Когда началась пандемия коронавируса, читающая и смотрящая публика сразу вспомнила роман Яны Вагнер «Вонгозеро» и снятый по нему сериал «Эпидемия». Роман вышел в 2011-м и стал номинантом нескольких отечественных литературных премий, финалистом международных. А началось все с потери работы, большого количества свободного времени и блога в «Живом журнале». У «Эпидемии» был высокий рейтинг, выход сериала сопровождался добавившим ему популярности хайпом. Пятый эпизод сняли с показа, вторую часть сериала собирались перенести с декабря 2019-го на февраль 2020-го. Потом отыграли назад, но в пятом эпизоде появился комментарий диктора о том, что мирное население расстреливают не силовики, а незаконные вооруженные формирования.

Речь в «Вонгозеро» идет об опустошившей Россию болезни. После того как к нам пришел коронавирус, на Яну Вагнер обрушилось такое количество просьб об интервью на эту тему, что она перестала их давать. Поэтому слова «коронавирус» и «пандемия» в нашем разговоре были табуированы.

— О такой литературной судьбе, как у вас, мечтают все пишущие люди. Но мало кому удается превратиться из блогера в писателя, переведенного на 11 языков. В топах продаж те же люди, что и 15 лет назад, новые имена в литературе редко приобретают сравнимую с ними популярность. С чем это связано: с тем, что мало талантов, с консерватизмом читающей публики, отсутствием каналов продвижения?

— А по-моему, все как раз наоборот — картина постоянно меняется. Давайте возьмем первую двадцатку бестселлеров любого книжного, и вы увидите там, например, Марину Степнову, Мариам Петросян, Дмитрия Глуховского, Алексея Сальникова, Наринэ Абгарян, Евгения Водолазкина, Гузель Яхину. Кажется, что они были всегда, но на самом деле все они начали писать как раз 15, 10, а то и 5 лет назад. При том, что для литературы это вообще не срок, и многие писатели, которых мы полюбили в 90-е или в начале 2000-х, слава Богу, продолжают здравствовать и работать нам на радость. Словом, не разделяю вашего пессимизма: истории стремительного успеха в современной русской литературе не редкость, и даже шорт-листы заносчивых литературных премий в последние годы здорово перетряхнуло, а эту компанию впечатлить гораздо сложнее, чем читательскую аудиторию. Спорю на что угодно — через 10 лет в «топе» будут люди, о которых мы с вами пока не слышали даже.

Новые громкие имена появляются то и дело, читатели не консервативны и яркие тексты замечают сразу, издатели охотно работают с дебютантами (тем более, что авансы скромные, а стартовые тиражи всегда осторожные). Ну, а «продвижение», мне кажется, и вовсе такой обиженный миф: хорошим книгам оно не очень-то и нужно, а плохим все равно не поможет.

— У Андерсена есть сказка, герой которой мечтал стать писателем. Но он жил в то время, когда все слова уже были сказаны, все написано, и ему пришлось стать злобным литературным критиком. Мы живем в тени великой литературы XIX-XX веков, — в какое положение это ставит писателя XXI века?

— В сложное, конечно. Я бы даже сказала, невыносимое. Но, во-первых, писателю и не должно быть хорошо, для дела гораздо полезнее, если он будет собой недоволен (в идеале — очень недоволен), так что сравнивать себя с великими полезно, помогает помнить свое место и стараться лучше. А во-вторых, так не бывает — чтобы все слова уже были сказаны и все написано, каждому времени нужен собственный голос, который будет его описывать, и собственные проблемы, которые нужно проговорить. Так что я бы не волновалась, у XXI века, конечно, будут свои великие романы. Да что там, они уже есть.

— Сейчас все что-то пишут в соцсетях, каждый второй — сам себе писатель. Из-за этого шума девальвируется слово, в наше время едва ли возможны Пруст, Бунин — стиль перестал быть самоценен. В писательской массе реализовались слова Гумилева: «Но забыли мы, что осиянно// Только слово средь земных тревог,// И в Евангельи от Иоанна// Сказано, что слово это Бог.// Мы ему поставили пределом// Скудные пределы естества,// И, как пчелы в улье опустелом,// Дурно пахнут мертвые слова». Так ли это? Если так — обратимо ли? Возможно, так и должна развиваться словесность: в сторону вящего демократизма, вслед за общественной жизнью?

— Стиль наверняка не самоценен, но он никогда и не был самоценен. По-моему, стиль без смысла так же бесполезен, как и смысл без стиля, тут я за равновесие: хорошему тексту нужно и то, и другое. Мне как читателю одинаково важно и чтó написано, и как это написано, и в этом я точно не одинока. В современной литературе, кстати, полно блестящих стилистов — возьмите Исигуро, например, Арундати Рой или Донну Тартт, Сорокина или Славникову. Но стиль — это ведь не обязательно сложность, метафоры и прекрасная избыточность (я такое очень люблю, но совершенно не настаиваю на том, что хороший текст непременно должен быть сложно написан), это может быть, например, простота и внятность, ирония, лаконичность и так далее. Можно написать целую главу без знаков препинания, как Фолкнер в «Шуме и ярости», или ни разу не назвать имя главного героя, как Фриш в «Назову себя Гантенбайн», или написать роман, в котором все диалоги будут без кавычек, как Салли Руни в «Нормальных людях»; можно что угодно, и все это тоже стиль, лишь бы написано было хорошо. Универсальных приемов нет, правил тоже. К счастью, не существует какой-то единой правильной интонации, общей для всех формулы, беспроигрышного рецепта, иначе было бы очень скучно. Всегда есть какой-то секретный ингредиент. Давайте просто договоримся, что критерии хорошего текста неуловимы, их не получится привести к стандарту, а все-таки мы, читая, сразу понимаем, хороший перед нами текст или нет. Хотя очень в этот момент субъективны.

— Социологи и историки (я главным образом имею в виду книгу Хобсбаума «Короткий ХХ век») еще в конце прошлого века писали, что послевоенный золотой век с его ростом уровня жизни, демократией, толерантностью, завершился к 70-м, и началось преддверие нового кризиса. Сейчас, судя по всему, мы в нем находимся, но люди этого не понимают, ментально они еще в давно ушедшем золотом веке: социологи пишут об инфантильности миллениалов, возможно, причина в этом. И литература, чувствительный индикатор, отзывается на это слабо, развлекает, говорит о вчерашнем. Ушла ли ее роль пророчицы, создательницы великих смыслов?

— У китайцев есть такое проклятие: чтоб ты жил в эпоху перемен. Вообще-то катастрофы, мучительные переломы и обнуление привычных ценностей для литературы и есть золотой век. Бесконечный источник тем. Счастливые люди не пишут книг, им незачем. И, конечно, в этом смысле ХХ век с русской революцией, двумя горячими мировыми войнами и одной холодной предоставил литературе богатейший материал, который она до сих пор не переварила. Для этого прошло недостаточно времени, разговор не закончен, проблемы не решены, так что к ХХ веку мы будем долго еще возвращаться, а 21-й продолжит подбрасывать новые поводы. И знаете, я не думаю, что задача литературы — пророчить и создавать смыслы, по-моему, совершенно наоборот. Литература не первична, она отражает, рефлексирует, проговаривает — словом, реагирует на реальность, а не формирует ее.

— Антиутопия — один из ключевых литературных и киножанров ХХ века. Сейчас мы оказались в антиутопии. Что станется с жанром?

— Ну, какая же это антиутопия, что вы. По сравнению с людьми, пережившими ХХ век (особенно первую его половину), нам с вами достался детский утренник с подарками. Так что за жанр я бы точно не беспокоилась — антиутопии вечны, их можно собрать из любого материала, достаточно просто взять любой усиливающийся тренд и выкрутить громкость до максимума. Посмотрите, например, сериал «Черное зеркало» (о влиянии информационных технологий на человеческие отношения. — «Культура»), он прекрасно справляется с задачей: берет актуальный контекст, доводит до абсурда — и всё, сразу очень страшно. 

— Сейчас образовался значительный слой интернет-литераторов, публикующихся в Сети, продающих свои книги на интернет-платформах. У них своя публика, и они отражают ее вкусы, а заодно коллективное бессознательное — их фэнтези, книги о «попаданцах» этим и интересны. С точки зрения литературной критики — это не литература, но литература в понимании критиков такой публике не нужна. Интернет-литераторы портят вкус аудитории, отучают ее от настоящих книг или же играют благую роль, приучая людей к чтению?

— Мне, пожалуй, вообще не близка мысль о том, что задача искусства в целом и литературы в частности — воспитание вкуса. Честно говоря, я бы и вовсе никакими задачами искусство не нагружала, кроме одной — дарить радость. Мы обращаемся к музыке, театру, живописи, кино и литературе с самыми разными запросами, и далеко не в последнюю очередь за развлечением или утешением, в этом нет ничего плохого. И если есть аудитория, которую делает счастливее бесхитростная книжка про попаданцев или 100-серийная мелодрама про турецкую принцессу, значит, и эта книжка, и мелодрама нужны, полезны и обязательно появятся.

— Каковы нынешние отношения писательского слова и телевизионной картинки, романа и сериала? Первично слово или сериал определяет расстановку сюжетных манков, стилистику?

— Сейчас даже принято говорить, что сериал — это новый роман, и, хотя тут все-таки большая натяжка (одно не заменяет другого и никогда не заменит), доля правды в этом есть. Именно в сериалах, а не в «большом» кино, наконец, появилось достаточно места, чтобы рассказывать истории так, как они того заслуживают — подробно и сложно, не пытаясь запихнуть непростой и долгий разговор в полтора часа. Хороший сериал, как и хороший роман, — серьезное, настоящее искусство и невероятное удовольствие, так что их вполне можно сравнивать, но совершенно незачем противопоставлять.

— Кто наиболее значителен в современной русской литературе? На какие новые имена надо обратить внимание?

— Определять наиболее значимых писателей в современной литературе мне точно не по зубам. Давайте я лучше просто перечислю русские книги, которые на меня за последние десять лет произвели самое сильное впечатление: «Дом, в котором» Мариам Петросян, четыре сборника рассказов Татьяны Толстой — «Легкие миры», «Невидимая дева», «Войлочный век» и «Девушка в цвету», «Время ночь» Людмилы Петрушевской, «Все, способные дышать дыхание» Линор Горалик, «Каменные клены» Лены Элтанг, «Южнорусское Овчарово» Лоры Белоиван, «ЖД-рассказы» Дмитрия Быкова, «Женщины Лазаря» Марины Степновой, «Немцы» Александра Терехова, «Памяти памяти» Марии Степановой, «Венерин волос» Михаила Шишкина и «Земля случайных чисел» Татьяны Замировской. И я легко могла бы продолжать еще полстраницы примерно. А вы говорите, что мало талантов.

Яна Вагнер в 2013 опубликовала продолжение «Вонгозеро», роман «Живые люди», в 2017 вышел ее третий роман, «Кто не спрятался: история одной компании», написанный в жанре «герметичного детектива». Первый роман попал в лонг-лист «Национального бестселлера», второй номинировался на три престижные литературные премии.

Она живет под Звенигородом, пишет свои книги, глядя на то, как за окном падают шишки, распускаются цветы или валит снег. Права на экранизацию «Живых людей» и «Кто не спрятался» проданы. «Вонгозеро» будет переведено на монгольский и арабский. Сейчас Яна Вагнер работает над четвертым романом. Немногие российские литераторы зарабатывают на жизнь — тем более на достойную жизнь -— писательским трудом: таких единицы, и она входит в их число.

Кризис-2008, прервавший ее карьеру в области транспортной логистики, подарил ей новую жизнь и обогатил современную литературу.