Эко в пробирке

Михаил БУДАРАГИН, публицист

20.02.2016

Знаменитый итальянский писатель Умберто Эко, родившийся в 1932 году и умерший уже в новом веке, прожил настолько богатую жизнь, что ее кажется почти невозможным уместить в строгие рамки некролога. Но это изобилие — ​первый и главный обман, с которым неизбежно сталкивается каждый, кто берется читать его творения всерьез.

Вторая мировая, бурные европейские 60-е, огромная слава, толпы искренних поклонников — ​а что скрыто за всем этим?

В 1980-м выходит в свет самый известный (позже экранизированный) роман Эко «Имя Розы», где вместе с эрудированным рассказчиком читатель должен разгадать детективную задачу, найдя при этом ответ на вопрос, который даже не ставился. Восторг? Да, никто еще не обходился с литературой так же легко, как с колодой карт. Писатель XX века (а уж XIХ — ​и подавно) — ​человек серьезный, он или прекрасный ремесленник, продающий крепкий товар, или властитель дум, взирающий на людей немного свысока. А тут фейерверк: ирония, сарказм, атеизм, и все очень смешно. Важный, предвзятый, все ждущий «главного либерального высказывания» Нобелевский комитет со страдальческой миной бродил вокруг литератора, но так и не решился отдать ему вполне заслуженную премию.

Да, говорит Эко, мы станем играть: за каждым словом будет скрыта подсказка, если честно, не обязательная, но вы все равно любопытные. Читатель с первого же романа принял эти правила, не поняв их сути, хотя сам автор настаивал, что нужно воспитать в себе потребителя книг.

Но вышло иначе. Чем дальше, тем больше главному игроку не известно, во что сопутствовала странная слава: никто уже не открывал самих книг, все и так знали, о чем там. Можно было просто взять с полки увесистый том и немного покачать его на ладони, медленно произнеся что-нибудь вроде: «М-да, очень, знаете ли». А сам Эко тем временем вел мало кому запомнившиеся публицистические баталии, изучал Джеймса Бонда и Средневековье, тасовал и тасовал свои карты.

К последнему роману — ​«Нулевой номер» — ​автор термина «открытое произведение» (то есть такое, в создании которого участие принимает и читатель) и самый известный постмодернист от изящной словесности приходит в такой плотной броне из собственных слов, что распознать, где он шутит, а где серьезен, где правдив, а где нет, просто нереально.

Текст о «теории заговора» написан так, чтобы читатель сломал себе голову, не раскусив, где тут заговор и, главное, зачем.

За этой игрой скрывается одна очень простая, но крайне важная идея — ​Эко ее старательно прячет, но не развить не может. Биография человека XX века есть сумма прочитанных книг, услышанных по телевизору слов, рассказанных кем-то слухов, обрывков из газетных передовиц и так далее. Биограф Диккенса точно знает, что великий романист боролся против детского труда, и это прямо связано с «Оливером Твистом» и блестящей судьбой выдающейся книги. Жизнеописатель Эко должен догадаться (а лучше придумать), как сшить на живую нитку логические парадоксы «Маятника Фуко», самого сложного текста классика, с медиевистикой. То же касается и обычных людей: в 1870-м, чтобы иметь свое мнение, приходилось набираться ума-разума тридцать лет, в 1970-м для этого хватало часа перед «голубым экраном», а в 2016-м достаточно бросить взгляд на новостной интерфейс. Что нас ждет в 2056-м, страшно и подумать. Ничего хорошего.

«Где человек?» — ​спрашивает Эко и не находит ответа. Нет больше ни отпечатков пальцев, ни пепла от табака, ни знакомого цирюльника. Герой ушел в библиотеку, потерялся там, и теперь вполне вероятно, что никого среди книжных полок нет. Если все — ​игра, то можно и придумать 14 признаков фашизма, но так, чтобы настоящих неонацистов ни один из пунктов не коснулся. Удобно, сердито.

Но жизнь — ​она все равно никуда не делась. И когда известному литератору приносили на подпись очередную петицию с призывом «остановить войну» (а иронично-многословный Запад все еще умеет утопить в крови слишком серьезных аборигенов), он и соглашался, и сетовал на то, что ничего эти буквы не значат. Эко был классическим европейским «левым», и всегда оказывался бессилен там, где партия заканчивалась легким движением руки очередного Остапа, швыряющего шахматную доску в лицо доверчивым васюковцам.

Человека Умберто Эко мог бы найти в сирийском Алеппо, но так далеко за пределы книжных полок мало кто отваживается теперь путешествовать. А в уютном мирке игры в «угадай, что за цитата» людей не осталось еще с 80-х.