Алексей КОЛЕНСКИЙ

03.09.2021

На экранах — главная премьера ушедшего лета — мистический мюзикл Леоса Каракса «Аннетт», инсценирующий сюжет познания добра и зла праматерью Евой и удостоенный каннского приза за лучшую режиссуру.

Фабула грубая, слабая: люди встречаются, люди влюбляются, женятся. Обзаводятся потомством, но семейная лодка дает течь, и мать гибнет в набежавшей волне. Отец с младенцем спасаются на суше, им является призрак утопленницы, обещающий не оставлять семью без попечения. Вскоре у дочки обнаруживается чудный голос почившей родительницы. Распрощавшись с незадавшейся карьерой, папаша делается антрепренером чудо-малышки, покоряет мир, срывает куш, терпит крах… История создания картины столь же тривиальна.

Как-то на Каннском фестивале к редко снимающему режиссеру обратились исполнители полузабытой поп-рок-группы Sparks («Искры») Рон и Рассел Мэйл, предложив экранизировать авторский мюзикл. Выдающийся мастер уловил созвучие темы и собственной судьбы: десять лет назад при невыясненных обстоятельствах Леос Каракс потерял жену, актрису Екатерину Голубеву и стал отцом-одиночкой. Пропустив историю поп-рокеров сквозь себя, он превратил схематичный сценарий в многослойный миф.

Узлом дешифровки становится пустяковое предфинальное «недоразумение» — выясняется, что любовную арию Генри и Энн «Мы повстречали любовь» сочинил для певицы ее аккомпаниатор… «Эта песня только для нас с ней, — вскидывается Генри. — Быть может, ты папа Аннетт?» Тот подтверждает: «Может быть… Так и есть, думаю, да!»

Откровение подобно удару молнии: главный герой не сознавал, что полтора часа был персонажем чужой песни — чужого романа! Неведомый сочинитель, выдумщик, поместил его в фантазм, ставший судьбой, клеткой, приговором, жизненным тупиком. Пытаясь скрыть позор, Генри Макгенри поднимает бунт, совершает убийство, обнажает свою истинную природу, делается омерзительным в глазах поклонников и единственного дорогого человека — Аннетт... Занавес! На самом деле, это лишь начало для реверсивного просмотра.

До сих пор действие скользило по поверхности — в эксгибиционистских стендапах, мечтаниях Энн, наивных песенках проявлялась экспозиция, но все условности были отброшены развязкой: случайная проговорка аккомпаниатора осветила скрытый сюжет, сублимировала аморфную аудио-визуальную материю в магический кристалл, заставила сконцентрироваться на странных деталях и рассмотреть суть. Тут стоит учесть пару базовых правил киноанализа: рассказчик всегда пристрастен, а наблюдатель — неуязвим; усвоив нарративную тягомотину и отстраняясь от нее, мы увидим больше, чем догадывались или хотели бы знать.

Собственно, раздвоение внешнего и внутреннего содержания декларирует пролог: Леос Каракс за пультом звукорежиссера дает старт репетиции, но внезапно расшалившиеся исполнители спускаются со сцены в зал, перетекают наружу и дефилируют по улице во главе с ненароком присоединившимися Генри и Энн. Сбежавшая труппа напевает: «Итак, начнем! Мы начнем, начнем, сейчас начнем! Пора начать! И мы начнем, мы начнем... — заруливает в подворотню, опускается на колени лицом к публике: Займите места и закройте рты... Но где же сцена — может, во мне, а может, внутри? Может, во мне? А может, внутри?» Иными словами — на дне души или же в самой сути вещей?..

После вступительных титров мы видим Энн на заднем сиденье кадиллака, смачно грызущую красное яблоко и рассеянно глядящую внутрь себя и видящую, как Генри готовится к выступлению. Воображаемый звездный стендапер практикует эксгибиционизм, провоцирует публику циничными, ничуть не смешными репризами и внезапно проговаривается о помолвке с Энн, всякий раз «ежедневно умирающей на оперной сцене».

Сценическое имя Генри — Обезьяна Бога. Сиречь, профессиональный скандалист, дьявол. Чуть позже «Ева» Энн в коронной арии на сцене оперного театра проговаривает сюжет связывающих их отношений — словно заблудившись в дремучем лесу, она напевает: «Мой страх — это ты…» Ария о встрече с несущим смерть незнакомцем является очевидным парафразом монолога Нины Заречной, декламируемого предвкушающую встречу с дьяволом Всемирной душой. Губитель чеховской «Чайки» должен распылить ее на мириады частиц, которые вернут на землю жизнь в полноте разнообразных форм. Подобно Заречной, Энн так же убеждена, что ей «суждено победить, и после того материя и дух сольются в гармонии прекрасной», помощником в этом возрождении должен стать ее убийца — дьявол, крепко привязанный к земной юдоли младенцем Аннетт. Роль ребенка не случайно исполняет очаровательная деревянная кукла — Губитель по своей природе не способен ни порождать жизнь, ни воспринять ее неповторимую суть, поэтому мировая душа «Евы», переселившаяся в дочь, остается им неопознанной, а следовательно, обретает ту власть над лукавым, которой была лишена погибшая и возродившаяся в теле «куклы» мать. Каракс отчасти путает следы, говоря об истоках вдохновения больше, чем о сюжетосложении: «История Аннетт архетипична и в то же время современна, я думал о картинах «Звезда родилась», «Пиноккио», «Красавица и чудовище»...» Режиссер «забыл» упомянуть об очевидной реминисценции — «Ребенке Розмари».

Красота гностической притчи раскрывается в рефренах. Главный — повторяющийся сюжет с вкушением яблока познания, сопровождающий «путешествие на край внутренней ночи», — фантазм Энн о порождении и судьбе дьявольской дочки материализуется между яблочными перекусами, а история ее пробуждения в вокализах Аннетт аранжирована эпизодами с бассейном — омывающей первородный грех купелью. В контексте авторского мифа иначе слышатся и повторяющиеся фразы песен, подобные лепету или заговору: «Мы верим, что держим все в своих руках, мы улыбаемся и прячем страх! Готовы мы в новый мир вести толпу, мир ярости и песен, где нет табу… Настроим на миноры свои умы, умирать на потеху вам готовы мы!»

«Аннетт». Франция, Бельгия, Германия, США, Япония, Мексика, Швейцария, 2020

Режиссер: Леос Каракс

В ролях: Адам Драйвер, Марион Котийяр, Саймон Хелберг, Девин Макдауэлл

18+

В прокате с 12 августа