Современная большая проза — терра инкогнита. Знатоки могут сколько угодно радоваться новому Елизарову и Идиатуллину или сожалеть о недооцененности Етоева или Зоберна. Но этот мир бесконечно далек от широкого круга читателей: имена, о которых «все говорят», в действительности, увы, почти не выходят за пределы литературного сообщества.

ЧИКЛИТ НА СТРАЖЕ РЕАЛИЗМА

Поскольку история началась не здесь и не вчера, позволю себе небольшую ретроспекцию. В конце девяностых — начале нулевых, когда деревья были большими, в кино показывали сплошь Альмодовара и фон Триера, а сквозь прекрасные вопли агонизирующего постмодернизма подавал младенческий голос «новый реализм», заложивший ни много ни мало вектор развития отечественной литературы на ближайшие два десятилетия, его четырех столпов Прилепина, Садулаева, Сенчина и Шаргунова (по версии автора профильной монографии «Четыре выстрела» Андрея Рудалева) в раскладках книжных магазинов было не сыскать. Пока где-нибудь в тиши музейных залов Битов, Аксенов, Ким и, может быть, даже певец философского макабра Мамлеев обсуждали судьбы отечественной словесности, посетители книжного магазина «Москва» рвали с полок Ричарда Баха и его «Чайку по имени Ливингстон», следом что-то про хорька в поисках музы и его подругу хорьчиху-лапакюршу. Также в топах значились Паоло Коэльо, Дэн Браун, звезда «ЖЖ» Марта Кетро, Софи Кинселла и ее чиклит про горничных и секретарш. Время от времени на рыночно-литературный олимп взбирался Пелевин, но вскоре отступал под натиском Милана Кундеры и его романа про чешскую весну и уныло эпикурействующих участников любовного треугольника.

Выходит, у самой читающей страны напрочь отшибло литературный вкус? Конечно, нет, просто в дело вмешался рынок. Лишивший книгу даренного ей советским проектом ангельского чина (да и инфернальных хвостов-копыт), этот бездушный негоциант заговорил о бывшем «кладезе мудрости» как о проекте, артефакте и предмете продаж. Не чуждые культуртрегерства издатели выживали в условиях жесткой конкуренции, а значит, ставили на фаворита, то есть условный массовый вкус, взыскующий криминальных сказок, детективных коллизий, иронии и бойкого абсурдистского юмора и только потом новых граней метафизики и уж тем более преодоления постмодерна и возвращения к традиции.

СВЕЖИЕ ЛАВБУРГЕРЫ, ЭКОТРЕНД И ПРОЧИЕ ДРАЙВЕРЫ

О невмешательстве государства в дела книжные сожалеют и книготорговцы, и поэты. Но это лирика, физика в том, что в бизнесе, зависящем от стационарных торговых точек, решающее значение имеют два показателя: товарооборачиваемость и прибыль с квадратного метра.

И современная отечественная проза здесь далеко не главный источник дохода.

— Не то что современные прозаики, но даже классики Толстой, Достоевский и Чехов никогда не окупали аренды. Так что если следовать исключительно коммерческой логике, этих книг просто не должно быть на полках, они вне игры, — говорит «Культуре» генеральный директор Московского дома книги (МДК) Надежда Михайлова. — Хорошо раскупаются детективы, нон-фикшн, особенно книги по личностному росту и психологии отношений, развлекательное чтиво и детская литература. Было бы неправильно обсуждать чьи-то вкусы или жанры, в которых работают всем известные авторы. Я их, кстати, очень уважаю: найти массово интересные образы, ходы, коллизии — уже немало. Беллетристика тоже приобщает к чтению: сначала человек купил детектив, потом, может, заинтересуется чем-то более серьезным.

Диджитализация и связанный с пандемией кризис (по данным Российского книжного союза, потери индустрии до конца года составят 15 млрд рублей) создал, казалось бы, неплохие условия для продвижения большой прозы.

Да, с одной стороны, издательства, усиливающие долю интернет-торговли, делают ставки на диджитал-маркетинг, подразумевающий плотное сотрудничество с новыми лидерами рынка — самиздат-платформами наподобие «Амазона» и «ЛитРеса», вводят ноу-хау вроде чат-ботов, выведывающих вкусы и чаяния конечного потребителя, работают над созданием пакета выгодных предложений популярным авторам. В общем, корректируют курс под эфемерный массовый запрос. На каждой книжной конференции теперь звучит понятие «драйверы рынка» — это прежде всего аудио- и мультимедиа-форматы — проще говоря, чтения вслух и всяческая анимация. Если говорить о содержимом набранного по таким каналам издательского портфеля, то это, конечно, вездесущий «жанр» — переводные детективы, не слишком художественное фэнтези, подростковые ромкомы и драмеди, старые добрые лавбургеры, но с заявкой на позитивную психологию. Из последних веяний — экотренд, то есть сочинения активистов о том, как утилизировать пластик и сохранить планету, переводные книги о феминизме, призванные привнести его прогрессивные ростки на диковатую русскую почву, вал в той или иной мере достоверного медицинского нон-фикшна вроде «кишечник — всему голова».

Но это лишь одна сторона Луны. Есть и другая тенденция. Несмотря на крайне дурное самочувствие ряда книжных сетей и атмосферных клубных магазинчиков, в столице и регионах собственный книжный ритейл активно развивают издательства. Речь идет прежде всего о холдинге «Эксмо-АСТ». В апреле этого года президент и контролирующий акционер Олег Новиков выкупил доли в структурах объединенной сети «Читай-город — Буквоед». Таким образом, несложно предположить, что приоритет в раскладках получит продукция издательства, в том числе новинки «Редакции Елены Шубиной», и без того выпускающей весь современный отечественный мейнстрим. Иными словами, продолжает разворачиваться сценарий, когда большая часть издательских мощностей остается сосредоточенной в руках одного-единственного монополиста, ему же принадлежат крупнейшие доли в книгораспространительских и книготорговых сетях — то есть и опт, и розница, и темы, и повестка.

ХТОНИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ ПРОТИВ КОННЕЛЛА И МАРИАННЫ

Желающим сориентироваться в море-океане современной прозы критики советуют не тратить время на ритейлерских «лидеров продаж», а штудировать произведения, вошедшие в короткие списки известных премий — «Ясной Поляны», «Нацбеста», «Большой книги», Бунинской премии и премии Белкина, «Лицея» и «Книги года». Понятно, что редкая птица долетит до середины длинного списка. В финал выходят генералы, а все самое талантливое и, что немаловажно, прошедшее придирчивый экспертный отбор живет в пределах шорт-листов. Если говорить о большой прозе в рамках премиального сезона 2019/2020, ключевой премьерой стал роман о русском танатосе «Земля» Михаила Елизарова (Гран-при «Нацбеста»), который несмотря на значительность автора, был оценен двояко. С точки зрения номинатора, это «одно из самых значительных произведений в русской литературе, написанных в жанре «хтонического реализма», полное метафизики; к тому же этот текст представляет собой удивительный жанровый сплав — это и лавстори, и производственный роман, и роман воспитания. Встречаются и не столь восторженные отзывы: «Хороший писатель, словом владеет и формой, но не философ. Вроде Артура Хейли, писавшего сюжеты из разных профессиональных сфер типа «Аэропорт».

Другой фаворит сезона — Ксения Букша с по-тургеневски коротким романом «Чуров и Чурбанов» (шорт-листы «Ясной Поляны» и «Большой книги»), фабула которого строится на кафкианском допущении-превращении — сердца друзей-одноклассников бьются синхронно, к ним можно «подключаться» и даже излечиваться, правда, есть побочный эффект: если один из доноров умрет, на тот свет отправятся и все реципиенты.

В коротких списках оказался Евгений Чижов с романом «Собиратель рая» — не ностальгической, как заявлялось в аннотации, а по-настоящему пронзительной книгой о крахе человеческого индивидуального мира с его несбывшейся мечтой. Центральный персонаж, антиквар с Горбушки, разыскивает ушедшую из дома пожилую маму. Страдающая болезнью Альцгеймера, она отправилась на поиски неизвестно чего. К трагически будничному сюжету добавляется метафизическая надстройка в виде недостижимого Небесного града: потерянный рай Чижова — это идеализированный миф о советской эпохе, именно поэтому герой собирает уцелевшие артефакты, а мать странствует — а что еще остается изгнанникам Эдема? Среди заметных событий нельзя не отметить двух дебютантов — изданного у Елены Шубиной Павла Селукова с ироническим сборником короткой прозы «Добыть Тарковского. Неинтеллигентные рассказы» и номинированную на «Нацбест» и «Большую книгу» и вышедшую в издательстве «Городец-Флюид» Софию Синицкую со сборником «Сияние жеможаха». Трилогия повестей, в которых завораживают даже названия («Купчик и Акулька Дура, или Искупление грехов Алиеноры Аквитанской»), объединены не только сквозными персонажами и общей атмосферой предвоенного времени, но и самой причудливой органикой текста. Также в коротких списках оказались известные, вошедшие в историю литературы имена. Это поэт и прозаик Тимур Кибиров с семейной сагой «Генерал и его семья» о конфликте поколений, проблемах эмиграции и поиске предназначения. Феерически остроумная, хтоническая и обжигающе откровенная Анна Козлова с романом «Рюрик» о девочке Марте, сбежавшей из элитного интерната и пытавшейся предпринять своеобразную одиссею, но застрявшей в пещере Цирцеи, тысячекилометровом природном заказнике, без еды, воды и экипировки. Шамиль Идиатуллин и его поколенческий роман о кризисе среднего возраста и коррумпированных чиновниках «Бывшая Ленина», а также лауреат «Русского Букера» Александр Иличевский с философическим, многопластовым, меняющим хронотопы романом-исследованием Вселенной «Чертеж Ньютона».

— Есть такая странная закономерность — по-настоящему хорошая книга почти всегда заставляет негодовать приличную публику, — говорит в разговоре с «Культурой» издатель, литературный критик Вадим Левенталь. — И наоборот, если восторженный сладкоголосый хор сливается в славословии какой-то книге — это, мол, важная книга, очень важная, самая важная книга за все последние годы, поднимающая проблемы посетителей кофеен, рассматривающая опыт столичных журналистов и заставляющая по-новому взглянуть на пустое с порожним, — то будь это хоть «Памяти памяти», хоть «Маленькая жизнь», хоть «Зулейха открывает глаза» — скорее всего, это пафосное и/или слезливое многоглаголание, в котором нет ничего, кроме соблюдения приличий, банальности и посредственности.

Если провести аналогичный мониторинг рынка, получается другая картинка — статическая. Это новый Пелевин, Акунин, Александра Маринина с продолжением сериала о Насте Каменской. Несколько переводных детективов и роман Лорана Гунеля, входящего в пятерку самых популярных беллетристов Франции, о даме, которой «предстоит пережить любовь, разлуку, предательство», с личностным ростом в финале. Хит «ЛитРеса» — лавстори «Нормальные люди» с идеальным масскульт-сюжетом: Коннелл учится в колледже с Марианной, сначала Коннелл крут и не замечает серую мышку Марианну, потом они же учатся в университете, но теперь крута Марианна.

НОВЫЙ ГОГОЛЬ И СТИМПАНК

Хочется, чтобы сегодня появился новый Гоголь. Или Пруст. Чтобы за душу брало. Или не брало, а колотило — новый Данте, Кафка, Джойс, Музиль, Борхес... На самом деле новый Гоголь явился и начал воплощать запрос на создание второго, сожженного тома «Мертвых душ». Он представлен целой плеядой писателей и рядом их произведений с пересекающимися мотивами (вплоть до неумышленных цитат) и силовыми полями.

Это хтонические антиутопии Павла Пепперштейна и романы Виктора Пелевина, Михаила Елизарова, Анны Козловой, Константина Крылова, писавшего под псевдонимом Михаила Харитонова, и модернистские с ремизовскими интонациями и кафкианским замыслом повести и рассказы Евгении Некрасовой, готические мотивы Ксении Букши, абсурдизм в славянском фэнтези про летающих людей, сильных женщин и вынужденных притворяться шутами торчащих по корчмам философов Андрея Рубанова. На наших глазах создается метатекст авторов, взыскующих новой земли, нового неба, но при этом активно отталкивающихся от современности, видящих в ней сатирическую пародию и собирающих на развалинах миропорядка новый Китеж-град, причем зачастую втайне друг от друга. Попытки разглядеть животворящий лик природы сквозь гримасы бездушной, механистичной и мельчающей эпохи, создать новую вымышленную реальность с опорой на архаическую или мифологическую структуру корреспондируются с литературой начала XX века, которую можно условно определить как стимпанк — мир, где жестокая реальность преображается под силой бескрайнего воображения. В Европе эта традиция представлена фантазмами правых эстетов Гюисманса и Д’Аннунцио. В нашей особняком стоящей традиции к стимпанку условно относится фолк Алексея Ремизова, выдающиеся и недооцененные поэтические опыты Михаила Кузмина, символистские «христопляски» Андрея Белого. Все то, что в свое время не собралось в одну рубрику и прервалось между Первой и Второй мировыми войнами.

Отчасти это попытка «перепостмодернить» постмодерн, явившийся с игровой ревизией культурного наследия, чтобы переиграть прогрессистский модернистский проект, каковым по большому счету была и советская литература. Современные авторы хотят показать, что игра в бисер — это лишь круги на воде, гримасы природы, на самом деле движимой своими собственными законами, и там, где кончается литература, начинается почва и судьба, а не раздается треньканье бусинок в банке из-под монпансье.

Материал опубликован в № 9 газеты «Культура» от 24 сентября 2020 года в рамках темы номера «Цифра против слова. Почему измельчала русская литература».