постмодернистами в прошлом веке. И его видео — даже с простой или отсутствующей фабулой (например, в серии «Водные портреты» (2013) герои просто лежат под водой с закрытыми глазами) — все же отсылают к большой традиции. Виола постоянно апеллирует к глобальным историям, определившим мировую культуру. Он предельно серьезно воспевает новую телесность — подобно художникам Ренессанса, обратившимся от бесплотных образов Средневековья к человеку из плоти и крови. Комбинирующий съемки с разных камер, нанимающий дорогих перформеров — артистов и гимнастов — американец возвращает миру категорию эстетического, давно изгнанную из современного искусства. В этом смысле его работами, вероятно, вдохновлялась российская группа AES+F. Правда, последние значительно снижают градус пафоса и стремятся, чтобы зритель сам решил, где апологетика, а где все-таки ирония.

Одной из ключевых категорий для Виолы становится время. Он конфигурирует его особым образом, порой заставляет идти вспять, показывая события в обратном порядке, и этот временной опыт, как писал Поль Рикер, обогащает зрителя, дополняет его ощущение времени. Сам художник утверждает, что его произведения — это скульптурирование времени. Его видео демонстрируются в замедленном режиме: из пяти минут материала порой получается 20-минутрый ролик. Это способствует укрупнению эмоций: зритель может прочувствовать движение души героев — как, например, в работе «Церемония» (2002), где вереница людей словно прощается с кем-то дорогим и близким, глядя прямо на зрителя. В современном мире горе и страдания транслируются через множество каналов, и это притупляет наше восприятие. Заполнивший все информационный шум обесценивает даже самые страшные катастрофы. Американский художник предлагает остановиться, выдохнуть и заново научиться чувствовать. Подобный способ взаимодействия с музейными экспонатами кажется совершенно необычным: современный зритель привык бежать по залам, пытаясь осмотреть все экспонаты, чтобы потом испытать то, чему придуман специальный термин — museum fatigue. Перегруженность информацией по-прежнему дается нам нелегко, несмотря на огромные адаптационные возможности человека. А здесь — созерцательные, медитативные видео, на которые зритель должен потратить от 5 до 30 минут своего времени — самого бесценного и невосполнимого ресурса. Впрочем, как можно жалеть утекающие, словно вода, минуты, если на самом деле — перед нами вечность?