Первого октября в столичном Доме кино стартовали Российские программы 42-го Московского международного кинофестиваля. Заметной премьерой стал дебют Филиппа Юрьева — картина Kitoboy, удостоенная специального приза на Венецианском фестивале и трех наград Кинотавра. «Культура» пообщалась с автором притчи, которая выйдет в широкий прокат восьмого октября.

— Я окончил первую вгиковскую мастерскую Алексея Учителя в 2011 году. Нашей «фишкой» было совмещение игрового и документального кино. В киноуниверситете не была принята подобная практика, но Алексей Ефимович настоял, и руководство пошло на этот эксперимент, оказавшийся удачным — многие мои однокурсники, и Таисия Игуменцева, и Иван Твердовский, завоевали признание международных фестивалей.

— Учитель поручал находить реальных персонажей и интегрировать их в игровые сюжеты?

— Нет, мы просто снимали то игровое, то документальное кино, это многопрофильное обучение расширило наши представления о возможностях киноязыка. Мы учились использовать неигровые приемы, погружать актеров в предлагаемые обстоятельства, снимать в удаленных от цивилизации местах. Я очень рано увлекся работой с непрофессиональными исполнителями. Это очень рискованный опыт, ведь если герой, на котором держится сюжет, не цепляет зрителя, тебя не спасет ни сценарий, ни оператор, и фильм отправится на помойку. Для Kitoboy было особенно важно, чтобы парень был уроженцем мест, где намечены съемки.

— То есть история родилась после того, как определились с локацией?

— Да. Как-то на Первом канале я видел получасовой спецрепортаж о Беринговом проливе. Я зацепился за него — наверное, потому, что незадолго перед тем прочел классическую японскую новеллу Коитиро Уно «Бог китов» о древних охотниках на морских великанов. Очень долго раздумывал над сюжетом будущей картины... Мне совершенно не хотелось снимать этническое кино в колониальном стиле о простодушных туземцах с их уникальным миром. Хотелось увидеть, как и чем они живут в настоящем времени, с учетом повсеместно размываемых границ. Я понимал, что встречу пацанов, слушающих рэп, пьющих пиво и гоняющих на мотиках... Тем не менее, если язык картины претендует на естественность, важно, чтобы она снималась о людях, живущих в конкретных обстоятельствах места и времени. Затем у меня родилась идея фабулы с порночатом, и по щелчку пальцев я понял, что это готовая история. Но ее проработка заняла несколько лет.

— Затем появился подросток, готовящийся впервые выйти в море за китом и безответно влюбляющийся в сетевую порномодель — девушку из иного мира, практически марсианку...

— Именно так. Дело происходит у Берингова пролива в чукотском поселке Лорино. С большой землей его связывает сорокакилометровая дорога в соседний поселок Лаврентия, где расположен небольшой аэропорт. Там живет семья нашего мальчика, а его родные — в Лорино. Володя Онохов с детства ходил в море бить китов, его знают в селе и охотничьей артели, поэтому и взяли на промысел.

— А как вы поняли, что он справится с ролью?

— Случайно, и, наверное, не понимал этого до самого конца. Володя показался испуганным, зажатым — совсем как наш герой. При дальнейшем знакомстве оказалось, что он больше, чем одна краска, — открылся очень эмоциональный, резкий, болезненный, страстный характер. Он легко влюбляется, обижается, плачет, страдает, ему нетрудно было изобразить любовную агонию — она параллельно происходила в его жизни, и сами сцены давались ему поразительно легко, куда сложнее было погружаться в быт или прилипать к компьютеру, говорить с монитором. Драться, мчаться на моторной лодке и убегать было проще. Мы зависели от его состояний и пользовались ими, иначе никак.

— Тем не менее Kitoboy — стопроцентный европейский артхаус, выстроенный из сильных амбивалентных метафор: пожелал отыскать любовь — уплыл навстречу смерти, убил кита — убил друга, и кто кого гарпунит — человек левиафана или смертельно раненный гигант «якорит» охотника в этом и том мире — большой вопрос...

— Да уж, от кита буквально некуда бежать, он единственный источник пропитания. На сотни километров вокруг нет буквально ничего — даже корма для оленей; прибрежные чукчи тысячелетиями существуют исключительно благодаря китам и моржам. Местные жители — анималисты и верят, что не убивают кита, а освобождают его бессмертную душу для нового воплощения и новой охоты.

— То есть, попав на китовое кладбище, герой фактически встречается со «Вседержителем».

— Буквально — с Богом, «убийство» оболочки которого явилось для героя актом пробуждения совести, если угодно — днем рождения его души. В тех краях кит — не просто главный дух, а тот, к кому в полной мере относится эпитет «Сущий».

— Страсть к сетевой порномодели противоречит встрече с чем-то подлинным, тем не менее в Kitoboy эти линии обретают гармоничное равновесие.

— Первая подростковая влюбленность редко бывает счастливой. Почему? Это прежде всего история про попытку понять, кто ты и где твое место. Отсюда рождается желание бегства из дома навстречу подлинному чувству. Но где оно живет? Наш герой находит место, которое магически возвращает его обратно — к тем, кто по-настоящему дорог. Это история и про меня. Критически воспринимая жизнь в России, я прекрасно понимаю, что здесь мой единственный дом, больше нигде долго не могу находиться.

— Что вы открыли для себя по итогам работы над картиной?

— Радость воссоединения со своим домом, семьей, друзьями, понимание, что весь мир держится на этих мистических узах.

— В кино тоже бывают странные сближения. Роль звезды порночата исполняет Кристина Асмус, параллельно сыгравшая схожую роль в «Тексте» Клима Шипенко...

— Для меня было важно, что, во-первых, она уже состоялась как селебрити, персонаж таблоидов, девушка иного измерения. Во-вторых, она смелая, у нее есть чувство эксперимента, готовность к неоднозначной реакции. В-третьих, она настоящая, на нее просто интересно смотреть. Готовясь к съемкам, она делала нам получасовые видеосвидания с веб-камерой у себя дома: ее бессловесная органика и пластика гипнотически заполняли все пространство.

— Видели ли фильм жители поселка?

— Пока нет, но мы обязательно привезем им картину. Безумно интересно, как они ее воспримут. Возможно, консервативная часть будет настроена критично — как на стадии съемок. Отношение к людям с камерой изначально было негативным: «Ну вот, понаехали снимать, как плохо мы тут живем». Надеюсь, они увидят светлую историю о прекрасных людях.