Роман Салли Руни «Разговоры с друзьями» — современный вид трагедии

Ольга АНДРЕЕВА

29.01.2021



Героиня мечется в лесу постмодернистской реальности. Как собрать воедино разъятый анализом мир? Как сделать его пригодным для человека?

Литературная карьера Салли Руни началась с яростного утверждения: «Но даже если вы меня победите, я останусь лучшей». Таким был финал ее первой в жизни публикации в журнале The Dublin Review, вышедшей в 2015 году. За этим четко сформулированным кредо и последовал роман «Разговоры с друзьями». Он вышел в 2017 году, причем право на публикацию было продано сразу в 12 стран (в России он был переведен и опубликован только сейчас). Потом был роман «Нормальные люди», быстро превратившийся в мини-сериал, но уже в 2017 году было понятно: Салли Руни — новая звезда англоязычной литературы, тут же прозванная «Сэлинджером для миллениалов». 

Кстати, в той самой статье в Дублинском ревю Руни рассказывала о том, как выиграла все университетские дебаты, а потом послала это занятие к черту, потому что поняла: она может убедить кого угодно в чем угодно, даже если сама в это не верит. Финальный аккорд статьи был не столько юношеской декларацией независимости, сколько чем-то вроде признания в собственной беспомощности — во что мне верить? Помогите мне поверить во что-нибудь!

Российский читатель получил романы Руни в обратной последовательности: сначала вышли «Нормальные люди» и только теперь, в конце 2020 года, появился перевод «Разговоров с друзьями». Но надо понимать, что именно «Разговоры» и декларативный вызов первой статьи задают те культурологические вопросы, которые вызывают к жизни автора Салли Руни: кто я? Во что мне верить? Помогите мне разобраться! 

Френсис и Бобби, студентки Тринити-колледжа, знакомятся с супружеской парой Ником и Мелиссой. Все четверо бурно участвуют в элитарной интеллектуальной жизни Дублина. Девочки изучают филологию и историю, Ник — известный актер, Мелисса писатель и фотограф. Студенткам 21 год, паре за тридцать. Девочкам из колледжа супруги кажутся почти пожилыми людьми. Френсис и Бобби вместе учились в школе и были парой, но потом интимные отношения перешли в дружбу-соперничество: кто умнее, сильнее, талантливее, красивее. Впрочем, повествование ведется от лица Френсис, поэтому мы знаем только о том, что она восхищается Бобби и считает ее лучше себя. С появлением на горизонте Ника и Мелиссы подруги отдаляются друг от друга. Бобби оказывается поклонницей Мелиссы, а Френсис очарована Ником. Такова завязка романа, после которой, собственно, и начинаются разговоры.

Салли Руни строит диалоги мастерски. Бобби говорит с Френсис, Френсис говорит с Ником, с Мелиссой, отцом, матерью. Речь построена с такой степенью отчетливости, с такой гипертрофированной ясностью и уходящей за горизонт многозначностью (что вовсе не то же самое, что дутая многозначительность!), какая бывает только в юности или в часы мигрени. Руни помещает читателя в хрустальный мир, где реальность буквально режет глаза отчетливостью граней, в конечном итоге сливаясь в ослепительное и нестерпимое сияние.

Внешнее действие романа по-чеховски редуцированно. Разговоры, встречи, пикники, занятия в институте — это очевидно не экшен. Между Френсис и Ником завязываются осторожные отношения, которые постепенно переходят в страстную любовь. Все это происходит на фоне общения всех со всеми. Пары Бобби — Френсис, Бобби — Мелисса, Френсис — Ник и Ник — Бобби то сходятся, то расходятся; то подозревают друг друга, то разоблачают; то полностью переворачивают отношения — и говорят, говорят, пишут друг другу письма, шлют смс. Эта чеховская драма разыгрывается за чашкой чая, часто в полном молчании или во время телефонного разговора. Суть драмы почти всегда сводится к одному роковому для Френсис вопросу — любят ли меня, кто я такая, хорошая ли я, да я ли это вообще?

Внешний инфантилизм сюжета — юная девочка затевает роман с женатым мужчиной, который не собирается разводиться с женой, — оказывается трагически оправдан жесткой аналитичностью, остротой переживаемой реальности и, главное, воссозданием того ментального космоса, который теперь, по всей видимости, и должен быть признан современной европейской культурой.

Жажда жить сильной, талантливой и предельно одинокой девочки разбивается о хрустальные берега того странного мира, который был создан последним пятидесятилетием тотальной культурной деконструкции. Упорное недоверие современной культуры к прошлому тысячелетнему опыту оставило человека наедине с миром, полностью разъятым на части. Опыт культуры прошлого предполагал поиск целостного всечеловеческого смысла, того или иного идеала, запечатленного в верховном божестве, воплощающем универсальную гармонию, будь то собственно божество или любой духовный авторитет. В том мире человек с рождения наделялся и смыслом, и целью, и ценностью, которая не могла быть поставлена под вопрос самим фактом божественного подобия. Все строилось на принципах жертвенности, любви и всепрощения — того духовного цемента, который скреплял мир в единое осмысленное целое. Весь культурный опыт прошлого предполагал баланс между анализом и синтезом, где именно последний и был целью любых ментальных манипуляций. Но это прошлое.

Подверженный тотальному анализу мир настоящего оказался начисто лишен изначальной гармонии. Культура, из которой оказалась изъята жертвенность и сверхличностный смысл, заперта в строго альтернативных оппозициях богатства и бедности, мужского и женского, частного и социального, комфорта и дискомфорта. Над этим миром уже не встает ни христианское всепрощение, ни доброта, ни любовь. Разъятый на голые истины мир больше не способен ни к синтезу, ни к гармонии. Изысканная и безупречная логика героев постоянно утыкается в тупики абстракций: «Кто вообще женится? — сказала Бобби. Это же против природы. Кто захочет, чтобы их отношения поддерживал государственный аппарат? Назвать себя твоей девушкой значило бы навязать нам заранее определенный сценарий, на который мы не можем повлиять. Понимаешь? Подожди, то есть ты не моя девушка? Она рассмеялась. Ты это серьезно? — сказала она. Нет. Я не твоя девушка». По этим лабиринтам логики и гуляют герои романа Руни.

Похоже, что перед нами та самая бесславная погоня Ахиллеса за черепахой, которую древние считали забавной философической шуткой. Френсис, в свои двадцать лет не смеющая мечтать о чем-то большем, чем стать «отличной девчонкой» и «достичь просветления», обречена существовать внутри этой шутки. Единственный бог ее мира — всезнающий интернет — может сообщить ей буквально все, кроме самого главного: «Я бродила по интернет-форумам, чтобы выяснить – у других такие же сложности? Я поискала «не могу сказать людям, что я» и Гугл предложил: «гей» и «беременна»». 

На этом месте культура прошлого предлагала проверенные тысячелетиями рецепты: любовь, сочувствие и все то, что традиционно вкладывалось в понятие «человечность». Но новый мир яростно недоверчив к подобным «ненаучным» методам лечения боли. На месте человечности герои романа натыкаются лишь на дымящиеся руины: «Может, человечность — неправильный критерий, сказала я. Конечно, все дело во власти, согласилась Бобби. Но сложно разобраться, кто ею обладает, поэтому мы используем «человечность» как эвфемизм. В конце концов, мы задаемся вопросом типа, кто «человечней», Израиль или Палестина». Эту черепаху логики Ахиллес не догонит никогда. 

Треугольник между Ником, Мелиссой и Френсис только в пересказе отдает непроходимой банальностью. В романной реальности Руни эта простая арифметика «один мужчина плюс две женщины» превращается в высшую моральную математику, нечто вроде тех знаменитых семи загадок тысячелетия, которые Математический институт Клея сформулировал в 2000 году. За разгадку каждой институт предлагает в награду 1 миллион долларов. Русский математик Григорий Перельман, решивший одну из этих загадок, отказался от положенного миллиона. Похоже, Френсис готова поступить так же. Ведь, как мы помним, «даже если вы меня победите, я все равно останусь лучшей».

На этом месте хочется воскликнуть: бедная девочка! Победа в этих условиях в реальности просто невозможна! Условия игры таковы, что нельзя выйти за виртуальные флажки абстракций, если не разрушить себя как личность. Собственно говоря, именно эта перспектива и маячит на горизонте героини: «Это я, Френсис? Нет, это не я. Это другие. Это я порой причиняю себе вред и боль? Пользуюсь незаслуженными привилегиями белого человека, воспринимаю чужой труд как должное, прикрываюсь обрывками гендерных теорий, чтобы избежать сложных моральных обязательств, не принимаю собственное тело? Да. Я хочу избавиться от боли и поэтому требую, чтобы и другие жили без боли — моей боли, а значит, и их? Да, да».

На этой вершине отчаяния героиню и настигает катарсис. Она все-таки выпрыгивает за флажки. Выход, который она находит, в сущности, прост: ради человеческой теплоты можно пожертвовать любыми концептуальными рамками. «Вещи и люди суетились вокруг, занимая места в каких-то иерархиях, включаясь в системы, о которых я ничего не знала и никогда не узнаю. Сложная сеть объектов и понятий. Некоторые вещи нужно прожить — лишь тогда поймешь. Нельзя вечно анализировать. Приезжай и забери меня, сказала я», — так заканчивается роман. В каком-то смысле это победа. Если, конечно, не думать о том, что, выпрыгнув за флажки систем и оставаясь на стороне человечности, эта девочка оказывается в оглушительной пустоте обнуленной морали. Так что это – победа или поражение? 
Роман Руни, пожалуй, первый настолько яркий анализ человеческих отношений в системе координат, заданной новым тысячелетием. То, что написала Руни, очень напоминает жанр любовного романа, порожденного блестящим веком французского либертинажа начала XVIII века. Либертинаж — так называлась новая стратегия любви, превращавшая отношения в изящную шахматную партию. Мужчины и женщины мгновенно потеряли право на чувства, зато приобрели немыслимую свободу от морали и правила, диктуемые хорошим тоном и будуарной эстетикой. Смысл отношений сводился не к чувству, а красоте игры. Литература ответила на этот вызов неожиданно. «Опасные связи» Шадерло де Лакло, «Заблуждения сердца и ума» Кребийона-сына и, наконец, «История кавалера де Гриё и Манон Леско» аббата Прево — все эти изящные романы, расцветшие в ухоженных садах этикета, оказались невероятно трагичны. Когда прекрасная ловушка эстетики захлопнулась, вдруг выяснилось, что возвышенные души тех времен оказались помещены в удушающий ад бесчувствия. Герой той литературы, продираясь сквозь розовые кусты условностей, ищет человеческого отклика там, где петь имеют право только канарейки. 

Та эпоха для Франции закончилась трагедией революции 1789 года, из которой вышел новый европейский мир. Салли Руни, возможно, оказывается в начале очень похожей траектории. И дело тут не столько в том, что она обогатила современную литературу еще парой шедевров, а в том, что она свидетельствует о начале нового витка борьбы за человека.

Фото: www.123.ru