Дарья ЕФРЕМОВА

29.09.2016

Нынешней осенью на прилавках много по-настоящему ярких новинок. «Культура» подобрала самые обсуждаемые. 

Пауло Коэльо. Мата Хари. Шпионка. 
М.: АСТ, 2016

Один из самых читаемых авторов в мире — этот факт зафиксирован в Книге рекордов Гиннесса, — кавалер ордена Почетного легиона, мастер философских притч и сочинитель «учебников жизни для блондинок» дебютирует в новом для себя биографическом жанре. Легендарная танцовщица и шпионка стала предметом его исследования из соображений гуманистического порядка, именуемых в пабликах fem-friendly. «Мата Хари была одной из первых феминисток, — замечает Пауло Коэльо. — Она смело бросила вызов мужскому обществу с его законами и ожиданиями, предпочла независимую, чуждую условностям жизнь». 

К созданию «монографии» гуру магического реализма подтолкнул и тот факт, что в последние годы службы безопасности Великобритании, США и Голландии обнародовали множество материалов, касающихся громкого расстрельного дела времен Первой мировой. «Горы писем, в том числе и те, что были написаны за неделю до казни», по признанию автора, позволили восстановить ключевые детали биографии Маргареты Гертруды Зелле: невеселое детство в захолустном голландском городке, несчастливое супружество со страдающим алкоголизмом капитаном Мак-Леодом на Яве и, наконец, успех в качестве исполнительницы экзотических танцев, «карьера» куртизанки, опасная игра двойного агента, беспримерная женская наивность, загнавшая ее в ловушку. Не чуждый сентиментальности бразилец воскрешает и знаменитую сцену казни с долгими сборами, как на прогулку, натужным спокойствием, отказом завязывать глаза. 

«Она натянула черные шелковые чулки — что в этих обстоятельствах выглядело несколько вызывающе, обула высокие ботинки, украшенные шелковыми бантами, поднялась с топчана, сняла с вешалки в углу длинное, до пят, меховое манто, отделанное по обшлагам и воротнику другим мехом, похожим на лисий. Надела его поверх плотного шелкового кимоно, в котором спала. Неторопливо наклонилась за черными кожаными перчатками. Потом повернулась к пришедшим, сказала безразлично и спокойно: «Я готова».

Издатели и маркетологи пророчат роману огромные тиражи, что, впрочем, неизбежно, когда идет речь о Коэльо. 

Джонатан Франзен. Безгрешность. 
М.: АСТ, 2016

Книга лауреата премии National Book Award, «главного американского классика», «современного Толстого» отнесена к самым ожидаемым новинкам осени. Писатель, начинавший еще в 80-е, но ставший известным относительно недавно, после выхода в свет романов «Поправки» и «Свобода», снова тормошит скелеты в шкафах, скрывая за напускной серьезностью тонкую иронию и хитро запрятанную сатиру. Кто-то сравнивает это с «Анной Карениной», кто-то с Диккенсом и даже Гомером, однако история девушки по имени Пип (она ненавидит свое полное имя настолько, что согласна на нелепое сокращение), воспитанной эксцентричной матерью и ищущей своего отца, — скорее драматическая зарисовка об очередном потерянном поколении. 

Молодые и средних лет простые американцы, мыслящие, но фрустрированные действительностью, оказались на сломе эпох, когда старые ценности девальвированы, а новые представляют собой эрзац. Сетевая популярность, этот невероятный социальный капитал, сколачиваемый отнюдь не личными талантами, как это может показаться, а кем-то упорно режиссируемый. Отношения, рушащиеся под воздействием политического контекста, бесконечные симулякры, деление на правых и виноватых, страх быть выброшенным на обочину только из-за неумения заработать очки на информационном поле. Повсеместная интернет-коммуникация с необходимостью все время «что-то заявлять о себе» выглядит у Франзена как оруэлловский Большой Брат. Тотальный контроль охватывает все сферы жизни, и «маленький человек» уже не может защитить свою приватность и свободу. 

Алексей Иванов. Вилы. 
М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016

Полная версия романа о пугачевщине появилась к недавней Московской международной книжной выставке-ярмарке. Предыдущая, под названием «Увидеть русский бунт», выпускалась в 2012 году ограниченным тиражом и не нашла дороги к широкому кругу читателей. Это упущение исправилось обширным критическим откликом нынешней осенью. Иванова хвалят за огневую мощь, не скупясь на эпитеты: тут и искрящий воздух, и жаркий смерч, и доменная печь. Словом, богатый материал, не лишенный, как почти любая документальная проза, известной доли утомительности — много подробностей, истории, географии, краеведения, непонятных (без пояснений) устаревших слов, что, впрочем, не отменяет фабулы с героическими характерами по обе стороны баррикад. Есть тут и искренние сподвижники Пугачева, и верный присяге майор Елагин, героически удерживающий Татищеву крепость, его семнадцатилетняя дочь Таня и даже четырехлетний Ваня Крылов, терпящий тяготы оренбуржской осады. Но самое главное — все-таки «новизна исследования», самобытный авторский взгляд на события прошлого, согласно которому бессмысленный русский бунт был борьбой не за свободу, а за новую элиту. У «дворянства не было стимула исполнять свою миссию. Дворянству и без миссии было комфортно: страна лидировала на мировых рынках, деньги текли рекой. <…> В расцвете царствования Екатерины потребность нации в элите оказалась куда выше, чем потребность элиты в нации. И в этот зазор эволюций прорвался буран казачьей пугачевщины — альтернативный проект России».