Алексей КОЛОБРОДОВ, литературный критик

12.06.2019

Шумная история журналиста Ивана Голунова, изначально сугубо криминальная и — ​отчасти — ​с конспирологическим душком, стремительно развиваясь, в итоге обросла самыми разнообразными контекстами — ​прежде всего политического и, что интереснее, социокультурного свойства. Как вам, например, неожиданный ренессанс бумажной прессы в виде «голуновской» первой полосы «Коммерсанта», «Ведомостей» и РБК? По принципу «не было бы счастья, да несчастье помогло»…

В деле Голунова я, в первую очередь, видел заказ и не столько непрофессиональную работу полиции, сколько знакомый сценарий «подставы» и его традиционно узкие места, вступающие в противоречие с УПК, медицинско-экспертной практикой и здравым смыслом. Именно этот старинный полицейский прием отработан до автоматизма и достиг положения первого номера в прейскуранте теневых услуг, подчас оказываемых правоохранительными органами.

Много лет мне самому доводилось руководить провинциальным СМИ, одним из ключевых направлений которого были как раз расследования (достаточно сказать, что у нас трудился трехкратный лауреат премии Артема Боровика, знаменитый журналист Александр Крутов, ныне, увы, покойный). Да и сам я начинал как репортер, специализирующийся по тематике употребления и распространения наркотиков, — ​в 90-е эта беда сделалась реальной и чуть ли не главной угрозой национальной безопасности, — ​другое дело, что тогда в подобных категориях стремительно отучились мыслить. Словом, разные полицейские технологии мы узнавали как от самих оперов — ​чернорабочих органов, так и на собственной горькой практике.

Скажем, такой механизм задержания и последующего ареста криминальных авторитетов считался беспроигрышным. Естественно, при наличии оперативной информации, что тот или иной вор в законе регулярно употребляет. Поскольку притянуть его по иным статьям бывало подчас крайне затруднительно. По сути, это классическая история капитана Жеглова и карманника Кирпича, где обыватель, даже самый интеллигентный и либеральный, всегда на стороне милиционера.

Правда, в последние годы, как признаются сами оперативники, метод подброса наркотиков утратил былую эффективность — ​требуется значительная доказательная база, да и адвокатское сообщество выработало серьезные способы защиты от беспредела. Если речь идет о журналистах, которых надо «прессануть и закошмарить», в провинции всё чаще используют старые добрые обвинения в клевете. Эта статья, декриминализированная, а потом снова криминализированная, тоже тяжело доказывается в суде, однако в процессе позволяет развернуть плотную механику давления — ​допросы, обыски и даже изъятие редакционной техники. Голуновский же сюжет продемонстрировал, насколько столичные полицейские работают по старинке, спустя рукава и не просчитывая самых ближайших последствий.

Впрочем, сейчас интереснее, пожалуй, другое — ​чисто российский феномен выстраивания жизненных ситуаций по литературным канонам. Как говорил национальный поэт: «Природа, ты подражаешь Есенину». Несколько лет назад не Есенин, конечно, но достаточно известный литератор Дмитрий Глуховский, автор футурологических книжек-страшилок, написал роман «Текст». Авангардной казалась его задумка — ​сделать главным героем повествования айфон последней на момент выхода произведения модели. В целом же у «Текста» была крепкая реалистическая основа — ​студента Илью Горюнова, вступившегося в ночном клубе за девушку, отправляют на семилетний срок по подставе (с наркотой, разумеется) полицейского Петра Хазина.

Собственно, новым словом подобное не являлось: сюжет восходил к известным кинематографическим образцам — ​голливудским («Леону» и всей линейке про плохих полицейских) и отечественным (первому, а в особенности второму, «Бумеру»). А вот словесная механика явно заимствовалась у «новых реалистов». Скажем, бесплодные похоронные хлопоты (самая сильная, глубокая и отдающая ледяным ужасом линия романа), диалоги с ментами, радиоактивное пацанство — ​прямиком из «Санькя» Захара Прилепина. Много там было и от Андрея Рубанова — ​афоризмы о времени, россыпью и внахлест, и особое ницшеанство загнанного в тупик, и пейзажи подмосковного микрокосма, и зарисовки ночной, растрясающей жиры и гормоны, торгово-клубной столицы. Кроме того, у Глуховского наличествовало увлекательное и глубокое художественное исследование полицейской ментальности, причем в семейном изводе, со всем набором из беспредела, коррупции и цинизма.

Словом, отечественная литература часто опережает публицистику в социальных диагнозах, и об этом необходимо помнить…

Но вот что важно: в истории с Иваном Голуновым мотивация «на его месте мог быть я», увы, не работает для многих журналистов из провинции, которые, разумеется, бывали жертвами и худшего полицейского произвола, но и мечтать не могут ни о такой мощной волне поддержки, ни даже об элементарной профессиональной солидарности. Ибо вокруг Ивана много политики, тусовки, протестно-правозащитного хайпа, но совершенно не заметно движений союзных (того же Союза журналистов) и профсоюзных. А если эти институции не работают в регулярном режиме или попросту не существуют, ни один из попавших в переплет авторов не может чувствовать себя крепко защищенным. Поскольку мощный механизм либеральной правозащиты и пиар-раскрутки избирателен, капризен и не способен обеспечить журналистское сообщество постоянным патронатом. Да и ресурс его узконаправленный, а потому ограниченный.

Да, Иван Голунов освобожден из-под домашнего ареста, обвинения с него сняты в связи с недостатком доказательств. И за отдельную человеческую и журналистскую судьбу радостно, однако общая ситуация продолжает казаться во многом удручающей. Разумеется, теперь пройдут кадровые чистки в столичном, а то и федеральном МВД, и вокруг этого сложатся новые причудливые ведомственные расклады. Но положение преследуемых повсеместно (не в одной России) журналистов едва ли изменится к лучшему. А ведь «кейс Голунова» давал нам всем замечательный шанс на реальную солидарность и самоорганизацию. Однако в итоге эту возможность захватили и использовали мастера пиара и хайпа, а сама история закончилась так, как и началась, — ​столично, нишево и тусовочно.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции