23.02.2013

Александр НОВОСЕЛЬЦЕВ, Бийск

Недавно разбирал старые бумаги и наткнулся на письма бабушки, которые она присылала мне, когда я уехал из родных мест и там женился. Стороннему взгляду эти строчки, даже в набранном шрифтом и вполне удобочитаемом виде, покажутся ненужными и неважными, и он пропустит их. Но я снова пробегаю их, слышу ее голос, и с болью осознаю, какой была ее жизнь между нашими нечастыми наездами на хутор.

«Здраствуйти Леша Лена (Лида — зачеркнуто). Писмо я вашу получила. Балшоя спасибо вам что незабыли миня а то я все споминала. Леша Лена (Лида опять зачеркнуто) приижайти я хот поглижу на вас. Леша ты таперя работаиш мой помощник дарагой. Но ладна за ета болшой спосибо что помогал. Я все глижу на каровий базок и навес у хати, што ты с Валерай делали, спаминаю тибя помошник мой. Леша я стала чяста болеть. Вот летом думала што мине капут. Пошла даит карову и упала на базу. Силна голова кружилас. Я щяс понимнога двигаюс и прыгаю как сорока по снегу. Вот приижали дети Вася Шура и Сирежа. Леша Леночка простити миня что я називала Лену Лидаю. Я спутола с Васинай женой. Лена не обижайся. Дарагия май целую я вас заочна и жму ваши белой ручки. Проздравляю с Новом годом с новом щястьим. Ваша баба Варя».

Базок для коровы — хлев с загородкой я сгородил из кучи горбыля в последнее школьное лето, и это было мое первое архитектурное сооружение, не считая собачьей будки для кобеля Кузи. Будку я сделал с колоннами, по фотографии греческого Парфенона с одной из страниц «Работницы», которыми была оклеена бабанина кухня. Потом разохотился — и в несколько майских дней, перед армией, с братом Валеркой пристроили к хате навес. Несмотря на все эти материальные улучшения и на то, что сыновья вернулись — кто из-за границы, кто с далекого Урала, жили они в городе, а на хуторе бабаня по-прежнему жила одна. Даже вечная ее подружка — кума баба Маня, и та подалась зимовать в город. Ни скотины, никакого хозяйства «она сроду не держала, вольно жила, все смотришь — в гостях», — так говорила о ней бабушка, безо всякого осуждения, чуть с юмором. Вот ведь и так живут же люди — у кого позавтракает, у кого пообедает, а уж к ужину, к самовару, непременно к бабушке заглядывала. Ходила, как по расписанию, как пароход «Гайдаровец», каждый вечер пристававший к хуторской пристани. И вечера просиживала у бабани, вечно разматывая клубок серой шерсти с торчащими из него спицами и начатым носком, будто за день собрала по кругу в клубок нити хуторских новостей и теперь разматывала потихоньку, делясь ими с кумой.

На хуторе лежал снег. Лежал он и на льду ерика, из-за которого многие годы каждый вечер приходила баба Маня — белый, не потревоженный ни одним следом. Кончался день, кончался год. Далеко в городе стояла предновогодняя суета: окна домов весело светились елками и экранами телевизоров с ликом генсека, бодро говорившего о перестройке, ускорении и изменениях в наступающем году, множество нетерпеливых рук сжимали бутылки с шампанским в страхе пропустить нужное мгновение... А на заметенном снегом хуторе в ее хате тоже мерцали сполохи огня из печной дверцы и огонек телевизора. Днем она ходила доить корову и упала: долго сидела нагнувшись. Хорошо, успела ухватиться за дверной косяк, да и молока было немного — меньше полведра, только чуть и расплескала. Пришла в себя — корова мычала обеспокоенно, склонившись над хозяйкой. Медленно, держась за дверь и боясь, что голова снова закружится, поднялась, успокаивая и себя и корову:

— Ничего, Зорька, ничего. Вот такие дела теперича наши с тобой. Прыгать-то уже не дюже получается. Теперича надо нам с тобой потихонечку <...>

24 марта 84 г. Написано карандашом и на полях приписано: «Нечим писат. Нету ручки».

«Здраствуйти Леша Лена. Примити привет от баушки Вари. Леша Лена я открытку получила. Болшоя спасибо что незабили миня. Но ладна хот приехали сами я бы поглидела на вас. Леша я всю зиму болела а сийчяс потеплела стала полутши. У нас воды всю зиму многа. Ходу нет. Внуки мине писмы пишут са всех старон. Нихто миня незабиваит всем болшоя спосибо. У нас на Самошкиных хутарах умирли друг за другом Андрей Шуваиф, Писцов Тимофей и Федор Ихименков. А как Федар умир так некаму даказыват где сетки стоят. У нас прошлый год читыри сетки выдрали, аказались у ниво все. Умир, а с сабой не взял. Досведания Леша Лена, приижайти камне, баушки сваей. Я буду ждат, дарагой мой внук и внучка».

Полая вода в заволжском Займище — и радость и беда одновременно. Полой весенней водой заливает все пространство Волго-Ахтубинской поймы шириной в тридцать верст, и хутора стоят на островках. С апреля по июнь вода стоит у плетней и калиток, а в высокое половодье поднимается в домах до самого пола. Так что путь весною только один — на лодке. Потому так редки и особенно желанны в эту пору гости. В начале лета вода сходит, убывает, оставляя плодородный слой почвы, и растущие по «гривам» — низинам — травы так хороши для покосов, не страшно им здесь, в напитавшихся влагой низинах, и сухое лето. В теплые воды мелководья заходит рыба выметать икру. Тут самая рыбалка! Здесь ставятся сети и вентеря. А в оставленных половодьем, заросших чаканом баклужах «кошёлят» нагулянных, как двухмесячные поросята, сазанов. Каждый хуторской житель знает свои снасти и приметные места: под кустом тальника или у старой ветлы. Встречались, правда, и такие, что грешили: приметив чужую сетку, в лучшем случае «трусили» их, выбирая всю рыбу подчистую или подворовывая ту, какая получше. Были и такие, что снимали сами сетки. Но самым большим грехом считалось, когда рассорившиеся хуторяне «доказывали» рыбохране, где стоят чужие сетки <...>

21 ноября 84 г. Почта.

«Здраствуйти Леша и Лена. Откритку я получила вашу за катораю я вас благодарю. Я думала что вы начивойта обидилис. Долга небыла отвас весточки. Леша Лена я хачу вам сопчит как я поживаю. Карову я продала и таскую. Бескаровы будит плоха, но ничиво, как нибуть. Здаровия очин плохая, подашла старость, 73 года стукнула. Авечки есть шесть штук и курочки семь штук. Поросенка одново зарезали, один остался, да бык на базу. Незнай када будут резат. А карову продала Фроловым тети Насти. Тетя Настя и дядя Ваня понимношка прыгают. Леша Лена примити от миня горячий сирдечный зимной поклон. Ваша баба Варя. Досведания довстречи».

Прочитал — и вспомнились корова, и покосы, и ранние пробуждения прохладными утрами, и жаркие летние деньки, когда ходили ворошить сено. Потом собирали валки, сносили их носилками — обычными палками-жердями, с гладкими, как кость, концами. И весело было стоять на копне: жжет сверху веселое летнее солнце, и плечи, осыпанные сенной трухой уже нагреты, как печка, и пахнут солнцем, а со всех сторон тянутся к тебе душистые вороха выбеленной солнцем травы. И весело принимать их, охапками, успевая на лету поправить движение, и сунуть шуршащий пласт в примеченную ендову, и притоптать, оправляя, — ровно ли лег, нет ли лишнего, косого или висящего? А уж снизу к тебе опять взлетает шуршащий ворох, и — только успевай!

Летней надеждой и радостью для бабушки были внуки в их каникулы. «Братвы» — внуков — набивалось чуть не по десятку «на баз». В остальные девять месяцев хаты, кухнешки и полога пустели. Отпуска у сыновей были короткими, да и не всегда их проводили на хуторе — манили и теплые моря. Старикам ходить за стадом, а иногда и бегать — было не по силам. И вот вспоминается теперь, что вслед за дойной Зорькой к Новому году зарезали и бычка. Из живности оставались лишь овцы да куры. Без коровы и без молока жила бабушка свои последние семь лет. До 80-летия она не дожила три недели.

Штамп на конверте: 19.01.86 г.

«С хутора Самошкина от ваший баби Вари. Здраствуйти дарагия мои Леша Лена. Вот я наканес собралас вам написать малинкаю весточку о сибе как я поживаю и какая здаровия. Я стала очин плохая подошла старость. Када-нибут нада стареть. У миня две провнучики. Пирок печь приижайти ка мне я буду рада. Худобу я сжила, осталис кури да четыри овечки. Правда птиц многа на дворе, но они чужия. Саседи уехали зимовать к дитям и просили — вазми курей пожалоста, а я ни магу отказать, а сама хожу задвыхаюсь. Зима очин чижолая, марозная да многа снегу, да вады полон ерик. А снегу горы. Хата моя как в горах занисеная и нету тепла. Снег не таит. Очинь трудна. А у миня кури да овечки, нада всетки их накармить. Леша Лена как вы там на базари нечиво некупили сибе рибенка? Да пака не нада, паживити. Досведания. Целую я вас заочна».

Опять Крещение. Вот и ближние бабанины соседи уехали в город. Не совсем, а на зиму. А птицу всю на нее оставили. Согласилась. Видно, сил отказать не нашлось. Теперь сидит в хате, занесенной снегом, и топит, топит печку.

Еще год прошел, а мы не приезжали. Лишь позапрошлым летом были, жена пироги пекла и всю ораву-братву угощала. Бабушкина надежда, чтоб детишек в наш дом «купили, а первую — дочку», еще не сбылась. И она успокаивала — «пока так поживите». Не накопили еще, все впереди. Через полтора года «купили» мы одну, первую дочку, за ней вторую. А третья родилась уже после того, как бабушка умерла. Потому она — тоже Варя. Как и бабаня.