Спокойно, Маша, он — Дубровский!
27.09.2019
Государственный музей А.С. Пушкина завершает юбилейный год поэта большим выставочным проектом «Я Дубровский». Роман, писавшийся по следам реальных событий, так и остался незавершенным и был опубликован уже после смерти автора. Современники разошлись во мнениях относительно его художественных достоинств. Однако сегодня «Дубровский» — нетленная классика, включенная в школьную программу. О природе этого парадокса и предлагают поразмышлять устроители выставки.
В разнообразных сообществах сетевых любителей изящной словесности едва ли не самый популярный вид дискуссии — какие произведения современных авторов (не важно, превозносятся они до небес или, наоборот, объявляются полной ерундой) будут читать спустя 50, 100, 200 лет, то есть признают классикой. Страсти накаляются довольно быстро, и никакие уверения скептиков — мол, вердикт выносит только время — остудить пыл спорщиков не в состоянии. Между тем «Дубровский» мог бы стать убедительным аргументом в пользу того, что взвешенных оценок стоит ожидать именно от следующих поколений читателей.
«...Дубровский... все-таки остался лицом мелодраматическим и не возбуждающим к себе участия. Вообще вся эта повесть сильно отзывается мелодрамою». Это Белинский, прозванный за категоричность «неистовым Виссарионом». «Вообще считается, что у Пушкина нет неудач. И все-таки Дубровский — неудача Пушкина. И слава Богу, что он его не закончил». А это мнение Анны Андреевны Ахматовой. И все же будем справедливы к Александру Сергеевичу — перед нами труд неоконченный, и мы уже никогда не узнаем, каким бы он получился, если бы автору удалось его завершить. Известно, что Пушкин собирался отправить своего героя за границу, дабы спасти от наказания за противодействие правительственным войскам, и впоследствии вернуть на родину. В черновых тетрадях остался план: «Жизнь Марьи Кириловны. — Смерть князя Верейского. — Вдова. — Англичанин. — Свидание. — Игроки. — Полицмейстер. — Развязка». Судя по всему, Марья Кириловна так и не связала свою жизнь с Владимиром. Счастливые финалы романтическим произведениям противопоказаны.
Несмотря на то, что читатели сетовали на неправдоподобие некоторых коллизий повести, в основе ее — реальные события и судьбы. Историю бедного дворянина Островского, уступившего в суде имение богатому соседу, рассказал Пушкину Павел Воинович Нащокин. Дело было в Минской губернии. Крестьяне Островского подняли бунт, отказавшись подчиняться новому хозяину, а разоренный юноша сначала подался в учителя, а потом примкнул к своим крепостным. За разбой молодого человека арестовали, однако он сумел сбежать из-под стражи и скрыться. Пушкин, которому любая несправедливость мгновенно горячила кровь, решил описать происшедшее сколь возможно близко к истине. Не в этом ли секрет притягательности этой повести?
Для читателя просвещенного, безусловно. «Трудно найти в русской литературе более точную и живую картину, как описание быта и привычек барина старых времен в его повести «Дубровский», — писал Чернышевский. Но ему, в отличие от последующих поколений читателей, картина эта была знакома. Он мог не просто сравнивать, но понимать и сочувствовать. А мы, сегодняшние, имеем весьма приблизительное представление о том, какую жизнь вел в позапрошлом веке гвардейский офицер, как была устроена псарня, да и вообще дворянская усадьба, кто и как нанимался в домашние учителя в благородные семейства. Не догадываемся, почему герои Пушкина, Лермонтова, Грибоедова, Толстого совершают столь «странные» поступки. Увы, мы говорим с ними на разных языках. Не потому ли классика и вызывает такой ужас у школьников, почитающих за тягчайшее из наказаний вызубривание «Письма Татьяны» или составление плана-характеристики князя Болконского? Впрочем, непонятный, неизвестный язык можно освоить. Но только не зубрежкой. Нужно вслушаться, вчувствоваться в ритм иной жизни. Возможность окунуться в реалии ушедшей эпохи и дает выставка «Я Дубровский», включающая костюмы, портреты, предметы быта, оружие, а также книги.
Российский государственный архив древних актов (РГАДА) предоставил несколько десятков документов конца XVIII — начала XIX века, отражающих быт, социальные отношения, систему землевладения, особенности юриспруденции пушкинской эпохи. Под стеклом одной из витрин лежит увесистый фолиант, раскрытый на описании имения некоего помещика... Дубровского.
— Находилось оно, — рассказывает директор РГАДА Владимир Аракчеев, — в Пусторжевском уезде — примерно в ста верстах от Михайловского. Пушкин мог слышать эту фамилию: в том же уезде было и поместье его двоюродного дяди Якова Исааковича Ганнибала, куда он изредка наведывался. Конфликты на почве владения землей, споры о наследстве занимали ум и помыслы местного дворянства более, чем столичные новости. Не случайно Александр Сергеевич, который терпеть не мог подобных разговоров, наделил неприязнью к ним и своего Онегина. И если говорить о значимости предоставленных нашим архивом документов, то в первую очередь они помогают прояснить вопрос о прототипах пушкинских героев.
Пожелтевшие от времени листы испещрены затейливой вязью. Рассказать они, действительно, могут многое, но найдутся ли слушатели? Обитатели XXI столетия живут и думают на запредельных для своих предков скоростях, ценя в любой информации не ворох подробностей, но краткость. Оттого так мила им «параллельная», «альтернативная» история, изобретатели которой все перекраивают по лекалам нынешней ментальности. Возможно ли приохотить «среднестатистического», «непродвинутого» современника к изучению прошлого по подлинным документам?
— Ничего невозможного в этом нет, — уверен Владимир Анатольевич. — Надо заниматься тем, что во все времена именовалось просвещением. Во-первых, возрождать традицию публичных научно-популярных лекций — в дореволюционной России они пользовались огромной популярностью. Часто становились настоящим событием, как, например, лекции Сергея Михайловича Соловьева о Петре Великом. Сейчас в этом направлении многое делает, скажем, Исторический музей, организовавший лекторий совместно с Институтом российской истории. Во-вторых, и здесь снова речь об изрядно подзабытой традиции, — восстановление в правах научно-популярных изданий, написанных учеными-профессионалами. Мы имеем острый дефицит текстов, которые объединяли бы в себе качества увлекательной литературы и высокой науки. Старшее поколение помнит замечательную серию «Эврика», издававшуюся «Молодой гвардией». Между тем это было отнюдь не советское изобретение, а эстафета, подхваченная от предшественников. Василий Осипович Ключевский в равной мере обладал талантами и литератора, и историка. Не потому ли его так привлекало творчество Пушкина, сочетавшее в себе те же качества? Разумеется, просвещение — процесс медленный, поступательный, и быстрых ошеломительных результатов здесь ожидать сложно. Но ведь любая дорога начинается с первого шага...
