Андрей Олеар: «Мне довелось быть и Бродским, и Шекспиром»

До этого Олеар перевел — впервые в истории русской словесности — все англоязычное поэтическое наследие нобелевского лауреата. В переложении Олеара также вышел первый русскоязычный сборник стихов Леонарда Коэна — Виктор Пелевин назвал это «событием российской словесности». А переводы сонетов Шекспира принесли Олеару лавры «Короля поэтов» на Международном фестивале русской поэзии и культуры в Лондоне.

культура: Вы «первооткрыватель» более 50 англоязычных стихов Бродского. Как Вам это удалось?

Олеар: Я обнаружил их во время стажировки в Йельском университете, работая в библиотеке. Что до возможности публикации — все в руках Фонда по управлению наследственным имуществом Иосифа Бродского, на переговоры с которым можно потратить целую жизнь. За новые переводы Бродского я сяду не раньше, чем закончу переводить «Золотые ворота» — роман в стихах английского поэта индийского происхождения Викрама Сета.

культура: Это как «Евгений Онегин»?

Олеар: Да. Кстати, на «Золотые ворота» Сета вдохновил именно Пушкин. Как говорит сам Сет, в какой-то момент в него вдруг вселился дух Александра Сергеевича, и Сет сочинил роман в стихах, продемонстрировав виртуозную поэтическую технику.

культура: После Маршака и Пастернака Вы дерзнули переводить сонеты Шекспира. Ваши переводы признали и в Лондоне, и в Стратфорде-на-Эйвоне. Как победителя турнира переводчиков Шекспира Вас принимал принц Майкл Кентский. Как я понимаю, путь к Шекспиру Вам проложил все тот же Бродский?

Олеар: Конечно. Поэтому я и назвал свою книжку «Shakespearience. Шекспир после Бродского». Как поэт Бродский формировался на чтении поэтов-«елизаветинцев» — Шекспира, Джона Донна. Кроме того, он был просто потрясен Оденом. Там живой, точный и лаконичный, но в то же время плотный образный язык. И когда Бродский сплавил этот опыт с гениальным даром русского стихотворца, получилось нечто уникальное. Он стал английским поэтом задолго до того, как начал писать по-английски. Что до Шекспира, то на языке сонета в средневековой Европе говорили со времен Петрарки, но только Шекспир развил этот жанр, подняв его на недосягаемую высоту. Он сделал его не салонной забавой аристократов, а наполнил абсолютно живой, «разговорной» музыкой. Когда я переводил Шекспира, я старался сохранить интонацию, свойственную его драматическому языку — он с непревзойденным совершенством соединяет язык высокого искусства с языком улицы.

культура: В России переводчики редко добиваются признания...

Олеар: Да, перевод у нас считается литературным секонд-хендом. Конечно, это заблуждение. В России переводами всегда занимались профессионалы первого ряда. Поэтому мы имеем на русском, например, английскую литературу и поэзию высочайшего уровня. Считается, что перевод в известной степени — это отказ от себя. Но чтобы быть убедительным, надо не только стать другим, но и остаться самим собой. В этом смысле я был и Бродским, и Шекспиром, и Леонардом Коэном.

Перед вами фрагмент перевода, предоставленный Андреем Олеаром. Публикуется впервые.

Иосиф Бродский. Из «Элегии Роберту Лоуэллу» (1977)

В Логане самолеты каждое утро

уносят в небо гром

индустриальной тундры

с бюрократическим мхом.

Автостада блестят от жира;

сер, извилист и наг

путь, что вьется для пассажиров,

как бесконечный флаг.

Косяки (угря и трески,

открывших пару Америк

задолго до викингов) до сих пор таки

осаждают берег.

В республике целей и средств — любой

занятый делом твердо

знает: поэзия являет собой

изобретенье мертвых.

Ныне и ты стал частью

пустой, как поле,

земли безучастия

к общей боли.