Светлана ТОЛМАЧЕВА, Екатеринбург

10.12.2021

Его работы становились лауреатами кинофестивалей, включая международные, а фильму «Овсянки» аплодировал сам Квентин Тарантино. Алексей Федорченко рассказывает, как бросил карьеру экономиста ради кино, почему не верит в возрождение Свердловской киностудии и есть ли что-то важнее съемок новых картин.

— Леша Федорченко в детстве любил ходить в кино?

— Не помню, чтобы я был фанатом. Да и кинофильмов, которые бы меня захватили, было не так много — из самого яркого вспоминаются про индейцев. Гойко Митич, например. Мой старший брат делал игрушечные, но очень похожие на настоящие луки, ружья, и мне по наследству этот арсенал достался. Мы много играли.

Одно время мы фанатели от фильмов «Москва — Кассиопея» и «Отроки во Вселенной». Но я никогда не хотел быть космонавтом, мне были ближе астрономы. Мне нравилось наблюдать. И к тому же я понимал, насколько это опасно — лететь к звездам. Лучше смотреть на них с Земли.

Нельзя сказать, чтобы я тогда взахлеб смотрел все подряд, да и сейчас так же — не скачиваю сериалы, не люблю.

— Что же все-таки привело вас в кино?

— Моя первая профессия. Я экономист, окончил в 1988 году инженерно-экономический факультет Уральского политеха. Я рос в библиотеках. Много хороших книг было и у деда, и у моих родителей. Очень любил читать, и сейчас тоже. А математика в школе мне нравилась тем, что отлично структурировала мозги. После вуза я получил хорошее распределение на свердловский оборонный завод НПО «Автоматика», но меня смущал график работы с 8.00 до 18.00. Чтобы выйти с завода по своим делам, надо было писать заявление на имя директора. Просто так уволиться я не мог — нужно было отработать три года. На мое счастье, тогда появились болгарские компьютеры «Ижица». Я предложил начальству перевести работу отдела на компьютеры за досрочное увольнение. Договорились. Мы с коллегами написали программу АРМ «ИОНТ», благодаря которой можно было увольнять не только меня, но и всех женщин отдела, годами вручную заполнявших там бланки. Дальше я оказался в ТПО «Надежда» на Свердловской киностудии — там искали экономиста. Я с удовольствием пошел на сто тридцать рублей зарплаты, что было в три раза ниже, чем на заводе, но зато здесь была свобода! Тогда появился хозрасчет. Я открыл счет «Надежде» и параллельно занялся личным бизнесом. Продавал на север конфеты, ковры, утюги, видеодвойки, делал сувенирные значки для предприятий.

— Почему не ушли полностью в бизнес? Это же было выгоднее, чем кино?

— На меня наехали бандиты. В начале девяностых это было в порядке вещей. Сложилась реальная угроза жизни, и я решил бросить бизнес. Как раз в это время директор Свердловской киностудии Георгий Негашев позвал меня заместителем по экономике. Но получилось — из огня да в полымя. Предыдущий директор заключил кабальные кредитные договоры под шестьсот процентов годовых, а при просрочке обязательств — девятьсот процентов. Каждый день по этим документам капали какие-то безумные миллионы. Нам нужно было выйти из этой ситуации. Потом появились бандиты, которые въехали на территорию киностудии под видом аренды. Параллельно мы боролись с жилищно-коммунальными службами: киностудия была должником, и коммунальщики отключали то свет, то воду, то отопление. С 1994 по 2000 год шла война за выживание по всем фронтам. Но как только удалось вывести киностудию из кризиса, она тут же стала лакомым кусочком — пять гектаров в самом центре города! Начались рейдерские захваты. Мы стали отбиваться не только от бандитов, но еще и от проверок КРУ, ОБЭПа, налоговой. Я боялся подписывать документы — за каждую подпись могли посадить. Обо всем этом я снял три года назад документальный фильм «Кино эпохи перемен». И вот на фоне такой веселой жизни я решил поступить во ВГИК, чтобы немного переключить голову, а еще иметь право говорить с режиссерами и сценаристами на одном языке, потому что к этому времени я уже занимался продюсированием. В 1998 году поступил во ВГИК, в киносценарную мастерскую к Валентину Черных и Людмиле Кожиновой. В 2000 году у меня уже была специальность «литературный работник, кинодраматург».

— Как происходил переход из экономистов в творцы?

— Как раз в районе 2000 года дела на Свердловской киностудии более-менее наладились. Мы открыли два продюсерских отделения, за одно из которых отвечал я. Однажды ко мне пришла творческая группа и рассказала про Давида Левина, жителя города Березняки в Пермском крае. Один из членов съемочной группы был участником проекта Стивена Спилберга, в рамках которого снимали свидетелей Холокоста. Съемки проходили по всему миру. Мы решили, что история Левина станет основой полноценного документального фильма, заключили договор, собрали экспедицию, провели съемки. Интервью с Левиным получилось на девять часов материала. В восемь лет Давид попал в Освенцим, оттуда — в другие концлагеря, где над детьми ставили бесчеловечные опыты. Чудом избежал смерти. В семнадцать лет стал героем Израиля — воевал с арабами, потом по стечению обстоятельств оказался в Советском Союзе, где провел в лагерях двадцать три года. Через неделю после съемок Давид Левин умер. И режиссер отказался от дальнейшей работы — раз нет главного героя, то и снимать нечего. А мне-то картину надо сдавать! Тогда я сам придумал, как закончить картину. Неожиданно для меня фильм «Давид» получил Гран-при международного фестиваля в Стокгольме в 2002 году, был отобран во внеконкурсную программу Каннского фестиваля, получил множество призов на российских фестивалях и за границей. «Давид» — картина, которую и сейчас показывают, она не стареет.

— У «Первых на Луне», вашего режиссерского дебюта в игровом кино, был огромный фестивальный успех: приз за лучший фильм программы «Горизонты» МКФ в Венеции, премия «Белый слон» в трех номинациях и множество других наград. Как вы нашли этот фантастический сценарий о советских космонавтах, якобы побывавших на Луне?

— Я перелопатил уйму плохих текстов и, когда на «Бирже сценариев» наткнулся на «Первых на Луне», сразу понял, что это бомба! Но, к моему ужасу, в 1998 году картину уже начали снимать на «Мосфильме». Но на производство повлиял разразившийся тогда экономический кризис, что-то случилось с актрисой, исполнявшей одну из главных ролей, утрачены декорации, у режиссера нет желания тянуть этот проект дальше, то есть деньги потрачены, а фильма нет. Я перекупил права, решил вопросы с Госкино, и мне с удовольствием отдали этот «висяк». На оставшиеся от бюджета копейки мы стали придумывали, как снимать «Первых на Луне» с нуля. Все режиссеры, которым я показывал сценарий, удивлялись и отказывались. А я в глубине души радовался этим отказам, потому что чувствовал, что мне все больше хочется снять самому. В результате пришел на Свердловскую киностудию и запустился с этой картиной как режиссер.

— Как нашлось определение жанра — «мокьюментари»?

— «Мокьюментари» — это фантастический фильм, снятый в жанре документального кино. Но это мое личное определение. Потому что на самом деле «мокью» — это насмешка над документом, сарказм, стеб. А мне хотелось, чтобы все было серьезно, никаких насмешек над тем, что происходит в кадре. Там, конечно, есть юмор, но мы снимали про титанов. Авторский взгляд в фильме — снизу вверх. Пятерка космонавтов, отправившихся к Луне — это боги нового времени. Хорошее кино в жанре «мокьюментари» в мире снимается в лучшем случае раз в пять лет. В отечественной кинематографии я стал первым, кто решился на этот эксперимент. Прошло пятнадцать лет. За это время появилась мысль сделать «монкьюментари-трилогию». По-моему, так до нас никто не делал. Сейчас завершилась работа над новым фильмом «Большие змеи Улли-Кале», премьера которого скоро состоится. И мы приступаем к съемкам третьего фильма с рабочим названием «Енотовый город». Я не мог запустить его тринадцать лет, и наконец-то в этом году все сложилось. Снимать будем в Колумбии, Франции, Германии, Екатеринбурге.

— Особое место в вашем творчестве занимает погружение в этнические традиции: в «Овсянках» вы знакомите зрителя с мифами северного народа меря, в «Ангелах революции» появляются манси, был фильм «Небесные жены луговых мари», а новый фильм «Большие змеи Улли-Кале» снимали на Северном Кавказе. Расскажите, как вас захватила этнография?

— Я заканчивал «Первые на Луне» и думал о том, каким будет следующий сценарий. Меня тогда очень увлекла новелла «Ангелы и революция. Вятка 1923 год», которую я случайно прочитал в журнале «Знамя» за 2002 год. Выяснил, что автор Денис Осокин живет в Казани, и поехал с ним знакомиться. Выкупил права на экранизацию «Ангелов», а заодно поинтересовался, есть ли что-то еще. Денис тогда работал над циклом о марийских женщинах. Мы с ним договорились и об этом сценарии. У нас завязалась дружба. В 2006 году мы вместе сняли документальный фильм «Шошо». Там главный герой отправляется в райцентр за новыми ботинками, и это становится большим событием для всей деревни, где живут марийцы. Именно в «Шошо» были найдены многие киноприемы, киноязык, который я до сих пор иногда использую. После одного из съемочных дней мы шли по тридцатиградусному морозу — съемки проходили зимой в Марий Эл — Осокин сказал, что пишет «Овсянок» и это будет наш следующий фильм. А дальше ко мне пришел Игорь Мишин (сейчас глава онлайн-кинотеатра KION. — «Культура»), который был генеральным директором самого рейтингового телеканала Екатеринбурга, сказал, что хочет попробовать себя в продюсировании, и попросил показать сценарии, по которым я планирую снять фильмы. Я предложил три, он выбрал «Овсянки».

— «Овсянки» стали сенсацией 67-го Венецианского кинофестиваля: приз «Озелла» за лучшее изобразительное решение оператору-постановщику Михаилу Кричману, приз FIPRESCI за киноязык и приз Экуменического жюри за духовность. Пресса писала, что овация после официального показа «Овсянок» в Зале Гранде длилась двенадцать минут, а председатель жюри Квентин Тарантино аплодировал стоя. Ничего не преувеличили?

— Да, так и было.

— Какое это имело тогда для вас значение как для режиссера?

— Тарантино сам взял у меня интервью после показа, провел пресс-конференцию по фильму. Приятно.

— В этом году начал свое победное шествие по российским кинофестивалям фильм «Последняя «Милая Болгария»: на Московском международном кинофестивале приз «Серебряный Святой Георгий» в номинации «Лучший режиссер». В основе фильма — автобиографическая повесть Михаила Зощенко «Перед восходом солнца». Хорошее кино получается только из хорошей литературы?

— Не только из хорошей. Например, сценарий фильма «Большие змеи Улли-Кале» начался с книжки «Наш чекист» о чеченском чекисте Мазлаке Ушаеве. Это был страшный человек — убивал, расстреливал, сжигал. По всей Чечне у него было много «кровников». Однажды он увидел девушку и сказал: «Она моя, не трогайте». И уехал воевать с басмачами. А девушку украл молодой красавец Али — там большая любовь была. Но чекист вернулся, устроил облаву, нашел их и решил убить. Тогда по всей Чечне начались волнения, и старейшины на общем сходе заставили чекиста отпустить влюбленных. Через некоторое время Мазлака отравили. Не исключено, что это сделали его родичи, чтобы не навлекать на себя еще больших бед. Вместе с моим соавтором Лидией Канашовой мы начали изучать материал. Оказалась, что у кавказских Ромео и Джульетты были реальные прототипы. Мы выяснили, что Али и Патимат поженились в 1923 году. И я даже нашел место захоронения Патимат — она умерла в семидесятых. Могила вся в золоте, склеп настоящий. Выяснилось, что она была дочерью суфийского шейха, которого почитали практически как святого. Мы стали узнавать, кем был шейх Овда, откуда вообще взялся суфизм на Кавказе. Оказалось, что учителем Овды был философ, известный политический и общественный деятель Кунта-Хаджи Кишиев, который был идеологическим противником Шамиля — тот был за войну, газават, а Кишиев выступал за отказ от кровной мести и за мир с русскими, чтобы сохранить нацию как таковую. Он раньше Толстого начал проповедовать идеи непротивления злу насилием. После Кишиева мы стали читать про первого имама Северного Кавказа Гази-Магомеда и про кавказских язычников, которые еще в начале XX века там жили. Невероятно интересно! Все, что мы знаем об истории Северного Кавказа, основывается на произведениях Толстого и Лермонтова, а мы решили копнуть первоисточники. В результате сценарий «Большие змеи Улли-Кале» получился про XIX век, а история про Патимат, Али и чекиста туда не вошла. Можно смело следующий фильм снимать!

— В вашей библиотеке еще много книг, которые могут стать отправной точкой для больших кинозамыслов?

— В моей библиотеке несколько тысяч книг. Почти все они уникальны. Я собираю книги, изданные при жизни репрессированных ученых и писателей. Покупаю на аукционах, развалах, в букинистических магазинах по всему свету. В тридцатые годы людей уничтожали целыми профессиями. Если уж брались за геологов, то тысяча человек шла под нож, также востоковеды, археологи, астрономы, биологи, литературоведы… Лучшие из лучших. Я составлял списки по этим профессиям и разыскивал книги. Одно дело — цифры со многими нулями репрессированных Сталиным, другое дело, когда ты читаешь книгу, понимаешь, какая это была фантастическая личность, и знаешь, как человек погиб, — мороз по коже. Все-таки история — это сумма субъективных ощущений. Сейчас мы с Лидией Канашовой пишем книгу, где будет собрано много таких рассказов.

— Документальные и игровые фильмы вы снимаете на собственной киностудии «29 февраля». Но в этом году после смены руководства на Свердловской киностудии вы вошли в совет директоров. У вас появилась надежда на ее возрождение?

— Я очень хочу, чтобы Свердловская киностудия возродилась, но не уверен, что она сейчас вообще нужна. Пока мы в девяностые за нее боролись, произошло техническое перевооружение отрасли. С экономической точки зрения нет смысла отапливать эти огромные площади. Кино сейчас вполне можно снять в небольших площадях, не нужны цеха обработки пленки, большие операторские цеха. Но новая команда, которая сейчас пришла, видит перспективы студии. Уже запущена школа, где готовят осветителей, механиков камеры, ассистентов художника-постановщика — это как раз те специалисты, которые нужны и мне. Команда во главе с Евгением Григорьевым, который тоже начинал свой путь в кино здесь, в Екатеринбурге, думает про переоборудование, ремонт и многое другое. Дай Бог, чтобы у них получилось создать что-то новое. Я, конечно, буду помогать чем смогу — для этого и вошел в совет директоров, но, скорее, как скептик. Для развития скептик тоже нужен!

— Вы ощущаете себя уральским режиссером?

— Нет. Я космополит. Даже когда начинал снимать кино, никогда не сравнивал себя с уральскими кинорежиссерами. Мир большой — жизнь короткая. Надо успевать делать то, что тебе интересно. Хотя по сказам Бажова про Хозяйку Медной горы у меня тоже есть сценарий. Очень дорогой — с турецкой войной, с красивым подземным миром. Может, когда-нибудь и снимем, а пока мне интересно другое.

— Принципиально не уезжаете в Москву из Екатеринбурга?

— Я не люблю Москву. Это город не для того, чтобы там жить, — большой слишком. Екатеринбург мне по размеру: живу и работаю в центре, здесь мама, друзья. Мне здесь комфортно.

— Что для вас значит кинематограф, кроме того, что это ваша профессия?

— Кино — это часть моей жизни, интересная работа. Другая часть — это моя библиотека. Через меня проходят тысячи историй. Физически невозможно из каждой сделать кино. И все-таки как-то хочется зафиксировать время, оставить следующим поколениям правду. Я своей миссией считаю борьбу со сталинизмом, чтобы не допустить возврата нашей страны к тоталитаризму. Хочу, чтобы мои дети жили в свободной стране.

Фотография предоставлена киностудией «29 февраля». Фотография на анонсе: Евгений Савин.