Алексей ПОЛУБОТА

17.06.2022

Материал опубликован в мартовском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

В ХХ веке в России были созданы сотни поэтических шедевров, написаны тысячи талантливых стихотворений, но и на этом фоне убери из нашего литературного наследия поэзию Владимира Соколова, и возникнет зияющая, невосполнимая брешь. Всесоюзную известность он получил в конце 1960-х, когда критики заговорили о возникновении нового направления — «тихой лирики», а его называли одним из основоположников, хотя поэт всегда отказывался от подобных, пусть и весьма лестных клише.

Родился он 18 апреля 1928 года в небольшом городке Лихославле под Тверью. Известно, что мать будущего стихотворца являлась большой ценительницей поэзии, особенно любила творчество Блока. Во время беременности, следуя наивному суеверию, Антонина Яковлевна часами смотрела на портрет автора «Незнакомки»: хотела, чтобы ребенок походил на ее кумира. В чем-то поверье не обмануло — если не внешнее сходство, то литературное родство проявилось. И пусть стихи Владимира Соколова принципиально отличались от творчества классика Серебряного века, влияние Блока на них было огромным.

«Образ снега, мир снега — это его мир, его личный образ. «Снега белый карандаш / обрисовывает зданья...», «Снег идет у фонарей — домиком...», «У снега короткая память, / Но хочет ни свет ни заря / Какую-то лужу обрамить/ Подтаявшего января...» И десятки, десятки «снежных», «зимних» мотивов. Снежный мир Соколова — это в некоторой степени преображенный снежный мир его самого любимого поэта Блока, которого, говорят, он всего знал наизусть. Но это и вполне самостоятельный лирический художественный мир самого Соколова», — отмечал его собрат по перу и земляк Геннадий Иванов.

От матери Владимир унаследовал любовь к литературе, лирическое восприятие мира, от отца — целеустремленность, твердость характера. Николай Семенович родился в семье тверских крестьян, причем настолько бедной, что у них, как гласит семейное предание, в начале прошлого века не имелось даже документов и как следствие официальной фамилии. Когда будущего родителя поэта определяли в школу, учительница якобы сказала: «Да ты просто соколик!» — и записала его в школьных документах Соколовым. Он не только окончил десять классов, но и поступил в Ленинградский институт гражданских инженеров. Летом 1940-го тридцатисемилетнего хорошо зарекомендовавшего себя специалиста выдвинули в комитет по строительству при Совете народных комиссаров. Но, не успев вступить в должность, Соколов-старший был обвинен и осужден по печально известной 58-й статье. Вины своей не признал, однако его отпрыск Володя два года проходил с клеймом «сына врага народа», причем в очень важный для любого человека период становления личности.

Тихая грусть, которая почти всегда сквозила во взгляде поэта, возможно, осталась от тех времен, когда на отрока внезапно обрушилось осознание непрочности бытия, ощущение несправедливой отверженности.

К счастью, после начала Великой Отечественной войны политическую статью Николаю Семеновичу заменили на обвинение в халатности. Как опытного специалиста его привлекли к строительству военных аэродромов, а весной 1942-го досрочно освободили, после чего он отправился на фронт. Володя Соколов тоже стремился встать в ряды защитников Родины: в 1941 году в компании друзей совершил неудачный «побег на войну», в 1944-м пытался поступить в Ленинграде в военно-морское училище. Впрочем, война сама его настигала — сначала бомбардировками в прифронтовой Москве осенью 1941-го, потом — вражескими атаками с воздуха уже в Саратове, куда их эвакуировали с мамой и сестрой Мариной.

Родись поэт на год раньше, и ему наверняка пришлось бы пройти через военную мясорубку, и еще неизвестно, смог ли он бы в ней выжить. Но судьба распорядилась иначе...

Соколова литературные критики характеризовали как открывателя темы военного детства. Летом 1948 года, когда он был уже студентом Литературного института имени А.М. Горького, стихотворение «Памяти товарища» опубликовали в «Комсомольской правде», и, как вспоминал позже сам Владимир Николаевич, оно стало его «поэтическим паспортом».

Что делал я тогда? Снопы вязал,

А может быть, работал на прополке,

Когда ты тоже полем проползал,

Где каждый метр изранили осколки.

Меня поймет, кто был для фронта мал,

Мальчишка, живший на Оби иль Каме.

Он тоже географию сдавал

По карте, сплошь истыканной флажками.

Критики ждали, когда поэт начнет форсировать открытую им тему. Однако он, хоть и возвращался к ней не раз, оставался верен собственным предпочтениям, а модным веяниям или чьим-то «настоятельным советам» следовать не желал. В том же 1948-м двадцатилетний Владимир написал стихотворение, которое, пожалуй, чаще других цитируют его почитатели. Вот в нем-то как раз и была заключена программа, которую автор определил для себя в творчестве и неукоснительно выполнял.

Как я хочу, чтоб строчки эти

Забыли, что они слова,

А стали: небо, крыши, ветер,

Сырых бульваров дерева!

Чтоб из распахнутой страницы,

Как из открытого окна,

Раздался свет, запели птицы,

Дохнула жизни глубина.

Не побывавший на войне Соколов даже среди бывших фронтовиков пользовался в годы учебы немалым уважением. Константин Ваншенкин вспоминал: «В послевоенном Литинституте он, пожалуй, единственный из нефронтовиков был признан всеми безоговорочно».

Институт окончил в 1952-м, а в следующем году вышла его первая книга «Утро в пути». Вскоре стихотворца приняли в Союз писателей СССР, что давало не только высокий социальный статус, но и возможность зарабатывать на хлеб насущный исключительно литературным трудом. Будучи на пике популярности, «шестидесятник» Евгений Евтушенко, с которым у Владимира Соколова были приятельские (порой не самые простые) отношения, не раз звал товарища на публичные выступления перед многотысячной аудиторией. Ему даже на фоне звезд эстрадной поэзии удавалось производить сильное впечатление на слушателей. Но он не любил, когда чтение превращалось в шумное действо, редко и неохотно отзывался на предложения выступить перед многочисленной публикой, полагал, что его читатели должны сидеть в тишине, наедине с книгой написанных им стихов.

Неудивительно, что, дойдя до рубежа сорокалетия, Соколов оставался поэтом избранного круга любителей литературы. Скорей удивительно то, что он все же предстал перед широкими массами в начале 1970-х годов. Кто-то из литературоведов ставит это в заслугу Евгению Евтушенко, опубликовавшему о нем статью в «Комсомольской правде». Однако и сам Владимир Николаевич, и знаменитый литературовед Вадим Кожинов разглядели иную причину популярности, пришедшей к тонкому лирику, которого в молодости критики нередко упрекали в недостаточной злободневности-публицистичности.

Вот как Кожинов обосновывает этот резко возросший интерес: «В стихотворных времянках мир видится как бы через специфически окрашенное или мутное стекло временного либо просто модного умонастроения. Это умонастроение может поразительно меняться. Скажем, стихотворец воспевает некие «дома из перлона», а через какое-то время клянется в своей исключительной любви к прадедовским «срубам». На протяжении последних 15 лет по руслу популярного стихотворства как бы пробежали две волны, первая из которых мерила все «неопределенным будущим», а вторая — столь же неопределенным «прошлым». Волны эти, естественно, столкнулись на рубеже 1960-х–1970-х годов, как бы взаимно уничтожили друг друга. Но столкновение вовсе не было бесплодным; в образовавшейся пустоте отчетливо выступили контуры по-настоящему серьезной поэзии. Владимир Соколов не заворожен ни прошлым, ни будущим; он и его поэзия очень естественно живут в настоящем, которое и есть естественное слияние прошлого и будущего. Поэтому, в частности, только с позиции настоящего, современности и можно прикоснуться к «вечности». Проще говоря, советскому читателю захотелось серьезного глубокого разговора в поэзии о современной жизни. А ведь сам Соколов признался однажды: «Чувство традиции как чувство непрерываемости времен часто вызволяло меня из кризисных состояний. Постоянное присутствие в моей жизни великих русских поэтов как живых людей, перед которыми надо отчитываться, помогало и дисциплинировало».

Тогда же и годами позднее прославились и другие «тихие лирики»: Анатолий Передреев, Николай Тряпкин, Николай Рубцов, Анатолий Жигулин.

Последний, по воспоминаниям Александра Абрамова, о Соколове отозвался так: «Хороший поэт, но без биографии». Видимо, имел в виду, что в судьбе коллеги не было таких вызывающе броских общественно-политических эпизодов, как у него самого (Жигулин в молодости попал в лагерь за участие в антисталинской «Коммунистической партии молодежи»).

Действительно, Соколов всячески подчеркивал, что он в первую очередь — поэт, а его дело — литература и ничего более. Однако аполитичность, нежелание быть публичной фигурой, бросить вызов обществу не сделали его жизнь благополучной, не спасли от личных трагедий.

Роковую роль в судьбе сыграла первая жена, болгарка Хенриэтта Попова. Семь счастливых лет семейной жизни завершились ее самоубийством: она призналась мужу в том, что стала любовницей Ярослава Смелякова, и в тот же день покончила с собой, выпрыгнув из окна.

Вчитываясь в зрелую лирику Владимира Николаевича, нельзя избавиться от ощущения: ту трагедию он так и не смог изжить в себе до конца. Хенриэтте посвящены, пожалуй, самые надрывные его строки.

Ты камнем упала, я умер под ним.

Ты миг умирала, я — долгие дни.

Я все хоронил, хоронил, хороним

Друзьями — меня выносили они.

Трагично складывались и судьбы детей, рожденных в браке с Поповой.

В его жизни были еще две жены. Эльмира Славгородская много сделала для того, чтобы он смог оправиться после страшной утраты. Именно этой женщине, верней, прощанию с ней посвящено одно из самых известных и проникновенных соколовских стихотворений «Венок».

Вот мы с тобой и развенчаны.

Время писать о любви...

Русая девочка, женщина,

Плакали те соловьи.

Пахнет водою на острове

Возле одной из церквей.

Там не признал этой росстани

Юный один соловей.

Романтическое увлечение женой дипломата и разведчика Марианной Роговской переросло в последнюю большую любовь мастера. Целых 11 лет шли они от первого знакомства к законному браку. Но зато все последующие годы жизни стихотворца стали временем, которое он всецело посвятил любимой женщине. Последний, составленный им самим сборник, называется «Стихи Марианне». Предисловие к изданию написал молодой, но уже известный в 1996 году Юрий Поляков, сравнивший лирику поэта с Тихим океаном.

За 69 лет своей жизни Соколов издал 30 книг, получил немало литературных премий и государственных наград. В плеяде советских литераторов было немало куда более обласканных властью творцов, однако немногие из них останутся в русской и мировой литературе надолго. Владимир Соколов останется.

Он умер 24 января 1997 года от астмы. Когда его хоронили на Новокунцевском кладбище, пошел снег. Конечно, это было не случайно, ибо ничего случайного в судьбах больших поэтов не бывает.

И хорошо мне... в долах

Летит морозный пух.

Высокий лунный холод

Захватывает дух.