Николай ИРИН

30.05.2023

Материал опубликован в апрельском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

В нашей артистической вселенной Александр Абдулов занимает особое место. Он воплотил на экране, сцене и в повседневности яркий и очень важный архетип, который у нас длительное время был совершенно бесхозным: высокий, красивый, энергичный, порой меланхоличный, иногда яростный герой, наделенный качествами puer aeternus, «вечного ребенка». В культурный оборот этот образ ввели Карл-Густав Юнг и Карл Кереньи.

Божественное дитя, по Юнгу — символ надежд, крепкой, здоровой поросли, счастливого обновления жизни. Puer aeternus все вокруг одушевляет, всех очаровывает, обогащает как личные переживания людей, так и массовый опыт. И в то же время обладает потенциалом Героя, талантами уникума. Для него характерны известное легкомыслие, тяга к нехитрым детским удовольствиям, перманентной игре, что делает проблематичным или даже полностью блокирует процесс взросления (вспомним Маленького Принца, Пана с его пастушеской свирелью или сына Афродиты Эроса).

Александр Абдулов стал знаменит в один день, а точнее, в один вечер: 1 января 1979 года советское телевидение показало «Обыкновенное чудо» режиссера Марка Захарова по пьесе Евгения Шварца. 25-летний актер сыграл заколдованного хищника Медведя с глазами ребенка. «Для меня это было действительно Чудо, — вспоминал впоследствии с присущим ему грубоватым юморком артист, — уже на следующее утро меня знала вся страна. Просто не было собаки, которая не гавкнула бы в мою сторону». Павший на него выбор оказался стопроцентно точным, хотя на стадии проб ему пришлось конкурировать с весьма достойными соперниками, среди которых выделялся чуть более возрастной и уже прославившийся Игорь Костолевский. Причем с ним Абдулову приходилось бороться за роли и прежде. Друзья вспоминают его досадливую реплику: «Пробуют-то меня, но снимают потом Костолевского!»

Очень близкий по типажу конкурент, задействованный тогда на съемках сериала «И это все о нем» и картины «Безымянная звезда», снова грозил оттереть новичка от главной роли, однако у Марка Захарова были на Абдулова свои планы, и в результате утвержден был именно он. Если смотреть фильм очень внимательно, то в сюжете нетрудно заметить некоторые проговорки, как бы комментирующие судьбу актера, его взаимоотношения с главным режиссером не только «Ленкома», но и всей жизни. «Здравствуй, здравствуй, сынок! — приветствует Медведя Волшебник (он и есть alter ego Марка Захарова). — Я давно тебя ждал!»

Марк Анатольевич был выдающимся режиссером, но в еще большей степени — Строителем театрального дома. В доставшийся ему Театр им. Ленинского Комсомола, впоследствии «Ленком», энергичный худрук вкладывался, что называется, по полной программе. Этот человек огромного ума и стратегического мышления собирал труппу заботливо, из года в год выстраивая полную линейку амплуа. В его распоряжении имелись высочайшего уровня «герои-любовники» Александр Збруев и Олег Янковский, причем в середине 1970-х они обладали уже не только утонченной психикой, но и немалым опытом, зрелой рефлексией. С теми же качествами чрезвычайно темпераментный Николай Караченцов также вступил в пору зрелости (что, кстати, ослабляет в целом выдающийся фильм Виталия Мельникова «Старший сын», где исполнитель старше персонажа фактически на десятилетие).

Предпочитавший точные художественные решения Захаров нуждался в актере, способном играть страстного юношу, не прибегая к условностям, иносказаниям. И когда помощник худрука Юрий Махаев привел на просмотр в театр участника выпускного спектакля ГИТИСа Сашу Абдулова, мэтр моментально опознал нужный типаж, тот человеческий материал, который был ему жизненно необходим. Все без исключения друзья и даже просто свидетели сходятся во мнении: он был любимейшим актером Марка Захарова.

«Здравствуй, здравствуй, сынок! Я давно тебя ждал», — шеф «Ленкома» принял на себя, в сущности, роль отца, о чем многократно говорил в интервью и сам Абдулов: «Захаров не использует меня в одном качестве. Он своим отцовско-режиссерским чутьем ищет новые качества, о которых даже я сам в себе не подозреваю, а потом пытается их из меня вытащить. Театр — мой дом, а он — мой отец. И я отсюда уйду, только если отец меня прогонит — «Пошел вон из дома!» Сотворчество мудрого, проницательного постановщика с «вечным ребенком» из Ферганы было по-своему уникальным. «Я поддаюсь влиянию, — откровенничал Абдулов, — но это должно быть сильное влияние!»

Судя по всему, Марк Анатольевич тогда поставил перед собой невероятно сложную задачу: подтянув подопечного профессионально и эстетически, сохранить и даже нарастить его необузданную юношескую энергетику, развить Маленького Принца до уровня Короля и при этом не выпустить за пределы амплуа «вечного ребенка». В свою очередь, умный от природы артист осознал, что судьба послала ему выдающегося учителя. Коллеги до сих пор вспоминают будто бы шуточное высказывание Абдулова: «Ну, мог ли я, мальчик из Ферганы, подумать, что стану актером «ЛЕНКОМА»!» Актер не шутил, со всей страстью молодости, в порыве горячей благодарности он принялся добросовестно отрабатывать предложенную мэтром художественную программу, двигаясь по заданному им маршруту. При этом происходило одновременно прекрасное и ужасное. Как артист Абдулов стремительно рос, и это справедливо отметил коллега Дмитрий Певцов: «Со временем на него стало очень интересно смотреть, даже когда он молчит. Потому что вдруг становилась зримой большая внутренняя работа». С другой стороны, талантливый исполнитель оставался заключенным в профессионально выигрышном для него пространстве, где поощрялась психология Божественного дитяти. Соответствующие образ жизни и стиль поведения переносились и в реальную жизнь, тестировались в повседневности: череда дружеских вечеринок и необязательных личных отношений входили в правила игры, поскольку обеспечивали вечного ребенка психоэмоциональной энергией максимальной амплитуды.

Конечно же, не Захаров придумал и навязал эти «нормы», он лишь принял к сведению и закрепил некоторые исходные данные. Со слов Александра Абдулова известно, что из трех сыновей в их театральной семье он, младший, являлся «папиным сыном», в то время как двое старших были «мамиными». Отсюда вытекают два важных, хотя и скрытых от посторонних глаз обстоятельства: во-первых, некоторая отчужденность от матери на ранней стадии становления, что, несомненно, было причиной его постоянного, вызывавшего неосознанную тревожность, боязнь оказаться ненужным беспокойства («Когда не звонит телефон и никуда не бежишь — ощущение, что ты никому не нужен, что все роли расхватали, а меня забыли»); во-вторых, внутренняя ориентация на отца-режиссера, полное ему доверие, вплоть до передачи в его руки всей своей жизненной программы. Захаров отчасти манипулировал Божественным ребенком в любимом артисте, но и шел на поводу у страстного желания сильного и в то же время болезненно беспокойного питомца — быть под полным контролем.

Хорошо известна травма, которую нанесло Абдулову внезапное смещение его с крайне выигрышной роли д’Артаньяна в телевизионном фильме 1978 года. О серьезности этого удара говорит эпизод фильма Тофика Шахвердиева «Предчувствие любви» (1982). Там телевизионный диктор, общаясь с экстравагантным персонажем Абдулова Сергеем Вишняковым, анонсирует: «Сегодня мы Вам покажем музыкальную кинокомедию «Д’Артаньян и три мушкетера». Хорошая картина, Сергей Аркадьич! Пока-пока-покачивая перьями на шляпах, судьбе не раз шепнем «мерси боку». А визави в ответ саркастически ухмыляется: дескать, ну какая к дьяволу «хорошая картина», о чем вы говорите?!

Решающую роль в замене Абдулова на Боярского сыграло то, что первый провалил вокальные испытания. Хорошо зная эту коллизию, Марк Захаров в одном из телеинтервью безо всякого, казалось бы, повода отметил: «Александр хорошо пел в нескольких наших спектаклях!» Что это, как не реплика поддержки со стороны заботливого и ответственного отца уязвленному, ранимому сыну?

В другом интервью постановщик применительно к любимцу говорит: «Артист — это рисковая профессия, которая деформирует, видоизменяет человека иногда не в лучшую сторону... Саша этого избежал». Следом звучит поощрительный монолог: «Его любят, его преданность нашему личному творческому контакту глубоко трогает, дорогого стоит, такое нечасто встречается». Слушая такое, поневоле думаешь: это — просто-напросто часть репетиционного процесса, так, опосредованно, Марк Анатольевич успокаивает Божественного ребенка, которому для поддержания высочайшего градуса эмоционального напряжения требуется доброе отцовское слово.

Дебютом Абдулова в «Ленкоме» была роль лейтенанта Плужникова в спектакле «В списках не значился». Позднее Марк Захаров выделял образ Сиплого из «Оптимистической трагедии»: «Там у Саши прорезалась такая хватка, такое проявилось гипнотическое умение воздействовать на зрительный зал, такой он организовал в своей психике оглушающий поток энергии! Это было нечто замечательное!»

Любопытно, что и сам актер снайперски точно определил природу своего сценического «метода»: «У меня такая подлая натура — я вижу всех, кто сидит в зале, у меня нет никакой «четвертой стены»!» То есть его стиль — прямой выброс энергии, работа на пределе эмоциональных сил (совсем не по Станиславскому), а отсюда вытекает необходимость постоянной внешней подпитки. Особенность дарования («вечный ребенок», Божественное дитя), по сути, совпала с линией актерского поведения, которую определил для него Захаров. Они были необходимы друг другу, их сотрудничество дало удивительные результаты. Александр Абдулов — единственный актер, которого Марк Анатольевич задействовал практически во всех своих кинокартинах (нет только в первой, 1972 года): от эпизода с инженером Щукиным в «12 стульях» (1976) до кучера Жакоба в «Формуле любви» (1984) и Ланцелота в ленте «Убить дракона» (1988).

Еще одним подтверждением того, что артист работал не по Станиславскому, стало его признание: «Пока я не увидел, как одет мой персонаж, репетировать не получается. Для меня проще и понятнее — идти от внешнего к внутреннему».

Некоторые друзья и знакомые легкомысленно поощряли «вечную молодость», другие тревожились за него, третьи ожидали от артиста глубоких внутренних перемен. Из числа первых — кинорежиссер Сергей Соловьев, однажды воскликнувший: «У Абдулова такая раздолбайская красота! Красота раздолбая!» Из вторых — кинорежиссер Роман Балаян, который утверждал: «Абдулов — нереализованный артист. Все видят, что он такой быстрый, такой живчик бегает, вечно шутит, а ведь из-за этого внешнего образа он, может быть, в некоторые картины не попадает! Незаслуженно. Я ему желаю не «остепениться», нет. Желаю — остановиться. Или влюбиться, но достаточно сильно, а если сильно, то хоть в дерево». Из третьих был драматург Григорий Горин, изрекший: «В Саше пока еще нет печали».

Абдулов очень смешно рассказывал историю из ферганского школьного периода, как учительница узбекского языка увещевала: «Абдулик, твой папа-режиссер в этот город такой известный щеловек, а ты, Абдулик, на урокам узбекским языком — пиво пил!» Он действительно не склонен был к «серьезным» рефлексиям, у «вечного ребенка» в душе слишком много света (знакомые в один голос отмечают его доброту), а в теле — силы.

В позднем браке у него наконец-то родился ребенок, то есть сын превратился в отца, но, увы, ненадолго. Александр Гаврилович тяжело заболел и слишком скоро ушел из жизни. Философски-мистически настроенные люди скажут: это — знак, психический аппарат артиста не был предназначен для решения взрослых проблем, пусть и зачастую надуманных, никчемных.

Нам же в наследство остались его кинообразы. Многие из них вряд ли заслуживают всеобщего внимания (Абдулов редко отказывался от ролей, даже самых безнадежных), однако его героев в таких картинах, как «Обыкновенное чудо», «С любимыми не расставайтесь», «Карнавал», «Чародеи», «Поцелуй», «Самая обаятельная и привлекательная», «Храни меня, мой талисман», «Убить дракона», «Сукины дети», «Гений», «Над темной водой», «Тюремный романс», «Тихие омуты», «Мастер и Маргарита», мы, благодарные почитатели огромного таланта, запомнили навсегда.