Дарья ЕФРЕМОВА

09.01.2019

Итоги последней «Большой книги» выявили наличие устойчивого литературного тренда, который, конечно, уместнее назвать традицией, — создание легенды места (области, города, затерянной в лесах-болотах деревеньки — малой родины) практически с чистого листа. Так когда-то создавался миф «умышленного города» Петербурга — Гоголем, Достоевским, позже Довлатовым, Битовым и Ауслендером. И Москвы — Гиляровским, Булгаковым, Владимиром Орловым, Леонидом Леоновым. Мы помним Одессу Бабеля и Катаева, Урал Бажова, Алтай Шукшина, Вологду Белова, Сухум Искандера. Китаист Алексей Винокуров с романом «Люди Черного дракона» и писатель, лауреат «Ясной Поляны» Олег Ермаков с «Радугой и Вереском» расширили литературную топографию России, нанеся на карту загадочное Приамурье и дубравы, родники и развалины Смоленска.

Олег Ермаков: «Фантасты устремляются в будущее, а реалистов манит прошлое»

Самый большой в шорт-листе «Большой книги» роман «Радуга и Вереск», более семисот страниц убористой печати, — признание в любви Смоленску, городу — «историческому колодцу», где из-за каждого поворота выглядывает Средневековье.

культура: Ваш роман вмещает историю и современность, говорят даже — два романа в одном.
Ермаков: В Смоленске прошлое и настоящее совмещены в самом городе. Идете по обычной современной улице, болтаете по мобильнику и внезапно видите поворот. Что-то заставляет свернуть туда. Асфальт заканчивается, под ногами бугрятся камни старой мостовой, сбоку дряхлая кирпичная кладка, цветы, яблони. Пахнет дымком, стучит топор. Это улочка Красный Ручей. Она уводит в древние овраги, к стопам церквей, крепостной стене. Встречный взгляд обдает синевой, — а ведь именно так кто-то смотрел и четыреста лет назад. И так каждый день. Поэт Наталья Егорова однажды в переписке назвала Смоленск историческим колодцем. Верно подмечено. То и дело в этот колодец проваливаешься. Или специально зачерпываешь в нем вдохновения. А современный Смоленск вызывает только тоску. Убери храмы и стену, и останется заурядное поселение. Город спасает его история.

культура: Наиболее значительные события происходили в прошлом?
Ермаков: Именно в XVII веке. Смоленск почти два года держал натиск поляков. Об этом писали. И мне самому захотелось понять, увидеть, как это было или могло быть. Ведь создание книги — полное погружение в нечто иное, ты все проживаешь и вдруг видишь как-то особенно ясно и остро. Кстати, именно поэтому главным героем исторической части стал польский шляхтич Николаус Вржосек. Взгляд иноплеменника, да еще и врага, достигает нужной степени пронзительности.

культура: У Вас на самом деле два героя. Второго зовут Вася, и он — свадебный фотограф и блогер-анархист. Есть какие-то переклички?
Ермаков: Перекликается ли то время с нашим? Конечно. Тогда Россия выбирала себя, свой путь, сейчас то же самое. Перепутье. Общий у моих героев — Смоленск, общая любовь-нелюбовь к России. Блогер-анархист Вася ее не любит, и Россия в лице полицейских преследует его за написание крамольного текста в соцсетях, хотя он всего лишь перепел известные «Письма о патриотизме» своего кумира Бакунина. В следующей книге, которую уже можно купить в магазине — «Голубиной книге анархиста», я прослеживаю его дальнейший путь — в глубинную Русь. Мне было интересно, чем закончится его «смута», может ли сейчас существовать анархист-толстовец? Книга на злобу дня. Меня эта злоба уже достала, пропекла до печенок, поэтому и взялся. Наверное, других авторов еще не допекло, вот многие и уходят от современности.

культура: А история не «достала»? Почему она так привлекает писателей и читателей — все лечим травмы времени?
Ермаков: История продолжает влечь. Вот и Ясперс говорил об особом очаровании прошедшего. Сейчас я собираю материалы о XII веке, становлении христианства, борьбе с язычеством. Делаю это в полевых условиях — сплавляюсь по рекам Оковского леса. Был в древности такой лес трех рек — Волги, Днепра, Западной Двины. О нем писал Нестор в летописи. Вот на резиновой лодочке хожу по речушкам, петляющим по еще сохранившимся глубинам этого леса: прошел летом Касплю, Гобзу, побывал в исчезнувшем древнем городе Вержавске, сплавился по Ельше сквозь заросли белых кувшинок и лебединые крики в Западную Двину, по ней дошел до Велижа. Неизбывна красота «Слова о полку Игореве», кто единожды коснулся оком ее, будет всюду отыскивать знакомые черты. И в этих плаваниях удается кое-что увидеть. Об этом хочется петь. А вообще в обращении к истории есть что-то дерзкое, юношеское, кто из нас в школьные времена не мечтал о машине времени? Ну вот фантасты устремляются в будущее, а реалистов манит прошлое. Это бесконечный космос, всегда ждущий исследователей-астронавтов.

культура: В одном интервью Вы сказали, что «ушиблены пространством». Есть литературный миф Петербурга, Москвы, сибирских деревень. Важно пополнить список Смоленском?
Ермаков: Очень важно. Каждый город, по Борхесу, имеет своего идеального двойника, небесный Берлин, Лондон. Так вот должны быть и небесный Псков, небесная Рязань, небесный Смоленск. Писатели, поэты, художники — и есть архитекторы таких городов. Ведь в каждом из них есть то, что римляне нарекли гением места. Душу города и надо улавливать в силки красок, слов, музыки. Существование таких двойников утоляет тоску, особенно это относится к небольшим городам. Жить там очень трудно. Мизерные зарплаты, заваленные пылью или сугробами улицы, бедные больницы, обшарпанные школы. Летом в Смоленске снимали какой-то фильм, так вот для послевоенной съемки нужна была, так сказать, натура. И ее сразу нашли почти в центре города. Не пришлось ничего строить, ничего закрывать. Так и снимали.

Но тут на помощь и является гений места, ну, по крайней мере, у меня так и было. Мне нравится восточная притча, послушайте. Учитель вернулся с прогулки по городу в восхищении, ученик сразу же отправился на улицы, но, увидев лишь грязь и убожество, пришел обратно в недоумении, мол, как же так? Учитель ответил просто: ты шел не в том ритме. Мне гений места всегда задавал нужный ритм. Его я и попытался передать в романе «Радуга и Вереск», особенно в исторических главах. И силен он во многом благодаря сопоставлению с современностью. А иные читатели простодушно писали, что лучше вообще убрать сегодняшний день, оставить историю. И даже критики попались на эту удочку. Но здесь работает прием сопоставления. Унылая современность — яркая история. Убери первое, померкнет второе. Надо, конечно, набраться терпения... А что, разве в «Моби Дике», например, не утомительны главы о китах? Но они необходимы. На самом деле, автор не всесильный хозяин своего текста, текст диктует ему свои правила. Так вот создание городского мифа и есть поиск нужного ритма. Хотя, конечно, после моих замечаний по поводу неустройств Смоленска это звучит несколько комично. Но тут ничего не поделаешь. От смешного до трагического один шаг, жизнь — тесная штука. Вижу некоторые результаты своих усилий, многие читатели уже захотели приехать в Смоленск.

культура: В нем есть европейская легенда, польский колорит...
Ермаков: Смоленск был западным, то есть польско-литовским, около ста пятидесяти лет. Поляки считали его своим. Но это русский город, хотя после присоединения Смоленска к России из местных долго выбивали польскую пыль. Даже при Елизавете Петровне еще действовал запрет на польские книги, обычаи. Думается, все-таки окончательно это не ушло. Смоляне — особенные люди. Один из героев моей книги, капитан Григорий Плескачевский — предок Александра Твардовского, есть документ передачи ему имения Сигизмундом, королем, за верную службу. Вот в этом имении и стоят языческие горки, курганы, растут дубравы, бьют родники. Один и на всю Россию зазвучал, на весь мир — Александр Трифонович. Тогда же служил и предок Михаила Глинки. Тоже звучный родник. За этих двух людей можно и поблагодарить соседку Польшу, так и следует соседям ходить в гости друг к другу — с песнями, а не с боевыми воплями. А в этих дубравах мы с женой и зажигаем костерок, завариваем чабрецом кипящую родниковую воду, слушаем ночами соловьев. Нет на земле лучшего места. И нет города лучше Смоленска.

культура: Не могу не спросить про премии. Ваши книги то и дело попадают в короткие списки «Русского Букера», «Большой книги», «Ясной Поляны». Какова, на Ваш взгляд, их роль в современном литературном процессе?
Ермаков: Премиальный процесс заменяет обсуждение книг прошлых лет. Но если раньше спорили о том, достойна ли книга занять место на полке в будущей России, то теперь рассуждают о миллионах, мол, стоит ли книга трех миллионов, миллиона... Это разжигает страсти. Читатели цепляют на нос очки, выпячивают губу, ну-ка, ну-ка, что за писаришка позарился на миллионы тут? На разных литературных сайтах можно увидеть самые развязные отклики. Но ничего не поделаешь. Таково наше время. Критерии лучшей книги довольно просты: это двухтомник о приключениях рыцаря и его слуги. И сожмется или нет горло при расставании.

Алексей Винокуров: «Мне посчастливилось стать открывателем целого континента»

Затерянные в лесах Приамурья самобытные русские земли, многие из которых даже не нанесены на карту, — своеобразный плавильный котел цивилизации, где на протяжении столетий живут разные народы. Оказавшись вместе на небольшом клочке территории, они «образовали смесь такой силы, перед которой отступают иной раз даже законы природы — впрочем, несильно и не навсегда».

культура: Открытое Вами селение населяют разнокультурные этносы: русские, китайцы, евреи. Как этот симбиоз повлиял на дух места?
Винокуров: Конечно, очень повлиял. Роман «Люди Черного дракона» я определяю как книгу о народах, протяженных во времени и пространстве. Евреи — древний народ, протяженный во времени. Русские — народ сравнительно молодой, но добирающий метафизики за счет необъятных территорий. А китайцы оказались протяженными и во времени, и в пространстве. Когда все поселяются на одном пятачке, они вынуждены искать что-то общее, хотя различий между ними гораздо больше, чем можно предположить. Особенно это касается китайцев, у которых свой культурный код. Как-то я спрашивал у одного мастера ушу, может ли подлинный мастер быть плохим человеком? Так он мне ответил, что понятия «хороший человек», по сути, нет. Вчера ты хороший, сегодня плохой, завтра опять хороший — по настроению. У современных китайцев, скажем, нет нашего представления о юморе, они не смеются, а посмеиваются. Примеры можно множить бесконечно.

культура: Почему книга называется «Люди Черного дракона»? Как родился замысел?
Винокуров: Река Амур, по-китайски Хэйлунцзян, переводится как Река Черного дракона или Черный дракон. Как-то мы с женой зашли в пекинский ресторан, который назывался «Люди Огненного дракона». Я уже тогда подумал, что словосочетание очень выразительное.

В историческом смысле Приамурье — место весьма интересное. Там, действительно, издавна жили китайцы, потом, в XVII веке, туда добралась русская корона. Некоторые думают, что книга моя построена на мифах, но в основе ее реальные события. Но вообще «Люди Черного дракона» писались, чтобы выяснить, как три таких разных народа уживутся на маленьком пространстве. На мой взгляд, ключевая проблема современности — непонимание. Между странами, между поколениями, между социальными слоями, наконец, между людьми. Мы почти ничего не знаем друг о друге. Да, пожалуй, и знать не хотим. А жить вынуждены бок о бок, мир — глобальный, деваться некуда. И когда я писал книгу, мне было принципиально важно выяснить, есть ли в народах свойства, которые позволят им все-таки ужиться вместе, даже при отсутствии понимания. Если такие возможности найдутся, полагал я, то надежда на будущее у нас есть. В каком-то смысле мне посчастливилось стать открывателем целого континента.

культура: Миф и даже страшная сказка — одно из важных составляющих Вашего текста. Откуда Вы их брали, какие из местных поверий произвели на Вас самое сильное впечатление?
Винокуров: Истории в книге берут свое начало не от мифов, а от социокультурных особенностей народа и от конкретных жизненных обстоятельств. Ну вот, например, глава «Любовь». Там ясно показано отношение к женщинам в старом Китае, вплоть до того, что муж продает жену другому. Некоторые с виду фантастические эпизоды опираются на реальные истории. Я был знаком с сыном знаменитого китайского революционера Ван Мина — Ван Даньдином. Он рассказывал, что у них в роду были выдающиеся мастера ушу. Однажды то ли дед, то ли прадед, сидя в шайке, мылся прямо на улице. И тут за ним пришли бандиты. И тогда дед использовал энергию ци и взлетел на крышу дома. Это предание я использовал в главе «Бестиарий». Но по большому счету дело ведь не в сказках, а в том, как проявляется характер народа и отдельных людей в конкретных обстоятельствах.

культура: Мифологическая, эзотерическая и фолк-тематика вновь набирает позиции. Существует ли русский магический реализм?
Винокуров: Конечно. Как минимум со времен Гоголя, а если заглянуть поглубже, сюда же и «Слово о полку Игореве» можно отнести. Но Николай Васильевич — уж вне каких бы то ни было сомнений. И вся так называемая южная школа в русской литературе — это не столько география, сколько манера письма и мышления. Это и есть магический реализм. Что же касается трендов, я этим не слишком интересуюсь. Настоящий писатель не следует за модой, а создает ее. Ну вот, например, возник запрос на исторические романы. Вообще-то, сочинять их выгодно. Ты имеешь дело с готовыми характерами и биографиями, самому ничего придумывать не надо — знай, развивай имеющееся. Кроме того, в таких книгах часто идет речь о людях знаменитых, легендарных, интерес к которым со стороны читателя гарантирован вне зависимости от качества текста. Таким образом, тот, кто пишет об истории, как бы использует батут, чтобы прыгнуть повыше, в то время как остальные могут рассчитывать только на силу своих ног. Правда, тут есть нюансы. Нужно, во-первых, знать, как организовать материал, а во-вторых, переработать его в живую ткань художественного произведения. У нас этого почему-то не умеют или не считают нужным этим заниматься.

культура: Насколько Вас интересует признание критиков, или награды — это пустое?
Винокуров: Премии важны, но в том случае, если они выдвигают лучших, а не середнячков. Иначе они добивают русскую литературу, которая и так в неважной форме. Умные выборщики должны это понимать. Кроме того, хотя бы время от времени нужно, чтобы побеждала книга, написанная по гамбургскому счету.

Фото на анонсе: PHOTOXPRESS