Гонка воображений

Татьяна СТРАХОВА

24.10.2019

Южане штурмуют северный город. Плацдармом стал московский Музей русского импрессионизма, решивший устроить в России, обладающей превосходными собраниями французских мастеров, выставку их пиренейских последователей. Для подобной инициативы нужна несомненная отвага. Проект «Импрессионизм и испанское искусство», знакомящий отечественную публику с 18 авторами, выглядит довольно амбициозно. Воедино собраны более 60 живописных работ, скульптура и графика из 14 ведущих музеев Испании и частных коллекций. Экспозиция подчеркивает, насколько мало нам известны разнообразные ответвления арт-движения, охватившего евро-атлантические страны на рубеже XIX–XX веков.

Музей уже показывал «не французский» вариант импрессионизма: прежде в МРИ представили армянскую ветвь этого вечнозеленого древа. Однако испанские авторы, несомненно, должны вызвать более страстные чувства у московской аудитории. Ведь южная страна — великая держава искусства. Любой мало-мальски образованный человек сразу назовет триаду Эль Греко, Веласкеса и Гойи, а многие вспомнят и других выдающихся живописцев, от Риберы и Сурбарана до Пикассо. Отсюда высокие запросы к выставкам с Пиренейского полуострова: в глазах рядового зрителя каждый художник, удостоенный чести показа, должен обладать не меньшей маэстрией, чем Мурильо, и заинтриговать не слабее, чем Дали. Хотя у любой страны, как и у разных видов искусства, бывают периоды взлета и падения, а в середине XIX столетия подобное происходило почти повсеместно. Оттого и случались бескровные революции, например российский «бунт четырнадцати» в недрах Императорской Академии художеств или рождение импрессионизма во Франции, предзнаменованное демаршем мощных фигур: Делакруа, Курбе и Мане.

У столичной публики за две недели работы экспозиции выработались диаметрально противоположные мнения. Одни в восторге, особенно от дизайна и подбора работ, в большинстве своем прибывших из госсобраний Испании, а значит, «освященных» высоким статусом музейной ценности. Но немало и тех, кто с высокомерием воспринял творения иберийских импрессионистов, видя в них эпигонов, робких подражателей французским мэтрам. Такой критический взгляд тоже имеет основания: выставка способна произвести впечатление дежавю. Однако внимательное и незашоренное ее изучение откроет много свежих, значимых произведений. А в нашем, российском случае они особенно интересны, ведь связь Москвы с движением импрессионизма глубже и теснее, чем мы привыкли считать. Так, нашумевший летний проект «Щукин. Биография коллекции» в ГМИИ им. А.С. Пушкина украшал портрет младшего в семье знаменитых московских меценатов, Ивана Щукина, написанный в 1899 году его другом Игнасио Сулоагой. Заодно показали и принадлежавшее собирателю полотно Эль Греко «Кающаяся Мария Магдалина».

Выставка в МРИ дала шанс увидеть другие картины Сулоаги, весьма популярного на рубеже XIX–XX столетий «испанского парижанина». Художник не только внимательно следил за французскими коллегами, но и заново открыл миру старых мастеров Испании. Творчество живописца, у нас тогда именуемого Зулоагой, вскоре после дебюта на парижских Салонах было замечено отечественными критиками, например Александром Бенуа. Мы же сегодня можем «подслушать» диалог мастера с современниками-французами, прежде всего с Гюставом Курбе и Эдуаром Мане; последний, кстати, особенно любил Веласкеса. В целом московский проект выявляет сложные взаимосвязи между искусством Испании и Франции: сколько было почерпнуто из богатейшей иберийской традиции, вероятно, столько и возвращено древней земле с севера. Скажем, Дарио де Регойос явно равнялся на пуантилизм Сёра и Синьяка, однако в холсте «Процессия капуцинов в Фуентеррабии» уловим иной источник — «Прогулка заключенных» Ван Гога. Любознательному зрителю предстоит заглядывать в книги и другие музеи, дабы постичь творчество гостей с Пиренейского полуострова.

Упоминая север, в данном случае лишь Францию, заглянем и дальше. Так, художник Хоакин Соролья-и-Бастида недаром удостоился отдельной мини-экспозиции в центре зала. Вероятно, и это — эхо севера: весной автора чествовала лондонская Национальная галерея проектом «Соролья. Испанский мастер света». Но можно вспомнить и современников мэтра из Северной Европы — шведа Андерса Цорна, русских Валентина Серова и Илью Репина. Отечественные классики, как и валенсийский коллега, подражали портретам Веласкеса, но одновременно увлекались эффектами солнечного света — того, что в русской традиции получило развитие как пленэризм.

Не желая забыть кого-либо из 18 авторов, среди них живописцы Рамон Касас, Игнаси Майоль, Сантьяго Русиньоль, Рикард Каналс, Жоаким Мир, Пере Изерн и скульптор Рикард Гино, отметим еще одну фигуру, выступившую предтечей импрессионизма в Испании. О Мариано Фортуни, безвременно умершем в 1874-м, когда движение только набирало обороты, с восхищением писали тот же пылкий Репин и рассудительный Крамской. Три крохотных пейзажа Фортуни, обладавшего даром передавать игру солнечных лучей, запоминаются надолго. Ничуть не меньше, чем большие, пронизанные светом полотна Касаса, эффектный холст Эрмена Англады Камарасы «Белый павлин» или тонкая, затейливая картина Мальола «Кусты роз», попавшая на афишу этой прелюбопытной выставки.