Алексей КОЛЕНСКИЙ

31.05.2016

3 июня исполнилось 110 лет со дня рождения Сергея Аполлинариевича Герасимова, великого режиссера и педагога, воспитавшего несколько поколений звезд отечественного экрана. Накануне юбилея в столичном Доме кино прошел творческий вечер, посвященный памяти мастера. 

Никита МИХАЛКОВ: 

— Сергей Герасимов — ​великая планета. А для меня дядя Сережа был как влетавший в наш дом снаряд. С юмором, хитрым глазом, он заговаривал со мной как со взрослым, лепил пельмени. Помню его в фартуке. В галстуке увидел Герасимова лишь во ВГИКе.

Он знал, как держать дистанцию, — ​великий русский художник, легкий, хлесткий, реактивный. С какой-то внутренней пружиной и мужским кодексом, ни в одной компании не был чужим.

Еще студентом с удивлением узнал, что Герасимов за километр от площадки «Тихого Дона» вырывал окоп и прятал в него ревущий лихтваген — ​он первый из наших режиссеров снимал на натуре чистый звук. Зачем? Это было его абсолютное чувство правды, жажда ее донести.

Сергей НИКОНЕНКО: 

 — Герасимов умел надевать маску для высоких трибун, но она к нему не прилипала. Помню, как во время съемок на Южном Урале Сергей Аполлинариевич пригласил меня на рыбалку, завел неспешный разговор:

— Первые четыре картины у меня не получились… Привез фильм в Москву, его не принял сам Шумяцкий, сказал: «Сережа, ты снял очень плохую картину, режиссера из тебя не получилось, но ты — ​замечательный актер, отправляйся в Ленинград и играй там!»

Герасимов заикнулся: «Мне выдали плацкартный билет, нельзя ли поменять на купейный?» — ​«Как работал, так и поедешь!» — ​отрезал Шумяцкий. Но мастер не послушался, а сделал затем «Семеро смелых».

На съемках «Журналиста» мне нужно было заполнить паузу, сказать что-то непонятное. Стали перебирать варианты. Раскрыли том «Советской энциклопедии», я называл незнакомые слова — ​он знал все! Прибежала съемочная группа, Герасимова игра забавляла около часа, но он споткнулся на статье «Метастронгилез». Оказалось — ​редкая свиная зараза. Эта «глубокомысленная» реплика и вошла в фильм.

Говоря: «Герасимов», мы вспоминаем и Макарову. Мой однокурсник, детдомовец Коля Губенко жил на одну стипендию. Однажды Тамара Федоровна пришла в аудиторию: «Ребята, я обратила внимание, как вы едите в столовой. Пройдет немного времени, вы сыграете главные роли и поедете на зарубежный фестиваль. Так и будете там хлебать суп, как похлебку? Это никуда не годится!» Дала денег, послала в гастроном и велела сварить целую кастрюлю сарделек. Первым вызвала Колю — ​посадила за стол, вручила нож, вилку, хлеб и начала учить культурно есть. Он умял штук шесть. Распутин еще не написал «Уроки французского», а мы их уже проходили.

Как жаль, что не сохранился на пленке наш потрясающий спектакль «Карьера Артуро Уи», где Коля играл главную роль, и как играл! На просмотре присутствовал Юрий Любимов, угощал Губенко бутербродами, поил чаем и шептал: «Ко мне иди, ко мне!» Уже планировал ставить «Доброго человека из Сезуана».

Тогда во ВГИКе училась Екатерина Васильева. Мастер, Лев Свердлин, приходил в институт лишь за деньгами. Катя поинтересовалась: «Вы нас учить будете или только зарплату получать?» Тот заявил, что с хамами ему не по пути, пошел в деканат и написал приказ об ее отчислении. Сергей Аполлинариевич в это время налаживал культурные связи с кинематографистами Южной Америки. Вернувшись, узнал, как дела на кафедре. «Васильева, — ​говорит, — ​талантливая студентка, а кого же мы будем выпускать?» На собрании кафедры Свердлин настаивал: «У нас должны учиться интеллигентные люди. Если вы продолжите ее защищать, я подпишу заявление об уходе!» — ​«Что ж, — ​заметил Герасимов, — ​этот шаг станет фактом вашей биографии». Тот подал в отставку, а Васильеву на следующий день восстановили.

Герасимов был великим созидателем. Надеюсь, памятник ему появится на малой Родине, в Челябинске.

Валентина ТЕЛИЧКИНА: 

— Я училась у Свердлина, с Катей. То, что он приходил раз в месяц, — ​полбеды. Всякий раз переворачивал с ног на голову все, что мы наработали самостоятельно. На экзаменах мы плавали. Сергей Аполлинариевич любил наш курс и фактически спас.

Он читал свои сценарии в актовом зале. Но в тот день, когда ребята слушали «Журналиста», у меня была репетиция. «Успокойся, — ​сказали мне, — ​тебе там ничего не светит! У Герасимова снимаются его студенты — ​Никоненко, Польских. Осталась только роль какой-то дуры-журналистки». У меня все внутри затрепетало. На первом курсе мой этюд понравился Макаровой, она меня даже расцеловала и пригласила мужа на экзамен.

Но на этот раз Герасимов заключил: «Не буду даже пробовать, зачем зря расстраивать девчонку? Мне нужно другое!» И уехал на съемки. Вдруг приходит телеграмма: срочно вызывают на пробы на Южный Урал. Фактически Герасимов подарил мне мою творческую судьбу. Сергей Аполлинариевич умел увидеть в актерах то, чего даже мы сами в себе не предполагали. У него была счастливая рука, и он очень ревностно следил за тем, как складываются биографии учеников — ​и профессиональные, и личные.

Михаил НОЖКИН: 

— Герасимов — ​удивительно многогранный человек, с ним можно было пойти не только в разведку, но и во власть, что гораздо опаснее. Очень крепкий и последовательный в мировоззрении, характере, поступках… Сергей Аполлинариевич относился к кино как гражданин. Убеждая сниматься в картине «У озера», прямо говорил: «Не вмешаемся всерьез, запустят вторую очередь целлюлозно-бумажного комбината и погубят Байкал!» Правда, от моей роли цензура оставила одну десятую, но все равно горжусь, что в этом участвовал.

Как-то он огорошил, предложив сыграть князя Бориса Голицына в «Юности Петра». Я ознакомился со сценарием и отказался: фильм большой, роль маленькая… Герасимов попросил перечитать, настаивал: «Это же главный боярин и военачальник, поддержавший Петра!» Я отнекивался, он не унимался: «Все понимаю — ​жизнь идет, все меняется. Ну спасибо тебе за приговор!» Я опешил, о чем это он? «Все знают, что у меня всякий рад сниматься даже в эпизодах. Но, видно, это время ушло, спасибо вам, Михаил Иванович, что напомнили!» Разумеется, я немедленно согласился сыграть все, что он велит, но попросил подобрать коня помощнее. Когда приехал на площадку, обнаружил зверюгу — ​полтонны мышц, под два метра в холке. Начали работать: несусь с горы, одной рукой держусь за поводья, другой погоняю (скакать надо красиво!). На третьем дубле стер ладонь в кровь. Всякий раз, видя, как эта громадина на него летит, Петр I — ​Дима Золотухин — ​с воплем исчезал из кадра…

Приехали военные моряки-фронтовики погулять по Москве и один, на спор, поступил во ВГИК. Пришла пора возвращаться на службу. Что делать? Герасимов пошел к адмиралу Кузнецову и упросил его демобилизовать парня. Друзья-однокурсники из мореходки каждый месяц слали Вадиму Захарченко посылки и деньги со всех концов земного шара. Играя Прохора в «Тихом Доне», он упал с лошади, так Сергей Аполлинариевич переписал график, на полгода перенеся съемки его эпизодов.

Так он заботился о людях и с каждым умел поддержать разговор на равных. Часто общался с учеными, академиками, брал меня с собой. Колмогоров, Александров, Марчук… С каким юмором они обсуждали высокие материи! Как-то один из них предложил попробовать редкое блюдо из Парижа — ​спаржу. «У нас на Урале этой спаржи завались, копкИ называется», — ​вспылил Герасимов. Что за невидаль? Поспорили и отправились искать. Утро, туман, Герасимов ворчал: «Великие ученые, комаров под носом повывести не могут!» А ему в ответ: «Угу, и за это Вы воспеваете нас в своих дурацких фильмах?» Ходили-бродили несколько часов по холодку, вдруг раздался крик Аполлинариевича: «Нашел!» Оказалось, дикой спаржи и правда полно… Выиграл ящик коньяка. Так крепился союз советской науки и культуры в нашем бесклассовом обществе.

Любовь ПОЛЕХИНА: 

— Сергей Аполлинариевич умел тесно связывать природу с актером, передавать их отношения через ритм. И, на мой взгляд, «Тихий Дон» — ​это прежде всего река, небо, земля, из которых появляются люди.

Все были уверены, что сценарий «Дочек-матерей» Володин писал для меня, но это не так — ​текст лет двадцать пролежал на студии Горького, как будто дожидался, пока подрасту.

Недавно ко мне обратилась женщина: «Я вас узнала! Мой папа, директор Бюро пропаганды кино, представлялся вашим мужем!» Я изумилась, а потом вспомнила. Как-то стояла у ВГИКа, подошел незнакомец и сказал, если я с ним не уеду, он сотворит со мной всякие мерзости. Я вырвалась, убежала в институт и попросила наших ребят выйти разобраться. Но он скрылся. А вскоре мы поехали представлять фильм в Тбилиси, молодые люди меня все время спрашивали: «Люба, а вы правда замужем?» Не знала, что и думать. Оказалось, Герасимов попросил приятеля сыграть роль моего супруга, боялся, как бы чего не вышло.

Сергей Аполлинариевич всегда нес за нас ответственность. Однажды у меня в гостях мастера спросили: «А если кто-то из учеников предаст ваши идеалы, как вы к нему будете относиться?» Он рассмеялся: «Мировоззрение может меняться, а моя любовь к вам — ​нет!»

Неожиданно вызвали в «Ясную Поляну» на съемки эпизода похорон Льва Толстого — ​выехала, не раздумывая, не зная роли. Увидела тысячную массовку. Герасимов ждал меня, а сзади напирала толпа — ​каждый хотел заглянуть в объектив, людей за моей спиной еле сдерживали. Но когда мы работаем, ничего не замечаем вокруг. После ко мне подбежал ассистент, сказал, что видел, как Герасимов плакал, и предложил мне к нему подойти. А я побрела в другую сторону — ​не могла видеть его слез.

Незадолго до смерти он разрешил мне навестить себя в больнице. Вошла в палату. Сергей Аполлинариевич — ​в свежей рубашке, сером пиджаке и брюках. В углу стоял чемодан, как в гостиничном номере. По телевизору показывали отрывки из сказок под классическую музыку. Он хохотал и просил меня угадать. А я не могла. Перед тем как расстаться, обнял и произнес, что очень любит меня. Я промолчала. Но сейчас хочу ответить: Сергей Аполлинариевич, я вас люблю!