Кубанские казачата

Елена ЯМПОЛЬСКАЯ, Краснодарский край

01.11.2012

В Краснодаре состоялся очередной международный фестиваль православного документального кино «Вечевой колокол». Проводится он в четырнадцатый раз — по инициативе Кубанского казачьего хора и под его же эгидой.

Казалось бы, какая связь? Где кубанцЫ, где кино, при чем тут хор? Но так сложилось, что на здешней земле Кубанский казачий — повсюду при чем. Крае-, жизне- и смыслообразующий коллектив.

Кажется, Василий Белов заметил: когда-то русские люди поднимались защищать Москву, а теперь вынуждены от нее обороняться. Справедливость этих слов интуитивно признает всякий москвич, у кого еще сохранилась совесть, и всегда готов изведать на практике тот, кто, живя в столице, затевает дело с размахом на страну.

Не любят нас в России. И правильно делают. Пусть лично ты не голосуешь за Собчак, не покрываешь художества «пусек» и не считаешь однополые браки признаком цивилизованного общества. Но, когда смердит до небес, люди со стороны не будут разбираться в конкретных источниках вони.

От Москвы до небес — это и есть территория России. Воздух на данном пространстве мы, москвичи, явно не озонируем.

Посему, когда в наш пуп земли прилетает доброе слово с окраин (для пупа ведь и голова — далекая окраина), когда кубанку перед тобой ломает легендарный 200-летний (будем точными — 201-летний) хор, а его руководитель Виктор Захарченко говорит тебе по телефону: «Приезжайте! Я вашу газету читаю от корки до корки», прочие дела — побоку.

…По городу плывет упоительный осенний дымок, превосходящий по эффективности даже апрельскую ароматерапию. Великолепная триада «платаны – фонтаны – туманы» с золотистого утра до раннего южного вечера вершит свое спокойное октябрьское дело.

Утром горничная в отеле встречает тебя приветливо-певучим: «Доброе утро!» Никаких «монингов». Таксист не спрашивает: «Дорогу покажешь?» Все свои.

В Краснодар можно приехать впервые и вдруг почувствовать себя на родине. Как будто что-то давным-давно потерялось, и уже почти забылось, а теперь — вот счастье! — нашлось.

Такое ощущение полной, радостно-праздничной русскости мне приходилось прежде испытывать лишь в Севастополе. То есть, там — город нашей славы формально на территории чужого государства. Здесь — самый южный регион России, предгорья Кавказа, государственная граница в паре шагов. Кстати, особенности кубанской географии таковы, что из Краснодара в краснодарский же аэропорт тебя везут через Адыгею — просто минуя таким образом вечерние пробки...

Диалект на Кубани особый — с сильным привкусом украинского, добрая половина песен у казачьего хора — на мове, а сомнений нет: русская земля, русский город, русская культура. При этом никто на площадях не скандирует и на заборах не пишет, для кого, мол, Россия, а кому выйти вон. Естественная и доброжелательная русскость не падает кирпичом на голову, а скрепляет все вокруг, словно раствор, замешанный на яичном белке, — не ковыряй, не отколешь.

Национальной и межконфессиональной агрессии в Краснодаре нет. Хотя по другим поводам эксцессы бывают...

С удовольствием отмечаю, какие породистые на Кубани священники — крепкие, высокие, чернобородые, кровь с молоком.

— Эх, надо было вас с отцом Алексием (Касатиковым) познакомить! – смеются вокруг.

— А кто это?

— Тот, кто в Марата Гельмана плюнул, когда он тут выставку открывал.

Везде свои герои. В Москве — Гельман, в Краснодаре — плюющие в Гельмана. При всех недостатках плевательной эстетики, вторые гораздо симпатичнее...

Православные мероприятия, и в том числе «Вечевой колокол», — не самое крупное достижение Кубани, да простят меня их организаторы. Вообще цель православных фестивалей в чем? В том, чтобы лет через десять (ну, пятнадцать) смысл в такой приставке исчез. Нишевость православному искусству не к лицу. Это гей-парады — явление нишевое, а православные в России исторически хозяева, к чему им жаться по углам? Восстановится однажды у нас такой уровень кинематографа, что едва ли не любой фильм можно будет приглашать в программу православных кинофестивалей. Ведь лучшие советские картины — невзирая на государственный атеизм — были по духу религиозными. Трактующими о главном в человеческой жизни. Куда делась эта глубинная религиозность, когда политики перестали бороться с церковью, вопрос. Задавать его следует — опять-таки — нам, москвичам, а мы будем прятать глаза и отмалчиваться...

Если русская вера и русская культура естественны, как дыхание, значит, воспитывали человека с детства правильно. Опыт воспитания — не по Споку, а по Богу — больше всего интересовал меня во время краткой поездки в Краснодар. Поскольку здесь уже двадцать лет работает уникальная средняя общеобразовательная школа народного искусства для одаренных детей имени Захарченко. Проще говоря — школа Кубанского казачьего хора, его главный кадровый резерв.

Здание бывшего дома культуры позволяет обучать шесть сотен детей, сейчас их 560. Два года назад открыли еще и интернат на 61 место в станице Старокорсунская, пригороде Краснодара. Задача — «прочесать» весь край, отобрать самых-самых. В школу может попасть ребенок просто способный, с проживанием в интернате — только золотой голос.

Интернат находится на полном гособеспечении. За дополнительное образование в школе родители платят 200-300 рублей в месяц. Пятиразовое питание, спорт, бесплатный летний лагерь...

Во дворе — несколько автобусов. Ездят не только до Старокорсунской, гораздо дальше. С Кубанским хором — на гастроли. Многие из вас, думаю, видели этих ребят на сцене Кремлевского дворца или Зала Чайковского.

Собственная пошивочная мастерская; гардероб в цокольном этаже на полторы тысячи костюмов — аутентичных, с ручной вышивкой. В холле пробираемся мимо заколоченных ящиков — партию новых фортепиано привезли. Специализация на народном искусстве не отменяет ни классического танца, ни сольфеджио — без этого с дальнейшей карьерой могут возникнуть проблемы.

Бюджет школы — 100 миллионов рублей в год. Дает край, дают спонсоры. На автобусе, вижу, по верху надпись: «От губернатора Кубани». Про Александра Ткачева много разного говорят. Но как посмотришь на краснодарских детей, да узнаешь, что в крае действуют 180 (ну хорошо, 178) школ искусств, стереотипы рушатся с обвальным грохотом.

Педагогический состав к гостям привык. «Только после обеда, — просят, — приезжайте. С утра у нас просто школа, а потом предпрофессиональное образование. И споем вам, и спляшем, и сыграем...»

Споют, спляшут, сыграют, конечно, дети. Педагоги ведут экскурсию.

Спрашиваю:

— Нельзя было избежать общеобразовательности? Ведь это лишняя заморочка.

— Заморочка, может быть, и лишняя, — не спорит худрук школы (есть и такая должность) Петр Дымков, — зато детям удобнее. Не надо мотаться днем по городу.

— Кроме того, — поддерживают его коллеги, — не из всякой школы отпустят ребенка на концерт, надо договариваться, бумажки отправлять. А тут, если какое-то ответственное выступление, мы заранее знаем, куда сдвинуть контрольную.

— Нет ли послаблений по обычным предметам?

— А как они могут быть, если наши ребята ЕГЭ сдают вместе со всеми? Мы и в программе модернизации школьного образования участвуем. Видите, компьютерный класс — как раз по этой программе деньги получили...

Компьютерный класс — вижу. Зато айпады, айфоны, электронные игрушки, даже обычные мобильники в руках у пробегающих мимо ребят отсутствуют.

— У родителей средств не хватает на такие забавы?

— Почему? Наши дети сами этим не очень интересуются. Телефоном после уроков пользоваться можно, играть — тоже, но когда им? Времени нет.

Действительно, в школе Кубанского казачьего хора — другие приоритеты. Не сколько ты уровней прошел, а как владеешь плеткой и шашкой. Или: не какой у тебя телефон, а какая бандура. Переживают девчонки, вторят учителям: инструмент сугубо украинский, в России его не производят, Черниговская фабрика пала жертвой имущественных разборок, а Львовская выпускает бандуры неудобные, да еще проблемы с растаможиванием...

— Инструменты старенькие, но ничего, играем. В те выходные в Кущевке концерт давали...

— В той самой?!

— Да, — отвечают спокойно, вроде бы не видя повода для округлившихся глаз.

Повод есть, разумеется. Но когда в 90-е не меньшие ужасы творились в подмосковных городах, из этого не нагнетали страшилку для всей страны. Особое, особое у столичных СМИ отношение к Ткачеву. И именно здесь, в краснодарской школе, я начинаю догадываться, почему.

За одной дверью малышка лет восьми тычет пальчиком в клавиши, за соседней — стриженые затылки слушают классику на CD, а в конце коридора — издалека слышно — репетирует хоровая группа. Директор, худрук, завучи улыбаются с гордостью: вот сейчас покажем товар лицом.

Лица у «товара» открытые, повадки смелые, взгляды любопытствующие. Репетиция в разгаре.

Две подружки в центре круга выводят:

— Над просторным небом синим — Богородицы покров. Православная Россия слышит звон колоколов...

Девчонки смешно режут воздух ладошками, как будто разводят чью-то беду. Обучение свободной жестикуляции начинается с наивного, деревянного зажима. Но у меня почему-то вскипают слезы.

— Златая Русь, звони, звони от деревень и городов...

На Кубани вообще легко плачется. Легко и светло. Эту способность здесь сохраняют с колыбели до преклонных лет. Виктор Захарченко читал мне наизусть стихи кубанского поэта, хуторянина Николая Зиновьева, и голос его дрожал от волнения...

— Давайте-ка, ребята, повеселее что-нибудь, — выручают меня педагоги.

— Давай, Катюха! Она у нас приехала только с Москвы, третье место заняла на конкурсе «Танцуй и пой, Россия молодая!».

Катюхе — она же Екатерина Лесовая — от силы лет десять. Голос больше человека. Темперамент — через край.

— Ииэх! Ой, мамо, що буде, як вiн мене не вiзьме! Ой, що буде, ой що буде!..

В Москве даю друзьям прослушать диктофонную запись.

— И это — третье место? — изумляются. — Кто же там первые два занял?..

Щербатый, обаятельный, мелкий, как воробушек, Максимка с готовностью подскакивает петь «Балладу об Александре Невском».

— Крестным знаменьем пред битвой троекратно осенясь, меч в руке, уста с молитвой — побеждал Великий князь...

В интервью после выступления доверительно рассказывает:

— Я раньше был эстрадный. Потом на народную песню перешел.

— Ты в интернате живешь? Откуда приехал?

— С Брюховецкой. У меня дядя — оперный певец у Галины Вишневской. Еще тетя поет. И мама чуть-чуть...

— А я Лера, — втягивается в беседу хорошенькое существо постарше. — Из станицы Северская. Приехала на конкурс «Кубанский казачок», меня там заметили и в эту школу пригласили.

— Мечтаешь после окончания попасть в Кубанский казачий хор?

— Нет, я хочу поступить в Гнесинку, а потом — в консерваторию...

— Ты в консерваторию? — деловито переспрашивает щербатый Максим. — Я тоже. Дядя с директором знаком...

Педагоги хохочут.

— А вы откуда, девочки?

— Я из Геленджика.

— Из Анапы.

— Туапсе.

— Сочи.

— Белая Глина — это двести километров от Краснодара.

— Только родилась-то я в Петропавловске-Камчатском...

— А я в Хабаровске!

— А я в Новом Уренгое!..

Вот как любопытно бродит и настаивается та самая кубанская русскость.

— Вы все из православных семей?

— Да.

— «Основы православной культуры» вам преподают?

— Один урок в неделю. Обязательный. Оценки ставят. Очень хорошая учительница, к ней со всего края приезжают...

— А если мальчик или девочка из мусульманской семьи приходит в школу?

— Ну и что? — перехватывают щекотливую тему педагоги. — У нас есть и адыгейцы, и даже турки. Культуру православную изучают, а молиться никто не заставляет.

— Вот ты, Наташа, из казачьей семьи?

— Ой, что вы! У меня мама — учительница, папа — механик на судне. Но я хочу быть казачкой. Надеюсь, меня в десятом классе запишут.

— А зачем тебе?

— Ну, смогу в смотрах участвовать. С казачьим патрулем по городу ходить...

Взрослые объясняют: порядок в Краснодаре охраняется совместно — милицией и казаками:

— Если милиции что-то не положено, казаки тут как тут. Если казак чего-то не может, потому что прав не имеет, тут милиция впереди.

— У вас и правда вечерами на улицах очень спокойно. И вообще, странное ощущение: Кавказ совсем рядом, а приезжих значительно меньше, чем в Москве.

— Так у вас в Москве медом намазано! — смеются.

Вежливые все-таки в России люди. Какую странную субстанцию медом называют.

Николай Зиновьев:
«Хоть не был я в Париже вашем, спокоен я, как баклажан...»

В степи, покрытой пылью бренной,

Сидел и плакал человек.

А мимо шел Творец Вселенной.

Остановившись, он изрек:

«Я друг униженных и бедных,

Я всех убогих берегу,

Я знаю много слов заветных.

Я есмь твой Бог. Я все могу.

Меня печалит вид твой грустный,

«Какой бедою ты тесним?»

И человек сказал: «Я — русский»,

И Бог заплакал вместе с ним.

***

В который раз нам это слышать:

«Вновь у ворот стоит беда,

Сцепите зубы, надо выжить».

О, русский Бог, а жить когда?!.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Воспетый и в стихах, и в пьесах,

Он, как отец к своим сынам,

Уже полвека на протезах, —

Что ни весна, — приходит к нам.

Он и страшнее, и прекрасней

Всех отмечаемых годин.

Один такой в России праздник.

И слава Богу, что один.

***

У нас на хуторе, в Европе,

Пока ни стычек, ни боев.

Лишь кошка прячется в укропе,

Подстерегая воробьев.

И жизнь, и смерть походкой тихой

Идут, — тьфу, тьфу, не сглазить чтоб.

И дед Антип с усмешкой дикой

Себе сколачивает гроб.

И говорит, что нет надежи

Ни на кого — все пьют в семье,

И что крещенному негоже

Потом, как псу, лежать в земле.

***

У карты бывшего Союза

С обвальным грохотом в груди,

Стою. Не плачу, не молюсь я,

А просто нету сил уйти.

Я глажу горы, глажу реки,

Касаюсь пальцами морей.

Как будто закрываю веки

Несчастной Родине моей…

НА СЕНОКОСЕ

Покряхтев и поохав,

Дед отладил косу.

И шагнули мы «с Богом»

По колено в росу.

Дед столетью ровесник,

Он и тут впереди, —

Даже на спину крестик

Сбился с впалой груди.

Так и шли мы, к полудню

Я чуть ноги волок.

И, признаюсь, не помню,

Как упал на валок…

Высоко в поднебесье

Уходил в облака

«Миг», похожий на крестик

Моего старика…

***

Все женщины разные очень,

Особенно в жаркие ночи:

Одна молчалива, как птица.

Другая пылает, как зорька.

А есть та, которая снится.

Которая снится. И только.

***

Ну, как я тебя приведу?

У меня нет ни дома, ни хаты.

Ветер в поле да звезды в пруду —

Вот и все, чем мы будем богаты.

И не надо про рай в шалаше,

Так одна говорила уже.

В ХРАМЕ

Ты просишь у Бога покоя,

И жаркой молитве вослед

Ты крестишься левой рукою,

Зажав в ней десантный берет.

И с ангельским ликом серьезным,

Неправый свой крест сотворя,

Вздыхаешь — под городом Грозным

Осталась десница твоя.

Осталась она не в граните,

Не в бронзе, а просто сгнила.

Стоишь. И твой ангел-хранитель

Стоит за спиной. Без крыла.

СХОДСТВО

Деда ратная дорога

Дыбом встала, как змея…

Дед мой тем похож на Бога,

Что его не видел я.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС

Рухнул занавес. И что же?

И решили господа:

Пропадать ему негоже.

Эй, подать его сюда!

Протащили по болотам, —

Тяжеленный паразит…

Между властью и народом

Он теперь у нас висит.