Даниэль ОРЛОВ

30.09.2019

«Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадтский лед» — ​эти строки Эдуарда Багрицкого в сознании нескольких поколений рифмовались с прозой Николая Островского. «Смерть пионерки» и «Как закалялась сталь» — ​словно две опоры героической советской романтики довоенного периода. Ведь книга всегда вписана в эпохи: так при помощи литературы происходит связь времен.

Николай Островский родился 29 сентября 1904 года в одном из сел Волынской губернии. Мальчик окончил церковно-приходскую школу, а потом двухлетнее училище в Шепетовке, отучился два класса в высшем начальном. Это и стало его образованием до 1927-го, когда, уже инвалидом, будущий писатель поступил на заочное отделение Коммунистического университета имени Свердлова. С одиннадцати лет ему пришлось работать то кочегаром, то кубовщиком. Он подружился с большевиками и во время немецкой оккупации Шепетовки даже стал связным подпольного ревкома. С 1919-го комсомолец Островский сражался на фронтах Гражданской войны в составе кавалерийской бригады Котовского. После ранений служил в различных подразделениях ВЧК. Далее — ​комсомольская и партийная деятельность, прогрессирующая болезнь, слепота и паралич.

Островский обратился к творчеству, будучи неизлечимо больным. В процессе работы над книгой он вначале окончательно потерял зрение, а потом и способность двигаться. Сейчас литературный труд Островского назвали бы «терапевтическим письмом» — ​методом, когда автор проговаривает в тексте личные проблемы, тем самым ослабляя их власть над собой: «Я только теперь стал понимать, что не имел никакого права так жестоко относиться к своему здоровью. Оказалось, что героики в этом нет. Может быть, я еще продержался бы несколько лет, если бы не это спартанство». Это цитата из второй части романа. Впрочем, «Как закалялась сталь» несравненно больше, нежели пресловутое «терапевтическое письмо» и вообще самовыражение. Данное произведение есть попытка (пусть не до конца удачная) нащупать связь идей и поколений, ими индоктринированных.

И «Как закалялась сталь», и «Рожденные бурей» основаны на собственном опыте, прожитом и прочувствованном. Павел Корчагин, потерявший зрение, перенесший, подобно прототипу, множество операций, пользуясь трафаретом («транспарантом»), пишет повесть «Рожденные бурей» о дивизии Котовского. Это полное отождествление автора со своим героем. И так же, как произошло в действительности, первые главы при пересылке теряются, приводя Корчагина в отчаяние.

Делать акцент на художественных достоинствах романа вряд ли будет правильным: это одно из произведений, более всего подвергнутых цензурной и редакторской обработке. Тут надо принимать во внимание и слепоту автора, и меняющуюся политическую обстановку, диктующую новую конъюнктуру. Текст очень неровный: то ошеломляющий откровением большой прозы, то обрывающийся пропастью казенных мыслей. Стоило в первой части мастерски создавать декорации, достигая чуть ли не уровня письма Алексея Толстого в «Сестрах», чтобы вдруг замусорить повествование картонками персонажей, на которых наклеены слова, вырезанные из большевистской периодики. Даже издательству «Молодая гвардия» это показалось слишком: находящемуся на лечении в Крыму писателю прислали рецензию с резюме: «Выведенные типы нереальны». Островский переживал настолько, что думал наложить на себя руки. Не будь поддержки из ЦК, читатель никогда бы не увидел книги. Но в итоге — ​обе части романа вышли с 32-го по 34-й год.

Казенность второй части, натужные прямые высказывания, декларативность, сверхфабульность и необязательность для сюжета некоторых событий хоть как-то поддерживает трогательная лирическая история и инерция сопереживания Корчагину. Где-то среди бесчисленных сокращений, дополнений, редакций подобная чугунность перелезла и в первую часть романа. Вдруг становится не протолкнуться от блестящего металла лозунгов. Однако в тот миг, когда все уже готово рухнуть под тяжеленной поступью персонажей-памятников, Островский интуитивно допускает острейшего юношеского эротизма, столь же невинного, сколь и животворящего, спасая тем повествование: «Юность, безгранично прекрасная юность, когда страсть еще непонятна, лишь смутно чувствуется в частом биении сердец; когда рука испуганно вздрагивает и убегает в сторону, случайно прикоснувшись к груди подруги, и когда дружба юности бережет от последнего шага! Что может быть роднее рук любимой, обхвативших шею, и — ​поцелуй, жгучий, как удар тока!»

Поверить актуальность литературного произведения можно, представив его героев, одаренных определенными свойствами характеров, в текущий исторический момент. Велика ли вероятность появления Корчагиных среди нас? Сомневаюсь. Корчагин — ​точно не наш современник. Эпоха, когда читатель видел в персонажах романа если не друзей, то хотя бы своих отцов, прошла. Книга, несомненно, писалась о молодых и адресовалась молодым, в крайнем случае ровесникам автора. А для нынешних девушек и юношей «Как закалялась сталь» подобна какому-нибудь «Генриху фон Офтердингену» — ​нечто абстрактное на историческую тему. Хотя правда и страсть, сублимированные у Островского, при разведении в дистиллированной воде современности способны дать чистейшее противоядие от спиритуса равнодушного стяжательства.

И все-таки проза, освещенная не человеколюбием, а лишь химическим светом идеи, не в состоянии захватить умы будущих поколений. Но мы живем в те десятилетия, когда особенно важно принимать историю нашего народа целиком и полностью, не делясь на «красных» и «белых». На родной земле нас связывают общая история, величие и могилы предков. Вновь перечитывая роман Островского — ​удивительного самородка, чья смертельная болезнь развивалась быстрее, чем пролетела молодость, — ​хочется простить слепоту ушедшим героям. Полюбить их, видевших то, что скрывает от нас наше нынешнее суетное бытование. Имевших мечту и готовых не постоять за ценой, отдавая ради грядущей «поры прекрасной» прежде всего свои собственные жизни.

На анонсе: Николай  Островский  и его секретарь Александра Лазарева за работой, август 1935. Фото: РИА Новости