Музей русского импрессионизма показывает выставку Сергея Виноградова — не гения и ниспровергателя основ, но представителя «золотой середины»: талантливого художника, чье наследие оказалось практически забыто.

Это первая выставка Виноградова в России за почти 100 лет. Причем довольно внушительная — более 60 работ. Причина проста: в 1923 году мастер, не чувствовавший себя комфортно в Советском Союзе, уехал за границу. Казалось, ненадолго: вместе с Константином Сомовым увез в Штаты работы наших художников на выставку-продажу — времена были голодные, хотелось заработать. Однако на обратном пути, в 1925-м, Сергей Арсеньевич навсегда остался в Риге.

А ведь поначалу в Советской России открылись широкие возможности для творческих экспериментов. К художникам обращались за советом, привлекали к участию в только что созданных государственных структурах: новое общество нуждалось в своем искусстве. Сергей Виноградов вначале пытался идти в ногу со временем: в 1918-м вошел в состав Комиссии по убранству Кремля к празднованию первой годовщины Октябрьской революции. Но этот эпизод в его биографии оказался случайным. Он прекрасно разбирался в искусстве, в том числе актуальном, помог братьям Морозовым собрать внушительную коллекцию работ современных художников, например Ренуара и Моне. Однако в творчестве был достаточно консервативен. Единственное исключение — «импрессионистический поворот», случившийся с ним на рубеже XIX—XX веков. Этот метод идеально подошел для создания пейзажей, которыми Сергей Арсеньевич увлекся во время жизни в Харькове, куда переехал из Москвы в 1890-м.

Неудивительно, что и темы его интересовали вполне традиционные. Гостивший в Крыму в 1915—1917-м, художник изображал женскую фигурку перед открытым окном (позировала будущая жена Ирина Войцеховская), южную природу, ночное море. Часто навещал Константина Коровина на его даче «Саламбо» в Гурзуфе. И писал вполне коровинские полотна — с фиолетовыми тенями и яркими фруктами.

Но главной для него стала усадебная тема: Виноградов часто бывал в усадьбе Головинка младшего сына Саввы Мамонтова, Всеволода, писал дом и его обитателей. Создатели выставки решили оформить экспозиционное пространство в стиле усадеб начала XX века, даже сделали окна с цветными витражами. Солнечный свет, льющийся сквозь разноцветные стекла, стал одним из мотивов творчества Виноградова. Правда, как пишет в каталоге выставки искусствовед Александр Киселев, желтый дом в Головинке был без витражей. Очевидно, художник писал две разные усадьбы, и местонахождение той, с виражами, пока остается невыясненным.

Усадебные картины, на которых художник в том числе изображал дочку Всеволода Софью, погружают в атмосферу ушедшей эпохи. Безмятежность летних уютных дней резко контрастирует с судьбами самих героев, попавших в мясорубку XX века. Софье Мамонтовой суждено было прожить длинную и тяжелую жизнь, пройти через ссылки и лагеря; аналогичная судьба ждала и ее мужа, писателя Олега Волкова. На склоне лет Мамонтова активно участвовала в работе Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, пытаясь спасти наследие, еще не уничтоженное советской властью. И ее портрет — девочка с косичками, сосредоточенно играющая на фортепиано, — вызывает те же пронзительные чувства, что и картины Серова, запечатлевшего Милушу Мамонтову, родственницу Софьи. Милуша (Людмила), дочь Анатолия Мамонтова, брата Саввы, в 1926-м вместе с мужем была сослана в Нарым, после освобождения в начале 30-х вновь арестована, умерла в 1937-м. Из четырех ее портретов, написанных Серовым, точно уцелели лишь два: один погиб в пожаре, местонахождение еще одного неизвестно.

«Нарисованная жизнь» — удивительно точное название, выбранное для выставки Сергея Виноградова. Это и намек на иллюзии, царившие в благополучных слоях общества, словно не замечавших надвигающуюся бурю. И отсылка к миссии художника: запечатлеть тот уклад и тех людей, которых история вскоре сметет с лица земли. И эту миссию Виноградов выполнил достойно.

«Культура» поговорила с Ольгой Юркиной, одним из кураторов выставки «Сергей Виноградов. Нарисованная жизнь».

— Виноградов умер в Риге в 1938-м, и его вдова Ирина Войцеховская уехала в Канаду, забрав с собой картины. Что стало с этими вещами?

— Она продавала работы, и в итоге они разошлись по миру, большей частью осели в частных коллекциях. В наши дни его картины хорошо продаются на аукционах. В целом Виноградов — разный: одни вещи получались не совсем такие, как от него ожидали. А другие — очень высокого класса, и они сегодня стоят от полумиллиона до миллиона евро.

— На выставку приехали картины из Прибалтики. Но все-таки не удалось получить три работы Риги. В чем причина?

— Нам объяснили, что есть сомнения насчет пересечения границ: что сначала выпустят, а потом впустят. Все из-за эпидемиологической обстановки.

— Картина «Играет», изображающая Софью Мамонтову за фортепиано, приехала из Минска. Как удалось это организовать?

— Мы постоянно были на связи с Национальным художественным музеем, с нашей страховой и транспортной компаниями. Когда нам подтвердили, что страховой полис остается в силе и что транспортники готовы ехать в Минск, а потом обратно в Москву, мы договорились с музеем. Сказали — пожалуйста, отгружайте.

— Расскажите о деятельности Сергея Виноградова как арт-консультанта братьев Морозовых.

— С Морозовыми он был знаком с 1890-х. Как вспоминал Сергей Арсеньевич, он знал Мишу Морозова (старшего из братьев) еще с тех пор, как тот носил университетский мундир. А Московский университет Михаил Морозов окончил в 1893 году. Судя по всему, они познакомились в какой-то общей компании. Сергей Арсеньевич был довольно общительным человеком: он всех знал, и его все знали. В годы жизни в Харькове Виноградов на каждые праздники стремился в Москву. Вообще Харьков в письмах он называл «противным», не любил этот город. Хотя это не совсем справедливо — Харьков не был такой уж провинцией. Когда художник в 1898-м окончательно вернулся в Москву, постоянное общение с Морозовым возобновилось.

Михаил Морозов был ярким человеком, его мотало из стороны в сторону: окончил историко-филологический факультет, писал исторические монографии, которые вызывали неоднозначную реакцию… Считается, что герой пьесы Сумбатова-Южина «Джентльмен» наделен многими чертами Михаила Морозова. Сергей Арсеньевич вспоминал, что подтолкнул Михаила к коллекционированию. Надо сказать, что и Михаил, и Иван не были так уж чужды искусству, даже брали уроки живописи: одним из их учителей был юный Константин Коровин. Кроме того, их преподавателем был Егор Хруслов, близкий друг Виноградова — известный художник, ставший впоследствии хранителем Третьяковской галереи. В общем, братья Морозовы были вполне подкованы в искусстве. Другое дело, что мы не знаем, смогли бы они без помощи Сергея Арсеньевича собрать такие коллекции. Ведь они коллекционировали современных себе художников, и было непонятно, кто станет классиком. Например, Третьяковка в то время не покупала ни Константина Коровина, ни Михаила Врубеля: они были совершенно не ее формата. А в собрании братьев Морозовых находилось, кажется, более 80 работ Коровина. Те работы Врубеля и Коровина, которые сейчас есть в Третьяковской галерее, во многом были получены из частных собраний, а не приобретены благодаря вкусу Павла Третьякова или членов Совета попечителей. Помимо русской живописи, Морозовы коллекционировали современных французских художников, ездили в Париж, где в галерее Дюран-Рюэля покупали Ренуара, Мане, Моне… Михаил Морозов умер довольно рано — вследствие бурного образа жизни. Сергей Арсеньевич вспоминал о его воскресных завтраках, на которых знающих людей знакомили с новыми приобретениями. Писал, что помнит запах дорогого английского табака и розового шампанского, потому что до вечера «классическое» шампанское пить «не тонно», это плохой вкус.

— Сергей Виноградов был консультантом по современному искусству, но при этом оставался достаточно консервативным художником…

— Можно сказать и так. Он, безусловно, восхищался импрессионистами и перенял у них многие черты, но дальше не пошел: продолжал работать в реалистической манере с импрессионистическим уклоном. Одно дело — понимать умом, и совсем другое — воплощать в собственном творчестве. Если вы попробуете рисовать, вы многое про себя узнаете. Когда у нас в университете было изобразительное искусство — а всех искусствоведов заставляют писать, рисовать, чтобы они могли правильно оценивать творчество художников — я кое-что про себя поняла. Могу сколько угодно воспринимать актуальные течения, но сама рисую аккуратненькие натюрморты. Эти вещи уживаются в человеке.