18.04.2014
?астника знаменитого московского литературного кружка «Среда» Николая Телешова, куда также входили Максим Горький, Леонид Андреев, Иван Бунин...Евгений ЧИРИКОВ
Рассказ из сборника «Моя книга»
Миша упорно молчал... Он не желал вовсе разговаривать... Его звали обедать, он категорически отказался:
— Не желаю...
Его звали пить послеобеденный чай — он ответил очень спокойно, с твердой решимостью в тоне:
— Пейте, пожалуйста, чай, кофе, а меня оставьте в покое: мне ничего не нужно.
Старшая сестра, Нина, получившая такой ответ от Миши, неестественно громко расхохоталась и сказала:
— Ты думаешь, кому нужно?.. Сделай одолжение: можешь прекратить и еду, и питье, никто не заплачет.
Сказала и весело вспорхнула и скрылась за дверью. Миша, впрочем, уловил как в ее голосе, так и в этом чересчур беспечном ответе, и в том, как она порхнула, нечто говорящее в свою пользу... Конечно, она притворяется, показывая вид, что и папе, и маме, и всем «не больно нужно», что он не обедает и не пьет чаю... Наверно, все очень беспокоятся и не знают, как склонить его к согласию обедать и пить чай. Ну и пусть помучатся!.. Сами виноваты. Не выучить урока еще не такая вина, чтобы срамить его при всех и говорить, что он лучше пойдет в сапожники... Ну, в сапожники, так и ладно, и прекрасно, а обедать он все-таки не будет...
Миша сидит в гостиной на диване и прислушивается к тому, что делается в соседней комнате. Там, наверное, говорят о нем и о том, что он не обедает, ничего не ест и не пьет, и что он, в сущности, «способный мальчик».
— Где же Михаил? Все еще дует губы? — слышится голос матери.
— Они сердятся, — как-то протяжно и с ударением отвечает Нина.
— Надо ему все-таки оставить чего-нибудь! — басит голос отца.
«Ага!.. Оставить!.. Больно-то мне нужно!.. — мысленно произносит Миша. — Зачем же сапожнику оставлять?..»
— Михаил!.. — кричит отец.
Миша молчит. Отец повторяет окрик.
— Что? — глухо, но с достоинством, отвечает Миша, ниже наклоняясь к книге.
— Иди сюда!.. Будет дуться-то!..
— Я не дуюсь, а читаю... Сапожнику неприлично сидеть за столом...
— Болван!..
— И прекрасно... болван, так болван, — вслух ответил вспыхнувший Миша и тихонько добавил, шевеля губами: «от болвана слышу».
— Прочванится... — звонко доносится голос сестры.
— Молчи ты, безмозглая! — шепчет Миша, и страшная ненависть к сестре вспыхивает вдруг в его сердце. Миша жаждет мести... Если бы не было тут отца, он бы показал ей... И чего она лезет? Кажется, ее никто не спрашивает?!
Заметив на столе шляпу Нины, Миша швыряет ее на пол.
— На мой стол этакой дряни не класть! — говорит он громко, хотя знает, что никто его не услышит.
Миша чувствует себя врагом решительно всех... Ему кажется, что дом разделился на два враждебных лагеря: в одном он, Миша, в другом — все остальные. Поэтому, когда в комнату Миши вошла горничная, он встретил ее враждебно.
— Михаил Павлыч!..
— Проваливай!..
— К вам гость пришел...
— Проваливай, говорят!
— Не емши — вот и сердитесь...
Миша отлично понял, что горничную подсылали к нему... Раскаялись и стараются как-нибудь исправить... Он — не маленький... Пусть теперь помучатся!..
А есть, действительно, хочется... Разве зайти в кухню?.. Нет, не стоит: кухарка скажет горничной, горничная — Нинке, и начнут потешаться...
Лучше потерпеть... Пусть придет сам папа, или даже мама, и скажет: «Не сердись, Миша! Ты знаешь, что если не будешь есть и пить, то можешь захворать, и знаешь, как это огорчит нас... Ну, извини, больше этого не будет». Тогда Миша, конечно, согласился бы и сейчас же пошел бы в столовую. Конечно, ему оставили... Сегодня, кажется, борщ готовили...
Миша проглотил слюну и, подойдя к двери, стал поджидать, когда послышатся мягкие шаги матери... Отец-то не придет, это уж верно, а вот мама может прийти и попросить извинения...
Но мама не шла, а есть хотелось...
Вместо ожидаемой мамы появился в дверях красивый сеттер Фальстаф. Тихой, ленивой поступью вошел он в комнату, понюхал Мишу и вяло помахал хвостом...
Фальстаф — любимец отца, и его место под письменным столом отцовского кабинета. Чего же он лезет сюда?.. Пусть идет к своему хозяину и виляет хвостом. Нажрался как!.. Даже брюхо раздуло...
— Пшел! — сердитым шепотом крикнул вдруг Миша и толкнул ногой собаку так больно, что та взвизгнула сперва громко, а потом тише и, обиженно поджав хвост, медленной рысью оставила комнату...
А есть хочется...
Миша долго сосал палец левой руки, сосредоточенно обдумывая свое положение... Наконец поймал счастливую мысль, которая избавляла его от всяких разговоров с врагами. Одноклассник Миши, Иванов, недавно продал на толкучем рынке братнину алгебру и купил себе там же кинжал...
А Миша может продать свою книгу, прошлогоднюю, и купить себе в булочной пирожков и ватрушек, и даже пирожного... Можно еще зайти в молочную... А они будут мучиться... И пусть!.. Сами виноваты... В другой раз не станут...
Порывшись в своем книжном шкафчике, Миша вытащил, наконец, одну тощенькую книжонку... «Понадобится, да не скоро... Тогда забудут, что покупали, и можно будет — новую», — подумал Миша и окончательно решил продать книгу...
Идти через столовую ему не хотелось... Там все сидят и подумают, что он навязывается и хочет как-нибудь помириться... Наплевать!.. Миша отлично обойдется и без дверей...
Миша вылез в окно, запрятал за пазуху книгу и отправился на толкучий рынок. Время близилось к вечеру... Скоро могут запереть лавки, надо торопиться... Миша летел на всех парах... Проходя около строящегося дома, он, для сокращения пути, двинулся по груде досок и мусора и запнулся... В результате была дыра на сапоге, на самом видном месте... В другой раз подобное несчастье огорчило бы Мишу, тем более, что сапоги куплены недавно и вручены ему с предупреждением, чтобы беречь... Теперь — наплевать!.. Пусть!.. Пускай покупают новые... Они, конечно, скажут: «Ходи без сапог, как сапожник». Но ведь он отлично понимает, что купят... Им же будет стыдно, если он, сын присяжного поверенного, будет ходить в худых сапогах... Не боись, купят!..
Вот и толкучий рынок. Здесь так оживленно, весело... Галдят, кричат, ругаются... Просто — содом какой-то!..
— Пира-аги гаря-ячие!.. — гнусаво и пронзительно выкрикивает широколицый мужик, в грязном фартуке, с жирным носом. Этот мужик посмотрел на Мишу и предложил:
— Хошь пирогов?.. С пылу, с жару — пятак за пару!..
— С чем? — приостановившись, спросил Миша...
— Возьми у меня! Барин! У него холодны, а у меня горячи! — завизжала баба и встала с корчаги, в которой хранились горячие пироги...
— Потом куплю!.. Некогда... — произнес Миша и полез между густой толпой грязного пестрого люда к воротам, в гостиный двор с лавками старьевщиков.
В сильном волнении и впопыхах подошел он к книжной лавочке... Лавочник стоял у своего шкапчика в выжидательной позе. Старик, в очках, с глубокомысленным взором, этот лавочник походил, по крайней мере, на профессора. Завидев гимназиста, он спрятался внутрь своего шкапчика и, раскрыв какую-то книгу, углубился...
— Покупаете книги?
— А что продаете?
— «Азию, Африку и Америку»! Совсем новая... — впопыхах проговорил Миша...
— «Европу» взял бы еще... А этих много, — произнес лавочник, нехотя принимая от Миши книгу.
— Старое издание... Гривенник дам, — добавил он, перелистав несколько страниц.
— Велели — за двадцать!.. Меньше не отдавать, — застенчиво ответил Миша.
Лавочник зевнул и отдал книгу Мише.
— Ну — пятнадцать!.. Ведь она совсем новая?!
Лавочник ничего не ответил...
— Ну, ладно... гривенник...
— Себе в убыток, — позевывая, произнес лавочник, положил на прилавок два пятака, а покупку небрежно бросил на полку и опять уставился в книгу.
— Я, может быть, и «Европу» принесу, — проговорил Миша, запрятывая пятаки в карман.
— Несите... Только какая «Европа» опять? Другая и гривенника не стоит... Это какое издание... Словарей нет ли? Арифметики? Посылайте товарищей. Я всех больше даю...
— Пришлю...
Миша вышел и отправился осматривать съедобный товар. Не дошел до пирогов и соблазнился халвой с маком. На три копейки купил халвы и съел ее с большим удовольствием. А вот и баба с пирогами...
— С чем есть?
— С груздями, с говядиной, с морковью.
— Почем?
— Пятак пара...
— С морковью не люблю... Давай один с говядиной, другой с груздями!
Съевши оба пирога, Миша захотел пить. На оставшиеся, за всеми расходами, две копейки он выпил две кружки какого-то розового квасу. Вторую кружку едва допил... Было немного противно и приторно, но оставлять все-таки было жалко.
— Уф!.. — выпустил Миша, с трудом допивши последнюю кружку квасу.
— Что? В нос вдарило? — хвастливо спросил квасник и громко и певче закричал:
— Квасу ядренаго, хал-лоднаго, прохладительнаго!..
Вернувшись домой, Миша нашел на своем столе тарелку с куском холодного мяса, хлеб, стакан молока и три вафли. Единственно, что соблазняло Мишу — это вафли. Это любимое блюдо Миши, но самолюбие не позволяет ему воспользоваться вафлями. Если бы еще не помнили, сколько вафлей дали: две или три, — он одну съел бы... От каждой вафли Миша отрезал осторожно по краям по узкой ленточке и ел. Отхлебнул глоток молока. Вкусно!.. Все наплевать!..
Розовый ядреный квас то и дело ударял в нос Мише, а халва с маком и пироги с груздями и тухлой говядиной будоражили желудок...
— Фу, ты!.. — сердито говорил Миша и время от времени плевал на пол...
— Где ты пропадал? — спросила Нина, появляясь в комнате.
— Это — мое дело... Я тебя не спрашиваю, где ты шляешься...
Нина мимоходом взглянула на стол, где стоял Мишин обед в неприкосновенности.
— Мама велела тебе съесть кусок мяса!
— Я могу и не есть... Я — болван и сапожник... Вы присяжные поверенные. Значит, и нечего!
— Ну, как хочешь...
— И прекрасно!..
— Дурак!.. — бросила с раздражением Нина и ушла.
Миша чувствовал себя способным выдерживать осаду врагов и отражать все их приступы своим полным равнодушием к еде. Пироги с груздями и мясом, халва с маком явились его союзниками.
Может быть, так продолжалось бы еще очень долго. Но случилось непредвиденное обстоятельство, положившее конец взаимным обостренным отношениям.
У Миши стал побаливать живот. И чем дальше, тем сильнее... Резь в животе заставила его лечь на постель, вверх спиною, и тихо охать. Миша не хотел выдавать своего безоружного положения и долго крепился и охал в подушку... Но пироги с груздями и квас ядреный, прохладительный, делали свое дело. Миша начал стонать громче и бить кулаками в подушку.
— Ах, да что это за наказание! — плаксиво гнусил он время от времени и дрыгал ногами.
К ночи Миша уже кричал, не сдерживаясь, и все враги толпились около его постели, кроме отца, который был по обыкновению в клубе. Мать мерила Мише температуру, сестра Нина терла горчичники, горничная побежала за доктором. Даже Фальстаф пришел навестить больного и, вертясь между хлопочущими врагами, смотрел на Мишу своими умными глазами печально и сочувственно.
— Что же ты наделал? — тревожно спрашивала мать, страшно боясь в глубине души, не выпил ли Миша какого-нибудь ядовитого вещества, чем он грозил и тогда во время таких же обостренных отношений...
— Ты чего-нибудь принял? А? Миша! Скажи же, голубчик! Поскорей!..
— Я, мама... Ох! Ай-ай-ай!.. Я продал, мамочка, «Азию, Африку и Америку»... Ох!.. Ай-ай-ай!.. И купил пирогов с груздями...
— Что ты! Миша! Он бредит... Господи!.. Что же доктор? Пошлите за отцом в клуб... Ох, Господи!
Мать наклонялась над Мишей, держала руку на его лбу и целовала Мишу. Сестра, со слезами на глазах, бегала по комнате и, останавливаясь у окна, тревожно смотрела на улицу, ожидая появления доктора.
Приехал, наконец, и доктор.
— Ну-с, молодой человек, где у вас больно? Перевернитесь!
Миша послушно перевернулся. Доктор его осмотрел, ощупал, выслушал.
— Что вы сегодня кушали?
— Ах, доктор, он совершенно ничего не ел сегодня... Как пришел из гимназии, ничего в рот не брал...
— Это тоже нехорошо... Может быть, вы, молодой человек, все-таки скушали что-нибудь? Скажите по совести!
— Да... я ел пироги с груздями... Я продал «Азию, Африку...»
— Что такое? — шепотом спросил встревоженный отец, прискакавший на извозчике из клуба.
Спустя час в доме все стихло... Миша с компрессом на животе лежал в постели, а около него сидели мать и сестра... Обе они ухаживали за Мишей и послушно исполняли все капризы, требования его...
Боль в животе стихала, и Миша начинал чувствовать полное удовлетворение...