Фальшивка? Продано!

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

28.02.2014

Скандал вокруг искусствоведа Елены Баснер, участвовавшей в продаже коллекционеру Андрею Васильеву фальшивой картины Бориса Григорьева, приоткрыл несимпатичное закулисье рынка антиквариата. Оказывается, в сфере высокого искусства царят дикие нравы. Торговля без чеков, отказ возвращать деньги за подделку, прибыль в тысячи процентов... Купившему ненастоящего Васнецова или Айвазовского лишь посочувствуют или намекнут, что следует поскорее сбыть «фуфло». «Культура» попыталась понять, приведет ли «случай Баснер» к появлению цивилизованных правил. Или надо ждать новых громких разоблачений?

После ареста Елены Баснер арт-сообщество разделилось на два лагеря. Искусствоведы, недовольные освещением дела в СМИ, не готовы брать на себя ответственность за лавину подделок.

— Мнение специалиста часто субъективно, — рассказывает Елена Садыкова, лицензированный эксперт по культурным ценностям. — Экспертиза слишком молодая наука, методики еще разрабатываются. В конце концов, каждый может ошибиться.

Коллекционеры, уставшие платить сотни тысяч долларов за подделки, настроены более решительно.

— Ошибиться можно один раз или даже пять, — говорит Емельян Захаров, совладелец галереи «Триумф». — Но люди, давшие, например, 150 неверных экспертиз, просто жулики. Они должны нести финансовую ответственность. И сидеть.

С одной стороны, искусствовед действительно может ошибиться. Его работа сводится к первичной экспертизе — визуальному осмотру с использованием, например, микроскопа.

— Также проводится исследование в инфракрасных лучах, — рассказывает Елена Садыкова. — Чтобы увидеть авторский рисунок, скрытый под красочным слоем. Его подделать гораздо труднее. Вообще, это серьезный процесс, который может занимать две-три недели. За пять минут авторство и подлинность картины установить нелегко.

Для более надежных результатов можно заказать в частной лаборатории комплексную экспертизу. Стоимость в среднем тысяча долларов — сумма вменяемая. Вместе с первичным осмотром в нее входит химико-технологическое исследование. Правда, и здесь, по мнению Елены Садыковой, могут быть ошибки:

— С картины берется всего лишь десять-пятнадцать проб. Делается это предельно аккуратно. Маленькой иголкой цепляется крупинка краски, чтобы не повредить красочный слой. Если работа была, например, сильно отреставрирована, пробы случайно могут оказаться взятыми именно с «подновленных» мест. И тогда установить подлинность сложно.

В  научно-исследовательской лаборатории Московского музея современного искусства, где проводят технологическое исследование картин, рассказали, что сразу могут определить подновления и «корректно подойти к выбору мест отбора авторского материала».

Как бы то ни было, прецеденты с фальшивыми экспертизами возникали не раз. Громкий скандал случился в 2004 году, когда буквально за час до продаж с аукциона Sotheby’s сняли картину Шишкина. Выяснилось, что за русский шедевр выдавалась работа голландца Маринуса Адриана Куккука, стоившая менее одного процента от начальной цены лота. С документами у «Шишкина» все было в порядке — его подлинность подтвердила Государственная Третьяковская галерея.

Впрочем, для аукционных домов, в том числе и для гигантов Sotheby’s и Сhristie’s, чуть ли не главное значение имеет происхождение картины — ее «провенанс». Если оно довольно «прозрачное» — например, работа долго принадлежала одной семье, аккуратно переходя по наследству, — подозрений не возникнет.

— Аукционным домам достаточно заключения эксперта, которое принесет владелец картины, — рассказывает Владимир Рощин, издатель пятитомного «Каталога подделок произведений живописи». — Часто даже не проверяют, выдавалось ли оно вообще. Аукционные дома хотят заработать процент. Больше им ничего не интересно.

В каталогах, которые Рощин готовил совместно с Росохранкультурой, — почти тысяча картин. Схема появления этих фальшивок проста. Малоизвестные европейские авторы покупались на западных аукционах за небольшие деньги — например, за 3000 евро. После небольшой ретуши — прежде всего фальсификации подписи (мошенники стараются брать художников одного периода, иначе проверка на подлинность покажет, что работа была написана позже), картину могут продать как Коровина за полмиллиона долларов.

— В нашей неопубликованной базе еще более тысячи картин — продолжает Владимир Рощин. — У многих из них — экспертные подтверждения российских государственных музеев, где написано, что они подлинные, хотя мы доказали, что это подделки.

Общее мнение — отечественный рынок переполнен фальшивками. Многие осели в частных коллекциях десятилетия назад, когда коллекционирование было стихийным.

— Происходило это так. В антикварный магазин забегает богатый человек с охраной, — рассказывает Рощин, — мол, у товарища юбилей через час, нужно подарить что-то дорогое. Ему предлагают работу, к которой прилагается экспертиза. А потом выясняется — подделка.

Логика в целом проста: раз есть спрос, надо обеспечить и предложение. Как поведали в научно-исследовательской лаборатории ММСИ, подделывают буквально всех художников любых направлений.

— Фальшивых работ на рынке 90 процентов или даже больше, — утверждает Емельян Захаров. — Русский авангард поддельный на 100 процентов, поэтому его уже просто никто не берет. Те, кто занимается фальсификацией антиквариата, завели наш цех в криминальную область.

Ситуация, без преувеличения, кислая. И не ясно, как поделить ответственность. Взгляды на проблему у искусствоведов и коллекционеров (и им сочувствующих) расходятся. Елена Садыкова справедливо замечает, что нужно искать заказчиков фальшивых картин, а не сваливать всю вину на экспертов. Владимир Рощин настроен более радикально: он предлагает запрещать проштрафившимся специалистам выдавать заключения на картины.

— У нас законодательство насчет ответственности экспертов не проработано, — отмечает он. — То, что произошло с Баснер, серьезный случай, хотя она не давала письменного заключения, ограничилась лишь устным советом. Ей грозит статья «мошенничество». Как минимум 12 человек ждут исхода этого дела и готовят иски в суды именно на экспертные заключения. Люди устали «попадать» на колоссальные деньги.

Впрочем, тот же Рощин признает, что наказание искусствоведов проблемы не решит. Нужны большие усилия, дабы придать рынку антиквариата хоть сколько-нибудь организованный вид.

— Необходимо документально оформлять сделку купли-продажи с галереей. Сейчас никто договор не составляет, вот суды и не принимают иски. Еще есть ловкий ход: эксперт говорит — мол, я давал заключение на настоящую работу, а вам продали копию. Поэтому нужно брать картину, идти к специалисту и спрашивать — вы эту подтверждали? Но самое главное — репутация. Покупать следует у людей авторитетных.

С этим согласны все. По мнению Елены Садыковой, хорошее имя — главный козырь эксперта:

—  В Париже, например, некоторые специалисты держат бюро прямо у себя дома и выдают заключения на обычном листе бумаги. И к ним все равно стоят очереди благодаря их репутации.

Получается: раз рынок антиквариата хочет оставаться саморегулируемой системой («Продажи нужно совершать «в белую», но государство сразу обложит налогом, и опять начнется жульничество», — говорит Емельян Захаров), придется и дальше часто верить на слово. Со всеми вытекающими из этого последствиями...