Игорь МАНЦОВ

29.06.2022

На экранах — криминальная подростковая мелодрама.

Раньше мне нравилось стихотворение Марины Бородицкой:

Ладно, дети, всё в порядке,
иск отозван, нет претензий:
больше нам от вас не надо
красоты и благородства.
Ни ума и ни таланта,
ни любви, ни состраданья, —
ничего уже не надо,
только нас переживите.

А теперь не нравится, ужасное стихотворение. А всего-то стоило посмотреть кинокартину режиссера Александра Ханта «Межсезонье». Там двое подростков - она и он, Саша и Данила, — сбегают из семьи и школы куда глаза глядят, напропалую шалят среди обывателей, балуются соцопросами среди прохожих, стреляют по сторонам из подвернувшихся под руку огнестрелов, за фальшивые деньги заселяются в волшебную лесную избушку и там, наконец, по-взрослому любят друг друга, а когда вслед за милицией и СОБРом являются две заплаканные мамы и Сашин отчим – стремительно гибнут. Паренек от пули штурмовика, а девочка от пули, пущенной в голову собственноручно.

Характерна рамка этого драматичного действа, отдаленно напоминающего реальную псковскую трагедию 2016-го с пятнадцатилетними Катей и Денисом: в начале фильма ровесники главных героев распинаются на камеру, дескать, их родители и взрослые в целом неадекватны богатым подростковым внутренним мирам, а в финале, сразу после гибели Саши с Даней и родительской истерики, — по первому снегу из леса выходит добрая сотня девочек и ребят, которые призваны, видимо, обозначать всеобщий характер заявленной проблематики. Дети тотально недовольны родителями. «Перемен, хотим перемен».

А в чем, кстати, проблема? В первом же эпизоде фильма дана массовая молодежная вечеринка, уходящая далеко за полночь, на которой уже раздевшимся Саше с Данилой не удалось, что называется, очутиться вместе: явились Сашина мама и отчим-милиционер. Конечная точка последующего совместного побега подростков авторами не обозначена, значит, он носит мифопоэтический характер? «Счастье — это когда тебя понимают». Этих деток не понимают, и они уходят в никуда. Так и не так. Вся немудрящая драматургия фильма все-таки указывает на то, что бежали в поисках места вполне конкретного — туда, где можно наконец-то заняться друг с другом сексом и где потом можно зажить жизнью не такою, какою живут треклятые родители, взрослые. «Моя мама, когда появился отчим, потеряла себя», — сердечно делится Саша с партнером.

Стали взрослыми молодые будто бы романтично, в разогретой посреди уличного морозца и посредством дровишек из леса старенькой ванной. Так Саша, выходит, себя нашла. Мещанка мама себя потеряла, Саша — нашла. В моей юности тоже была игровая картина про то, «легко ли быть молодым», — «Маленькая Вера». Была она, впрочем, придумана основательнее, а скроена побогаче. Суть от этого, однако, не меняется: гормонально обеспеченный стон «так хочу, что не могу» — как достаточное основание для бунта и для нравственного суда над козлами-стариками. В «Маленькой Вере», помнится, были убедительно даны социальные вводные данные, авторы «Межсезонья» социальными обоснованиями вовсе не заморачивались: денег у них на постановку было мало, и даже пленку, как явствует из финальных титров, собирали с миру по нитке.

Впрочем, как и идеи: например, важный для «Межсезонья» мотив «мы будем жить с тобой в маленькой хижине» с попутным кокетливым переодеванием в найденные там старинные шмотки чьих-то предков — уже лежал в основании описанной нами не так давно картины Родионова/Хомерики «Море волнуется раз». Думаю, идиллическая лесная избушка перекочевала в «Межсезонье» непосредственно оттуда. Остальные мотивы подтянулись, скорее, на бессознательном уровне. Так, в «Карманнике» Брессона возомнивший себя сверхчеловеком юноша начинал разрыв с нормами морали и права, обкрадывая собственную мать, чтобы сразу же радикально выбросить себя за рамки приличий, — здесь в отношении Данилы то же самое, крадет у матери допотопные серьги для Сашеньки.

«Сделай то, чего боишься!» — управляет поначалу более основательно бунтующая Саша этим своим ручным пареньком. И после долгожданного соития в ванной влюбленные словно бы перечеркивают своими бодрыми следами на свежевыпавшем снегу проступающую сквозь него надпись «БОЯТЬСЯ». Это уже и не жизнеподобное кино, а хэппенинг. Мерцают в «Межсезонье» легендарные «Пустоши» Малика, где пустившаяся в бега молодая парочка в режиме бунта убивала людей направо и налево. «Мама, я спал на крыше, я воровал вещи на рынке и вообще делал все, что хотел», — казнит родную мать в своем последнем к ней телефонном обращении лоботряс Даниил.

Этот фильм, полагаю, будет вызывать чувство холодной брезгливости у каждого, кто давно или недавно похоронил одного или обоих родителей. Авторы даже не стараются накапливать мотивировки: герои с самого начала готовы практически на всё, и патологическая ненависть к родителям является единственным осмысленным подтекстом всего происходящего на экране. Кстати, как и в картине «Море волнуется раз», последовательное проведение некоей драматургически никак не мотивированной линии вынуждает подозревать некие личные обстоятельства. «Бунт, это мой бунт!» — звенит первая песенка в довольно, надо заметить, технологично выполненном саундтреке «Межсезонья». Практически все вещи грамотно, слишком даже грамотно сочинены/сыграны/спеты. Аккуратные вещи про бунт? О, да.

Вот и «Межсезонье» — картина аккуратная, пожалуй, безукоризненно профессиональная в дизайнерском отношении. Много удачно и разнообразно выбранных, как теперь выражаются, локаций; отличная операторская работа Натальи Макаровой; четкий монтаж; всё как у людей. Александру Ханту удалось смотрибельное, по его собственному выражению, «кино на коленке». Лукавое кино на коленке. Ибо, повторимся, оно слишком аккуратное для того, чтобы хоть на секунду можно было бы поверить в мало-мальскую склонность автора к бунту без причины. А причин в пространстве сюжета, снова повторимся, никаких не накоплено.

Дизайнеры — про смерть? Чрезмерно превозносимый ныне Алексей Балабанов был не бог весть какой метафизик, но как экстра-класса дизайнер смерть, боль и отчаяние обслуживал квалифицированно. Здесь же ничего в этом смысле не удалось. А социальный пласт и вовсе фальшив до лживости. «Оставьте нас в покое!» — требуют уже познавшие плотскую любовь подростки. «Мы будем, — как пелось в старинной рок-песенке, — жить теперь в маленькой хижине!» Конечно, не будут. Не смогут, не захотят. И подростков настолько же социально-психологически бесплотных, какими сделаны Саша с Даней, фактически нет. Те, кто в финале вышли из лесу и, не понимая задачи, вразнобой смотрели в зрачок кинокамеры и на зрителя, — вас обманули. Вы не такие. Не настолько картонные.

Этот фильм поразил автора рецензии какой-то первобытной наивностью: «Быть плохим, чтобы досадить или даже нагадить родакам, это здорово!» — подобная подростковая интенция художественно малоинтересна, но если все-таки решаешься на работу с нею, всё равно следует обеспечить фильму в целом более сложную идеологическую надстройку. Самое распространенное — дать главным героям двойников, хуже или лучше; зарифмовать, удвоить или утроить те или иные микрособытия, чтобы продемонстрировать многовекторность развития, сложность жизни, плотность жизненной ткани. А здесь — линейка, ни единого сложного стежка или бокового побега. «Бунт, это мой бунт». Ну, ладно. Ну, нормально так поначудили. Ну, прикольно так.

«Межсезонье». Россия, 2022

Режиссер Александр Хант

В ролях: Игорь Иванов, Евгения Виноградова, Ольга Саханова, Жанна Пугачева, Константин Гацалов

18+

В прокате с 23 июня