Цветущий авангард
15.06.2018
Музей русского импрессионизма открыл одну из своих лучших выставок. Под интригующим названием «Импрессионизм в авангарде» представлены более 60 картин. Звездные авторы вроде Малевича, Гончаровой или Фалька сочетаются с менее известными именами, что придает проекту качество подлинного исследования.
Обширна и география собрания: экспонатами поделились 14 музеев. Из Нижнего Новгорода прибыли великолепная «Сирень» Наталии Гончаровой и таинственная «Ночь. Тирасполь» Михаила Ларионова, из Третьяковки — вид озера Кохель Василия Кандинского, из Петергофа — напоминающие прибрежные скалы у Моне «Финские фьорды» Александра Богомазова, из Пензы — необычное для «фирменного» стиля Аристарха Лентулова панно в духе символизма. Пермь прислала два знойных пейзажа Кузьмы Петрова-Водкина, созданных в Алжире, Ярославль — нежнейшее «Дерево» Александра Куприна, Тверь — «Яблони» Александра Осмеркина и почти левитановский холст Ильи Машкова «После грозы», Псков — ландшафт ученицы Малевича Анны Лепорской «Малоярославец весной»... В целом выставка, даром что открылась на все лето, оказалась именно весенней: те, кто не успел вволю полюбоваться цветением реальных яблонь или сирени, могут увидеть полотна авангардистов, написанные, когда авторы еще были импрессионистами, чаще с приставками «пост» и «нео».
Для русского уха слово «импрессионизм» настолько привычно, что, кажется, мы уже перестали проводить грань между творчеством зачинателей этого движения — французов и примкнувших к ним англичан — и русским пленэризмом. На взгляд историков искусства, в нашем Отечестве последнее определение более корректно. По сути, «правильных» импрессионистов в России было мало: ранний Серов (и то лишь несколько картин вроде «Девушки, освещенной солнцем»), его друг Коровин с «этюдным видением», тонкий стилизатор Игорь Грабарь... Но что бы ни говорили специалисты, борясь за чистоту терминологии, публика им не поверит.
Примерно так же рассуждали основатели Музея русского импрессионизма, под крышей которого собраны картины, писавшиеся в России и СССР вплоть до 1960-х годов, когда истинный импрессионизм стал уже музейным достоянием. «Французистая» живопись вообще была в нашей стране отдушиной для художников любого статуса. Неудивительно, что отголоски метода парижских бунтарей можно найти практически у всякого мэтра соцреализма.
Нынешняя выставка вобрала много редко экспонируемых, а потому новых для зрителя произведений Давида Бурлюка, Александра Древина, Петра Кончаловского, Николая Кульбина, Алексея Моргунова, Михаила Соколова, Антонины Софроновой, Алексея Явленского — всех не перечислить, как и не передать словами яркости, свежести, острой индивидуальности работ.
Единственное, в чем наши авторы уступают французам, — это любовь народа, который в массе своей по сей день не принимает авангард всерьез. Поэтому экспозиция, пожалуй, обладает терапевтическим потенциалом: не каждый рискнет критиковать предсмертный автопортрет Казимира Малевича, написанный в лучших реалистических традициях. Является ли эта вещь и впрямь импрессионистической, можно спорить, но известно, что создатель супрематизма прошел этап увлечения светоносной пленэрной живописью, сделанной явно с оглядкой на парижан, хотя быстро двинулся дальше, по пути осваивая различные стилевые направления вроде кубофутуризма, пока не выработал собственную систему. Этот портрет, почти черно-белый, — один из шедевров выставки, богатой отличными артефактами.
У панно Ларионова «Прогулка» и вовсе премьера, прежде оно никогда не экспонировалось в оригинальном виде. Нынешний владелец Валерий Дудаков, один из самых уважаемых российских собирателей, нашел произведение, разрезанное пополам, у вдовы Льва Жегина — друга Ларионова и его душеприказчика в отношении работ, оставшихся в России. Две части холста Дудаков купил с интервалом в 30 лет и вернул картине жизнь.
Трудно пройти мимо «Цветов на окне» Ольги Розановой или двух холстов раннего Владимира Татлина, хранящихся в Российском госархиве литературы и искусства — кладезе сведений об авангарде. Особый бонус — мини-ретроспекция Фалька, чьих картин на выставке сразу шесть. Это и юношеский автопортрет в духе сезаннизма, и декоративные пейзажи, будь то крымский «Розовый капот» или среднерусские «Молодые стволы». Квинтэссенция манеры мастера — портрет его жены Раисы Идельсон, с тончайшими вариациями оттенков цвета. На беспрерывный диалог с творцом постимпрессионизма открыто указывает не только само произведение, но и его название: «Женщина, лежащая на тахте под портретом Сезанна».
