Виктория ПЕШКОВА

30.06.2019

В Центре Андрея Вознесенского продолжается выставка, посвященная 55-летию выхода на экран картины Марлена Хуциева «Мне 20 лет / Застава Ильича». Авторы проекта, кинокритики Зоя Кошелева и Вячеслав Шмыров, сформулировали идею предельно лаконично — ​«Оттепель. Взгляд из настоящего». Оттолкнувшись от того, что фильм Хуциева имеет репутацию энциклопедии той короткой, но яркой эпохи, они попытались вообразить, каким то время видится сегодняшнему ровеснику его героев.

Проект задумывался еще при жизни режиссера, и все причастные к его созданию надеялись, что Марлен Мартынович сможет увидеть их замысел воплощенным. Не случилось. Выставка «Им 20 лет» стала оммажем таланту его и памяти.

— Мне посчастливилось несколько раз общаться с этим потрясающим человеком, — ​признается куратор выставки Зоя Кошелева. — ​Одним из главных его качеств, на мой взгляд, было редкое по нынешним временам умение принять другого — ​другим. Вероятно, то, что у нас получилось, показалось бы Марлену Мартыновичу не слишком согласованным с его картиной, далеким от его замысла, но, думаю, он все равно отнесся бы к этому с интересом. Его герои не искали готовых ответов на волнующие их вопросы, а придумывали собственные. Нам хотелось всмотреться во время, зафиксированное лентой Хуциева, глазами тех, кто сегодня, спустя больше чем полвека, стоит на рубеже взросления, переживая все тот же кризис идентичности.

Выставка «Им 20 лет», решенная в жанре тотальной инсталляции, четко вычерчивает траекторию движения из сейчас в тогда. Попадая в пространство, обустроенное художником Алексеем Трегубовым, зрителю приходится выбраться из привычной роли наблюдателя и стать практически участником происходящего. Продуманная, компактная, напряженная «сценография» генерирует эффект, родственный тому, что создает иммерсивный театр. Недаром Трегубов известен в первую очередь именно сценическими работами.

— Проект этот был для меня увлекателен своей двойственностью, — ​делится художник. — ​На первый взгляд — ​все очень просто. Достаточно опереться на имена создателей картины. Но чем глубже я вникал в предложенные обстоятельства, тем яснее понимал, что, если мы точкой отсчета делаем нынешних двадцатилетних, необходимо найти для них такой манок, который заставит их погрузиться в ту эпоху. Надо было найти способ взаимодействия с людьми, которые, в отличие от старших поколений, мало что об этом времени знают и, главное, не видят причин им интересоваться. В этих поисках и родилось название, объединяющее эпохи и поколения, — «Им 20 лет».

Двадцатилетие — ​первый серьезный рубеж в жизни человека: выход из беззаботного детства завершен, граница взрослости преодолена, но осознание произошедшего придет позже. «Дети», пребывающие в уверенности, что история начинается именно с них, а их предки жили и продолжают жить абсолютно неправильно, стремятся побыстрее разобрать обветшавшее мироздание на винтики и собрать конструкцию, которая будет устраивать именно их. «Отцы», на собственной шкуре испытавшие железные объятия века, принимают правила игры и если решаются менять окружающий мир, то стараются при этом не делать резких движений. Точка экстремума конфликта поколений остается неизменной, тем интереснее менять ракурс, под которым в нее всматриваешься.

Система координат, в которой развернута экспозиция, построена вокруг фигуры некоего молодого хипстера, принадлежащего к числу ярых поклонников фильма.

По правде говоря, выбор фигуры «контактера» с ушедшей эпохой несколько удивляет. Почему именно хипстер? Только на том основании, что ныне это обозначает молодого человека, интегрированного в культурный контекст сегодняшнего дня и превыше всего ценящего в этом мире личную свободу? Впрочем, возможно, выбор определен тем, что индивидуумов этого типа труднее всего заинтересовать чем-либо, кроме него самого.

Итак, в «гардеробной» нашего — ​одежда того времени, в «ванной» — ​волшебное зеркало, позволяющее увидеть себя в окружении любимых героев, в «кладовке» — ​советская живопись, которую искусствовед Александр Каменский в свое время классифицировал как «суровый стиль». В «гостиной» экран во всю стену, на который проецируются самые волнующие сцены, а в ноутбуках — ​те фрагменты, которые Хуциеву пришлось переснимать или вообще изымать из первоначальной версии фильма. Другая стена занята огромным коллажем из редких фотографий, сделанных во время съемок Генриеттой Перьян, официальным «хроникером» киностудии им. Горького, мастером с уникальным видением.

Из этой «заколдованной» квартиры можно попасть и в легендарный зал Политехнического музея, и даже в декорацию комнаты, где происходит самый сложный, наверное, диалог картины — ​главного героя с отцом девушки, в которую он влюблен. Заголовки газет, которыми оклеено это пространство вечного ремонта, с Гагариным, рекордными урожаями и партийными пленумами, вызывают у попавших в него диаметрально противоположные эмоции: молодые снисходительно посмеиваются, люди в возрасте печально улыбаются. Противостояние поколений в чистом виде. Что и требовалось доказать.