Тени в раю

Алексей КОЛЕНСКИЙ

19.01.2017


«Рай»
Россия, Германия, 2016

Режиссер: Андрей Кончаловский

В ролях: Юлия Высоцкая, Кристиан Клаусс, Филипп Дюкен, Виктор Сухоруков, Петер Курт, Якоб Диль

16+

В прокате с 19 января

В прокате — камерная драма Андрея Кончаловского «Рай», отмеченная призом Венецианского жюри за режиссуру и упомянутая в шорт-листах отечественной и американской киноакадемиями. 

На пресс-конференции Кончаловский откровенно признался: «Пятьдесят лет я шел по накатанной дороге — делал картины, чтобы их все любили. Сегодня мне интереснее снимать для зрителей, готовых смотреть скучные фильмы, такие, как «Рай». В устах иного мастера экрана эти слова стали бы автоэпитафией. Только не в нашем случае — тут одинаково важны и автор, и повод высказывания. Но, чтобы измерить глубину «Рая», следует отступить на пару шагов назад и разглядеть аскетичную черно-белую картину из-за плеча живого классика, ходячей энциклопедии стилистических приемов и творческих поисков. 

Ранним «Первым учителем» Кончаловский доказал, что умеет снимать не хуже Куросавы, в «Истории Аси Клячиной» поиграл с образами бунюэлевской «Виридианы», затем взялся за голливудский боевик «Поезд беглец» и выступил достойным оппонентом Бергмана в «Дуэте для солиста». Воскресил мир русской усадьбы в «Дворянском гнезде» и «Дяде Ване», участвовал в сочинении «Иванова детства» и «Андрея Рублева», экранизировал Чехова и Гомера. 

С начала 60-х поднимал планку, брал новые высоты, будоражил воображение коллег разнообразием стилей. Но главным достижением режиссера стали зрительские ленты, сделавшие поэтически-стереоскопичным советский мир 70-х — эпическая «Сибириада» и горький «Романс для влюбленных». Всякий раз искушенная публика покидала зал в надежде на новую встречу с прекрасным: следующую картину Андрей Сергеевич опять снимет «как-бы не так», и всех удивит. Так оно и было, пока Кончаловский не отменил содержательный диалог со зрителями «Курочкой Рябой» и «Домом дураков». Правда, оставил за собой последнее слово — «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» 2014 года. Без упомянутого в названии лирического героя фильм бы просто не состоялся. Но все сложилось и срослось благодаря выбранной и тщательно оберегаемой дистанции между рассказчиком и простаком из северной глубинки — реальным сельским почтальоном, наделенным даром гармоничного существования вдали от безумной толпы. 

Эту же «трудно определимую материю подлинной свободы» режиссер искал и обрел в «Раю» — двухчасовой мистерии спасения отнюдь не праведных душ. Французский коллаборационист, интеллигентный эсэсовец и сомнительная русская аристократка дебютируют в жанре посмертной исповеди. 

Первым берет слово смахивающий на Габена месье Жюль (Филипп Дюкен). Провинциальный буржуа с крупным мясистым лицом оказывается славным семьянином, начальником полицейского управления. Накануне смерти он строит куры арестованной участнице Сопротивления, предлагающей интимные услуги в обмен на снисхождение. 

Но романтическое свидание не состоится, Ольга (Юлия Высоцкая) угодит в концлагерь. А Кончаловский сыграет на контрасте благополучного месье, наследника довоенной Belle Époque, и испуганной, готовой пуститься во все тяжкие русской эмигрантки. За каждым — своя правда. Есть она и у давнего знакомого Ольги германского аристократа Хельмута, инспектирующего концлагерь (Кристиан Клаусс) и пытающегося устроить судьбу узницы, в которую когда-то был безнадежно влюблен.

Мирному Жюлю милее всего старая добрая Франция, воинственный эсэсовец оказывается поклонником Чехова. Хельмут верит, что «увидит небо в алмазах», когда укротит хаос, посеянный евреями и примазавшимися к национал-социализму обывателями. А безыдейная Ольга всего лишь страшится физических страданий и готова почти на все, чтобы их избежать. Ни в начале, ни в конце режиссер не объяснит, почему она пыталась прятать еврейских детей. Скорее всего, догадалась, что своих уже не будет, а этих, случайно подвернувшихся, надо спасти, иначе ничто в жизни не имеет смысла. Милая, жалкая, растрепанная узница чем-то завораживает типичных архитекторов Объединенной Европы первой половины 40-х годов прошлого века. Оба так и не узнают, какую выдающуюся роль она сыграет в их посмертной судьбе. Впрочем, об этом скромно умолчит и режиссер — ему важнее, что в истории спасения не бывает посторонних. Некоторым образом это касается и зрителей. 

Картина несет очевидную символическую нагрузку. Общих планов тут почти нет, на средних творится ад. Самые сильные эпизоды — посмертные интервью главных героев — даны на статичных крупных планах: зал кинотеатра оказывается элизиумом небожителей, которым доверено взвешивать судьбы и решать участь персонажей. Добиться этого эффекта удалось нетривиальным образом. Кончаловский подверг замысел картины многоступенчатой дистилляции: предложив исполнителям сильный сценарий, он призвал поучаствовать в его разрушении ради документальной достоверности образов. Разрешил импровизировать под прицелом кинокамер по пять-шесть часов. Психологически достоверная, обезоруживающая пластика и послужила материалом эмоционально завораживающего киноромана, собранного на монтажном столе.