Благочестивая львица

Дарья ЕФРЕМОВА

03.12.2014

3 декабря (по новому стилю 14-го) — 225 лет со дня рождения княгини Зинаиды Волконской, поэтессы, музыкантши, хозяйки знаменитого литературного салона. Пушкин и Гоголь, Жуковский и Мицкевич, Тютчев и Погодин отзывались о ней исключительно в превосходных тонах. Соперница, обиженный кавалер, падкий до жареных фактов биограф — никто так и не осмелился бросить камень в эту безупречную светскую даму.

Царица муз и красоты. Нежная пери. Мелодичная фея. Счастливое произведение судьбы. «Сию минуту иду к княгине Зинаиде с Сен-При: она здесь поселилась, и все у ног ее, — «рапортовал» друзьям Константин Батюшков, едва ступив на берег Одессы, — говорят, поет прелестно и очень любезна...» 

В город у Черного моря Зинаида приехала в 1818 году с шестилетним сыном и воспитателем-секретарем синьором Барбиери. Отъезду предшествовал не то чтобы скандал — спор с императором Александром I, с которым их некогда связывали нежные чувства. Не любившая Петербург — там приходилось видеться с соперницей, княгиней Марией Нарышкиной, Зизи принялась дерзить за званым обедом. Нахваливала Европу, к которой двор после войны с Наполеоном относился прохладно. 

«Если уж я и негодовал на Вас, то уж, конечно, не за Л., а за то предпочтение, которое Вы оказываете Парижу со всей его мелочностью, — уже после инцидента объяснился с ней в переписке Александр I. — Столь возвышенная и превосходная душа казалась мне не подходящею ко всей этой суетности, и я считал ее жалкой пищей для нее». 

Император и впрямь был высокого мнения о бывшей подруге: «Только Вы умеете делать приятными всех, с кем Вы общаетесь. <...> Часы, проведенные рядом с Вами, доставляют истинную радость». 

В Одессе Зинаида завела свой первый салон. Генерал-губернатор, французский консул, несколько аббатов и художник-маринист — вскоре княгиня заскучала. «Пришла весна. Выставляют двойные рамы. Граф выходит из своего дома на улицу к экипажу. <...> Он взбешен: экипаж провалился в яму. Карета не может выбраться до самого вечера, а я тайком наблюдаю эту сцену...» — так в переводе на русский звучали ее французские дневники. 

Блистательный московский салон, «волшебный замок музыкальной феи», открылся в 1824 году — в доме на углу Тверской и Козицкого переулка, где теперь расположен Елисеевский. Никаких будуарных тайн, крепких словечек, мушек, вееров и карт — лавры клеопатр с Невы княгиню решительно не вдохновляли. «Дом <...> Зинаиды Волконской был изящным сборным местом всех замечательных и отборных личностей современного общества, — писал князь Вяземский. — Тут соединялись представители большого света, сановники и красавицы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники. Все в этом доме носило отпечаток служения искусству и мысли. Бывали в нем чтения, концерты...»

Почетными гостями княгини были члены московского кружка «Общество любомудрие» — Одоевский, Киреевский, Кошелев, Погодин, Шевырев, Хомяков, Титов. Собирались известные писатели и поэты: Мицкевич, Баратынский, Веневитинов, Девитте, бывал и Пушкин. Влюбчивого поэта княгиня очаровала с первых минут знакомства: спела его элегию «Погасло дневное светило», положенную на музыку композитором Геништой. «Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства, — вспоминал Вяземский. — По обыкновению краска вспыхивала на лице его».

Гости восхищались ее «одушевленной игрой» и полнозвучным контральто, но Зинаиде не хотелось слыть всего лишь искусной музыкантшей — она не оставляла попыток сочинять. Новелла «Лаура» о молодой женщине, покинувшей свет из-за его пустоты, либретто для оперы «Жанна д’Арк», которая так и не была поставлена, и наконец главное, оставшееся неоконченным произведение — «Сказание об Ольге». На русском. Совершенствоваться в родном языке Волконская начала в Москве — не то чтоб совсем не знала, но лучше владела итальянским и французским. А тут стала собирать народные древности, записывать сказки, обычаи, песни. Среди реликвий дома заметное место занимала древняя икона с изображением святой равноапостольной княгини Ольги. Впрочем, обращала на себя внимание и латинская надпись, сделанная на фронтоне домашнего театра: «Ridendo dicere verum» («смеясь, говорить правду»). «Мольер» и «Чимароза» — читалось по бокам. Имена драматурга и композитора символизировали главных богов, в честь которых творились мистерии в салоне Волконской. Конечно же, она была «вольтерьянкой», с детства впитавшей идеи свободолюбия. Кошмаром — для чопорной, по-фамусовски консервативной части Москвы. 

К лету 1826 года за ней был установлен тайный надзор полиции. Волконскую характеризовали как одного из самых непримиримых критиков власти: «всегда готова разорвать на части правительство». Кружок — «средоточие всех недовольных». Светская львица оказалась в опале после того, как устроила у себя проводы в Сибирь жен декабристов — Екатерины Трубецкой и Марии Волконской. Мария была замужем за Сергеем Волконским, который приходился родным братом мужу Зинаиды — Никите. С супругом, егермейстером, тайным советником Александра I, «царица муз» по большей части жила «в разъезде». Волконские сохраняли дружеские отношения, не более того. Она любила другого — того, на чей гроб положила незабудки за две недели до роковых событий на Сенатской площади.

В 1829-м Зинаида, к тому времени уже перешедшая в католичество, навсегда покинула Россию. Она поселилась в Риме, в великолепном дворце Палаццо Поли. Ее гостями были Гоголь, Брюллов, Торвальдсен, Камуччини, Бруни. Княгиня умерла от сильной простуды — если верить местному преданию, отдала пальто замерзающей на улице нищенке. В Италии Волконскую почитали почти как святую: называли благочестивой, дали в ее честь название улице. Помимо красоты, ума, безукоризненных манер и разнообразных способностей (некоторые литераторы даже хвалили ее откровенно слабые опусы), Зинаида обладала главным талантом «добра и отзывчивости», как отмечал князь Вяземский. «Она приняла меня с такой нежностью и добротой, которых я никогда не забуду», — вспоминала Мария Волконская накануне отъезда в Сибирь.

Позже, исследуя роль женщин в бытовой культуре и традициях русского дворянства, Юрий Лотман описывал тип хозяйки салона как законодательницы мод, остроумицы, интеллектуалки, нашей мадам Рекамье. Подходила ли «царица муз и красоты» под это определение? Наверное, да. Явно не вписываясь в прокрустово ложе типологий.