Сергей ГРОМОВ

26.10.2018

60 лет назад, 29 октября 1958-го, Борис Пастернак отказался от Нобелевской премии по литературе. В отправленной им в шведскую столицу телеграмме были слова: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться, не примите за оскорбление мой добровольный отказ».

Что этот шаг был вынужденным, что за роман «Доктор Живаго» Бориса Леонидовича в то время шельмовали, знают все. Однако мало кто берет во внимание иные, сопутствовавшие скандальным событиям обстоятельства.

Мрачноватая драма — для Пастернака и вовсе трагедия — стала следствием не только развернувшейся в творческих союзах и прессе СССР кампании под названием «Не читал, но осуждаю». Беда заключалась в том, что «Доктора Живаго» не приняли многие прочитавшие. В том числе люди, мнением которых автор особенно дорожил. К примеру, Анна Ахматова в беседе с Лидией Чуковской еще в 1957-м отзывалась: «Встречаются страницы совершенно непрофессиональные... У меня... никогда не было никаких редакторских поползновений, но тут мне хотелось схватить карандаш и перечеркивать страницу за страницей крест-накрест. И в этом же романе есть пейзажи... я ответственно утверждаю, равных им в русской литературе нет».

Если бы Борис Леонидович был уверен, что оценка его сложной, эклектичной, гипертрофированно символичной прозы на Западе — самый объективный и надежный критерий, то главная проблема, надо полагать, была бы для него окончательно решена. Никто не помешал бы ему сесть в самолет до Стокгольма.

А не сделал этого Пастернак потому, что любил Россию и писал, прежде всего, для тех, кто думает и читает по-русски. Роман не оценили люди его круга, наследники Серебряного века, те, в ком он был уверен. Впрочем, нельзя не отметить, что стихотворения Юрия Живаго безоговорочно считаются одной из вершин русской поэзии прошлого века.