Дарья ЕФРЕМОВА

08.06.2017

Литературный тренд на биографии, заданный в этом сезоне крупными премиями, продолжают байопик Малевича, вышедший из-под пера поэта Ксении Букши, и портрет Беллы Ахмадулиной, написанный журналистами Мариной Завадой и Юрием Куликовым. 

«Бог и другие фигуры» 

М.: «Молодая гвардия». — 2017

Гений, апостол, председатель пространства и хирург разума. Искусствовед Ксения Букша напоминает, что Казимир Малевич вошел бы в историю культуры и без «Черного квадрата» — одних только крестьян, возрожденческого автопортрета и «Девушки с гребнем в волосах» было бы достаточно, чтобы обеспечить благосклонное внимание потомков. Но все-таки от квадрата никуда не денешься — от мистики, профанации, оценок и переоценок самой известной работы великого авангардиста. Впервые образ появился в 1913 году в декорациях оперы «Победа над солнцем» (само полотно датируется 1915-м) — олицетворением торжества целенаправленной человеческой деятельности над пассивной природой. Затем мастер нарисовал еще 39 супрематических композиций, переходя от простых контрастных к преувеличенно сложным формам. На первой же выставке, манифестировавшей новый стиль, градус соперничества был высочайшим. Малевич хочет все сорвать, похоронить футуризм, возмущались товарищи. «Я не подражатель природе, я — творец нового», — подводил итог многолетних исканий автор экстремума. 

И хотя живописец перевернул представления об эстетике, переиначив сам посыл, заложил основы современных архитектуры и дизайна (без Малевича невозможно представить не только Баухауз, Корбюзье или Райта, но и бытование в доме такого «некрасивого» предмета, как холодильник), возмущению квадратом нет предела и по прошествии столетия. «Бездарность», «ерунда» — поисковики до сих пор выдают сотни тысяч таких результатов. «Но ведь это же, — всплескивал руками Александр Бенуа, читая «бумажонку» Малевича на выставке «0, 10», — воззвание к исчезновению любви, того самого согревающего начала, без которого нам всем суждено замерзнуть или погибнуть...» 

Малевича все это, конечно, не смущало. То была пощечина общественному вкусу. Маяковский сбрасывал с парохода современности Пушкина, а его современник изгонял из искусства «изображения уголков природы, мадонн и бесстыжих венер». Герой «Бога и других фигур» преображался в нуле форм, вылавливал себя из омута академической дряни. Любопытно, что в последние годы Казимир Северинович возобновил искренний интерес к реализму, как в юности. Ходил в Эрмитаж, смотрел на Репина и Шишкина, подолгу задерживался возле картины «Анкор, еще анкор!» Федотова, восхищаясь: «Хорошо промазано». Книга Ксении Букши тоже «промазана» очень неплохо. 

«Белла. Встречи вослед» 

М.: «Молодая гвардия». — 2017

Белла для всех разная. Кому-то она помнится мятежницей, защитницей диссидентов, участницей эпохального «Метрополя», для других известная шестидесятница — автор лиричных, философских, пронзительно грустных и остроумных строк. Журналисты Марина Завада и Юрий Куликов пишут свой образ Ахмадулиной — на основании одного из последних ее интервью (долгий и довольно откровенный разговор происходил под визг соседской дрели, Белла его царственно игнорировала), неопубликованных дневников, которые она вела в 1961–1963 годах, живя в Красной Пахре, воспоминаний друзей — Владимира Войновича, Юрия Роста, Азария Плисецкого, Марины Влади, Михаила Шемякина, Лоры Гуэрры, Евгения Евтушенко, дочерей Елизаветы и Анны. Не меньше «народу» и в книге Бориса Мессерера, вышедшей в АСТ в преддверии 80-летия со дня рождения: Высоцкий, Аксенов, Бродский, Рихтер, Любимов, Ефремов, Окуджава. Такая многолюдность не случайна. Как вспоминает дочь, Елизавета Кулиева: «Мама была предана друзьям. Ее с ними связывали высокие, светлые отношения. Никогда — зависть. Всегда — восхищение, умение ценить дарование другого». 

Изысканная, неземная, она бывала неожиданно беспощадной к себе. «Кто чем, а я тесным избытком кишок в животе, несвежестью легких, поросших никотином, острым присутствием плохого зуба, всей нечистой совокупностью явных и грядущих недугов, которая есть организм, — вот чем я писала стихи». 

Резкая и деликатная, доброжелательная и одинокая (испытывала свое «фирменное» обожание не только к именитым друзьям, но и к тете Дюне из села Ферапонтово, ладыжинской тете Мане, медсестрам из Кимр), она умела быть упрямой и непримиримой. Ироничной. «В детстве я не раз перечитывала «Хижину дяди Тома», — рассказывала Ахмадулина в том самом интервью, — в пылкой убежденности, что никого нельзя обижать, отправила в «Пионерскую правду» стихотворение, заступаясь за негров. Я даже помню фамилию редактора, которая мне ответила. Смирнова. Она написала изумительное письмо: «Девочка, я чувствую, ты очень добрая. Но оглянись вокруг и увидишь, что жалеть можно не только негров». Теперь мы читаем, любим и жалеем саму Беллу Ахатовну, возвращая ей сторицей.