Книжная полка

Дарья ЕФРЕМОВА

24.06.2015

Первая половина лета, обычно скупая на новинки, выдалась на удивление литературной. Разобраться в исторической геополитике, переместиться в пространстве и времени вместе с лирическим героем Иосифа Бродского и даже прогуляться по осеннему Питеру в компании рафинированного неврастеника — курортный сезон открывает новые пути для Нomo legens. 


Владимир Бондаренко. Иосиф Бродский

М.: «Молодая гвардия», ЖЗЛ, 2015 

Он хотел родиться сто лет назад, жить в провинции у моря, пасть в Галиции за Веру, Царя и Отечество, вернуться умирать на Васильевский остров и зачем-то плюнуть в Днипро... «Русский поэт, англоязычный эссеист, гражданин США», — так рекомендовал себя Джозеф Бродски в свои «непереводимые» эмигрантские годы. А еще «евреец», шпанистый подросток с Литейного, романтик, бунтарь, великий маргинал, философ, космополит, «кацап». О его противоречивости, умении совмещать несовместимое, да вот хотя бы о высоком штиле, перемежающемся уличной бранью, писали многие. Книги, посвященные тунеядцу и нобелевскому лауреату, выходят каждый год — от фундаментальных научных штудий до легковесных и не слишком достоверных мемуаров. Критик, литературовед, автор монографий о Лермонтове Владимир Бондаренко подошел к разгадке жизни Бродского иначе: «литературный сфинкс» предстает наследником классической русской культуры, человеком, связанным с Россией одной судьбой. «Грош цена такой русскости, если ее можно утратить», — иронично отвечал поэт на вопросы финских корреспондентов, обеспокоенных бесприютностью его «музы в изгнании». 

Кстати, об изгнанничестве. По мысли Бондаренко, последнее — не столько факт биографии, скорее явление метафизического порядка. Ведь и в стихах Бродский все время переселяет себя в разные точки пространства, покойного и горячо любимого отца зачем-то отправляет в Австралию, сравнивает себя то с Тиберием, то с Постумом, то с пеплом, сгоревшим дотла. 

Лирический герой Бродского — Агасфер, борхесовский Бессмертный, символ человечества, обреченного шагать по пути прогресса до конца мира. 

«Ему не нужна была героическая биография, — пишет Бондаренко, — он хотел бродить по городам и не иметь пристанища и крова…» А далее приводит текст одного из последних интервью: «...Куда мне возвращаться? Ведь это теперь уже другое государство <...> Я не хочу видеть, во что превратился тот город Ленинград, где я родился, не хочу видеть вывески на английском, не хочу возвращаться в страну, в которой я жил и которой больше нет. Знаете, когда тебя выкидывают из страны — это одно, с этим приходится смириться, но когда твое Отечество перестает существовать — это сводит с ума». 


Андрей Аствацатуров. Осень в карманах

М.: «АСТ», «Редакция Елены Шубиной», 2015 

Осень в Петербурге — особое измерение, город превращается в призрак, а его обитатели — в сумрачных экзистенциалистов. Ведь только она заставляет задуматься о самом главном, не то что какие-нибудь лето, весна и зима, случающиеся в силу привычки и пережидаемые на дачах, в музеях, кинотеатрах, офисах и квартирах. Новая книга доцента СПбГУ погружает читателя в тонкие душевные миры комичного очкарика-интеллигента. Уморительные байки сменяются грустными сценами из детства, суетливые парижские базары — гулкими аудиториями университетов. Так, в лабиринтах улиц, в кафе, транспорте и гостиницах, среди нелепостей повседневности, проходят будни и праздники обыкновенного городского невротика, которому, может быть, доведется пережить любовную драму, способную перевернуть сознание. Но романтическая линия здесь, похоже, не главное. Книга — об одиночестве, ранимости, снобизме и самоедстве. 

«За спиной — резкий визгливый смех. Я вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь. В шаге от меня резвится парочка. Он и она. Маленькие, как гномы, в толстых темных пуховиках. Бегают, смеются, толкаются, тянут друг друга за рукава. Я снова перевожу взгляд на Зимний дворец и неожиданно получаю локтем в спину. Уроды! Знаю, они не нарочно, но все равно недовольно дергаю плечом. Парочка и не думает извиняться. Встают рядом, почти вплотную, и начинают целоваться. Как будто меня здесь нет. Детские розовые лица. <...> Хотя почему «уроды»? Веселые ребята, ничего плохого мне не сделали. Счастливые… Наверное, любят друг друга, поженятся скоро, детей нарожают, маленьких розовых поросят, таких же, как они сами. И чего я на них взъелся? Скорее всего, это из-за холода. Осенний холод, особенно в Петербурге, делает человека раздражительным».


Рождение Новороссии. От Екатерины II до Александра I. События, воспоминания, документы. Авт.-сост. Виктор Артемов, Юрий Лубченков.

М.: «Вече», 2015

Дореволюционные историки обычно относили к Новороссии обширные земли на юге империи, присоединенные со времен царствования Екатерины. В начале XX века в состав Новороссии входили Екатеринославская, Херсонская и Таврическая губернии, а также Бессарабия, Кубань, Ставрополье и Область Войска Донского.

В книге рассказывается, как на протяжении относительно короткого временного отрезка неосвоенная степь с редкими кочевьями превратилась в мощный промышленный регион — становой хребет экономики. Рассматриваются подробности присоединения Крымского ханства в 1783 году после отречения Шахина Гирея. Пристальное внимание авторы уделили и строительству крепостей и городов — Херсона, Екатеринослава (нынешний Днепропетровск), Николаева, Одессы, Таганрога, Мариуполя. Напоминают и о том, что новые земли заселяли русские и малороссы, не испытывая при этом никаких межнациональных противоречий.