Масштабная экспозиция на территории крупнейшего музейного комплекса Подмосковья рассказывает о почти исчезнувшем феномене русской жизни

Проект «Возвращение в усадьбу», объединивший более 400 экспонатов, приурочен к юбилею: в этом году музей «Новый Иерусалим» отмечает столетие. Однако история музея тесно связана с потрясениями XX века и полна трагических страниц. В 1918-м был закрыт Ново-Иерусалимский монастырь: чтобы спасти его ценности, через два года учредили музей. В него свозили также предметы из национализированных усадеб Подмосковья. В частности, из Яропольца, до революции принадлежавшего Гончаровым, куда в гости к теще дважды приезжал Пушкин. Поэт писал жене: «Я нашел в доме старую библиотеку, и Наталья Ивановна позволила выбрать нужные книги. Я отобрал их десятка три, которые к нам и прибудут с варением и наливками. Таким образом, набег мой на Ярополец был вовсе не напрасен».

Отдельный стенд посвящен Ильинскому — единственной императорской усадьбе Подмосковья. До Романовых одним из владельцев был герой войны 1812 года граф Остерман-Толстой. В 1860-е имение купила царская семья: Александр II сделал подарок своей супруге Марии Александровне. Впоследствии усадьба перешла к сыну, великому князю Сергею Александровичу, и его жене Елизавете Федоровне — принявшей после революции мученическую смерть.

После революции в великолепных усадьбах устраивали музеи: чтобы сохранить обстановку и сами здания. Однако к концу 20-х многие музеи закрылись — содержать их было слишком дорого. В итоге коллекция музея в Ново-Иерусалимском монастыре пополнилась предметами из Введенского, Никольского-Урюпино, Царицына... К сожалению, собрание серьезно пострадало в годы Великой Отечественной, поскольку часть экспонатов не удалось эвакуировать. Немцы, занимавшие Истру почти две недели, при отступлении взорвали здания Ново-Иерусалимского монастыря, и множество ценных вещей погибло.

Нынешняя выставка, включающая в себя фарфор, старинные часы, книги, портреты знатных особ, стала своеобразным реквиемом по русской усадьбе. Эта тема актуальна до сих пор: в том же Ильинском, по сообщениям ВООПИиКа, в наши дни продолжаются сносы. Видимо, XXI век добавит печальных страниц к истории русской усадьбы.

«Культура» поговорила с куратором Ксенией Новохатько.

— Сколько предметов уцелело из довоенной коллекции музея?

— До войны собрание музея было очень большим: сюда поступили предметы из полутора десятков окрестных усадеб. К сожалению, в эвакуацию удалось увезти только те вещи, которые можно было упаковать в ящики: живопись, миниатюры, церковную утварь, изделия из драгоценных металлов. А вот вывезти мебель оказалось физически невозможно, не получилось даже спрятать. В соборе сделали два тайника, в которые поместили ткани, живопись, архивы. Много мебельных гарнитуров осталось в залах — почти все погибло в результате взрыва. То, что теоретически могло быть спасено, сгнило, пока разбирали завалы. В общем, утраты оказались серьезными.

— На этикетках специально отмечены вещи из довоенного собрания?

— Для нас это очень важно. Первый путеводитель был издан музеем в 1925 году. Музейщики указывали источник поступления каждого предмета — не только название усадьбы, но и фамилию владельца — чтобы сохранить эту преемственность. К сожалению, во время Великой Отечественной вместе с вещами была утрачена часть архивов. Поэтому далеко не все предметы, поступившие до войны, можно точно атрибутировать — узнать, из какой усадьбы их привезли. Вообще мы специально старались показать вещи из довоенных собраний. Хотя наш научный консультант, Александр Борисович Савинов, утверждает, что до войны музейщики принимали буквально все, что им давали. А уже после Великой Отечественной подходили к делу более тщательно, внимательно изучали вещи. Поэтому коллекция, собранная после войны, по качеству может быть выше довоенного собрания.

— В начале 1920-х вспыхнул интерес к краеведению, появились организации вроде Общества изучения русской усадьбы. К концу десятилетия инициативы были жестко подавлены, общества ликвидированы. С чем связаны эти процессы?

— После Декрета о земле, отменившего частную собственность на землю, усадьбы стали «народным достоянием». Национализация и открытие усадебных собраний оказалось мощным стимулом для музейного дела и искусствоведения. Раньше музейщики могли не знать, какие произведения хранятся в усадьбах. А тут бросились с жадностью изучать. Например, один из эмиссаров, Лебедев, занимался Рокотовым: ездил по усадьбам и искал картины. Когда находил, не атрибутировал — говорил, что это неизвестный художник. Привозил работу в Третьяковку, и когда она оказывалась в собрании галереи, признавался, что это Рокотов. Таким образом, он спасал произведения от уничтожения и передавал их в коллекцию национального музея.

Интерес к краеведению распространялся не только на усадьбы. Люди почувствовали себя свободными гражданами свободной страны и начали активно путешествовать. Появилось множество обществ, экскурсионных групп, вышла масса путеводителей: на выставке мы показываем лишь малую часть. Стали популярными путешествия на электричке по Подмосковью… Однако к концу 20-х все изменилось. В 1924 году вышел новый Декрет об учете и охране памятников, согласно которому ответственность за все усадебные комплексы была переложена на местную власть. Центральное финансирование закончилось, местные власти не всегда могли обеспечить ремонт и содержание. Кроме того, прекратилось централизованное наблюдение. Собрания, оставшиеся в усадьбах, растаскивали, помещения приспосабливали под социальные нужды. И постепенно усадебные музеи стали закрываться. Финальным аккордом стало расформирование Остафьева в 1930 году.

Кроме того, в 1929-м начались политические процессы. Например, дело академиков в Ленинграде, когда под следствие попали сотрудники Академии наук. В открытых источниках пишут, что академики отказались принять в свои ряды коммунистов, в ответ был запущен маховик репрессий. Также в это время началась перестройка науки, внедрение нового языка, что вызвало сопротивление академиков. Одно за другим разворачивались политические дела. Из-за клейма «монархической контрреволюционной организации», оказавшегося на Центральном бюро краеведения, общественной организации, координировавшей краеведческую работу в стране, начали закрывать ее региональные отделения. Был репрессирован первый директор музея («Новый Иерусалим». — «Культура») Натан Шнеерсон. В 1930-м председатель Общества изучения русской усадьбы (ОИРУ) Алексей Греч попытался бежать из страны. Он был арестован в нескольких километрах от границы с Латвией, осужден и определен в Соловецкий лагерь особого назначения. В итоге в конце 1930-го ОИРУ было закрыто. 

— С чем была связана практика изъятия из музеев экспонатов высокой материальной ценности, «не имеющих исторического и художественного значения»?

— Первая попытка нападок на музейный фонд случилась еще в середине 1920-х: процесс возглавлял Лев Троцкий. По иронии судьбы в это время музейным отделом Наркомпроса руководила его супруга Наталья Седова. Она, как цербер, стояла на страже музейных ценностей. Впрочем, основные события развернулись несколько лет спустя, когда активную роль начало играть АО «Антиквариат». В конце 20-х начались массовые распродажи произведений искусства, аукционы, работы вывозили за границу. В основном это касалось главных музеев — всем известно о распродаже произведений из собрания Эрмитажа. Региональные музеи это затронуло в меньшей степени: наиболее ценные вещи вывозили в центральные институции, а в регионы отправляли предметы, ценные с точки зрения бытования, декоративно-прикладное искусство. Они реже шли на продажу. По крайней мере, информацию о продажах или изъятиях из фондов «Нового Иерусалима» мне найти в архивах не удалось.

Вообще важно понимать: в основе собрания музея — вещи, непосредственно связанные с Подмосковьем. Это история живших здесь людей, а не каких-то далеких аристократов или царей. Отнюдь не все были баснословно богаты: некоторые жили относительно скромно и берегли предметы, связанные с семейной историей, как зеницу ока. Так что зритель, прежде всего, идет знакомиться с людьми, которые жили здесь до нас.