Елена ФЕДОРЕНКО

05.10.2013

Арбат принимает поздравления. Ему 520 лет. Вы думаете, это просто улица? Ничего подобного. Арбат — микромир с лабиринтом переулочков и островками двориков.

Не скажешь, что улица шелестит листвой, она почти голая. И только безумец станет утверждать, что Арбат богат архитектурными памятниками. Найдется, конечно, парочка-другая классических особнячков, стоит тут дом в виде средневекового замка с суровыми фигурами рыцарей в латах, есть постройки с атлантами, лепниной, помпезными парадными дверями, плюс сталинская высотка МИДа. Есть улицы с точки зрения архитектуры несравненно богаче, и, будем честны, Арбат безнадежно эклектичен. На памятники и вовсе почти нищий. Не получается отнести к ценностям памятник Булату Окуджаве, опускается перо, как только вспоминаешь про скульптурный дуэт Пушкина и Гончаровой или фонтан «Принцесса Турандот».

Князь Кропоткин, ставший анархистом, писал о своей малой арбатской родине как о Сен-Жерменском предместье Москвы. Время не пощадило это предместье. Но каким-то чудесным образом легенда Арбата сохранилась. У Алексея Арбузова есть пьеса «Сказки старого Арбата», ни действие, ни герои которой с Арбатом не связаны. Но в названии живет разгадка: тихий, интеллигентный, добрый и терпеливый Арбат — это жизнь старинного района Первопрестольной. Об Арбате, который мы потеряли, говорил Андрей Вознесенский: «Сердце так же стонет, как … от снесенных кварталов и оград. Арбат — это наш Вишневый сад». Его вырубили, но легенда осталась. Юрий Яковлев совсем недавно сказал читателям нашей газеты: «Арбат моего детства был низкорослым, с пряничными домиками и цветными окошками — от абажуров. Жуткая катастрофа произошла на глазах: ломали наспех, очень быстро, сносили не дома — целый мир, возводили уродливые здания на месте старинных особнячков. Вместе с их гибелью уходит особая порода людей — арбатских москвичей».

Собственно, Сен-Жерменское предместье превратилось в Монмартр, где гремит музыка, толкаются продавцы и торгуются покупатели. А ведь еще живы люди, которые помнят, как на Арбате пели соловьи. 

Арбат попал в летопись по печальному случаю, когда в 1493 году от свечи, упавшей в арбатской церкви Николы на Песках, занялось огромное пламя, едва не уничтожившее целый город. Так родилась пословица: «Москва от копеечной свечки сгорела». Тогда жил Арбат слободами, историю донесли названия переулков: Плотников, Денежный, Серебряный, Староконюшенный. И каждый примыкал к ровному и узкому позвоночнику Арбата, что на арабском значит пригород. Короткое, звонкое и необычное слово, звучащее от караванов восточных купцов, прижилось, и своего имени с тех пор улица не меняла. Правда, царь Алексей Михайлович повелел было переименовать ее в Смоленскую, но упрямые жители указу не повиновались. Прямая, как стрела без изъянов, улица полностью сгорела в 1812 году. Отстроилась быстрее иных в златоглавой. Тогда-то Арбату решили сделать «талию» — развернули под небольшим углом в районе Староконюшенного переулка. Это было мудро: на улице, соединявшей две открытые площади и распахнутой навстречу сквознякам, стало тише.

Репутация Арбата менялась, он отличался непостоянством нрава. Улица слишком часто воспламенялась, и после каждого пожара обретала новый облик. Своему беспечно-торговому ремесленному характеру Арбат впервые изменил в середине XVIII века. Слишком уж приглянулись его уголки дворянской знати. В стремительно выросших особняках началась иная жизнь — роскошная и яркая, с веселыми вечерами и ночными балами. «Житель Замоскворечья уже встает, когда на Арбате только что ложатся спать», — подмечал очевидец. Торговцам пришлось переехать — они «портили» аристократический мир. Один из мемуаристов сетует, что здесь даже табачной лавчонки не сыскать, сплошь — богатые усадьбы, где культивируют старинный московский быт. Здесь, кстати, не селились иностранцы. Облюбовали иные места — Мясницкую, Лефортово, Петровку и, конечно, Кузнецкий мост. Потому-то на Арбате звучал правильный русский язык, отмеченный певучим московским говором. 

К началу прошлого века на Арбате появляются высотки в стиле модерн на 5-6 этажей. Здания возводят для сдачи внаем, и тут, в доходных домах, снимают квартиры художники, артисты, врачи, ученые, юристы, литераторы — в скором будущем арбатские интеллигенты.

В первые советские десятилетия квартиры уплотняются: наступает время коммуналок — они нужны для строителей коммунизма. Шумный люд заполняет улицу без спроса, по Маяковскому, «Арбат толкучкою давил и сбоку и с хвоста». Сюда спешили жители окраин, чтобы наведаться в знаменитый гастроном и универмаг «Торгсин» (торговля с иностранцами) у Смоленской площади, и, конечно, в книжные магазины — они были лучшими в городе.

В 1930–1950-х Арбат берет на себя миссию государственной улицы. Партийное руководство и лично Сталин проезжают по Арбату в Кремль. Мальчишки теряют мячи в подворотнях, стараются обмануть бдительных стражей порядка, желая во что бы то ни стало поглазеть на мчащиеся по Арбату правительственные кортежи. Скоро дети Арбата подрастут и уйдут добровольцами на фронт. Мало, кто вернется. По пустым арбатским дворам будут летать похоронки.

После войны этот район облюбует высокое чиновничество. Старые дома станут перестраивать, а в тех, что начнут возводить заново, появятся квартиры с невиданным метражом и комфортом. По словам известного краеведа, Арбат из интеллигентного гнезда превращался в «фешенебельную партократическую спальню».

К 80-м годам Арбат — почтенный по возрасту и, в сущности, беззащитный — прошел еще одно испытание — превратился в пешеходную зону. Дома перекрасили, на фасадах засверкал гламур, появились фонари, увидев которые, здешний житель Булат Окуджава сказал: «Арбат офонарел». Сегодня коренные жители стараются обходить эту улицу стороной, зато туристы и шумные лоточники с иноземным акцентом чувствуют себя здесь как дома. Нелепые матрешки теснятся рядами на раскинутых стендах а-ля рюс, тут же красные знамена, фуражки с кокардами и начищенные до блеска чужие ордена. Все на продажу.

Благодать Арбату шла из древних храмов. Почти рядом были возведены три, и все — во славу Николая Чудотворца. Его, покровителя болезных и помощника бедноты, называли любимым арбатским святым. Никольские храмы перетерпели лихолетья, их уничтожили 30-е годы прошлого столетия. Помню, лет десять назад, 90-летняя арбатская старушка рассказывала о храмах своего детства, как о людях: «Убили «Николу на Песках», взорвали «Николу в Плотниках», не пощадили «Николы Явленного». Последний храм — богатый, с резной шатровой колокольней — привлек внимание Льва Толстого. Он внимательно изучил историю церкви Николы Явленного, и в «Войне и мире» рядом с этим храмом ожидал донесения маршал Мюрат, здесь же Пьер Безухов в армяке, с пистолетом за пазухой намеревался стрелять в Наполеона. Сам Толстой в молодости снимал комнату на Арбате, а в 1870-е гостил в арбатском доме у своей племянницы Елизаветы Оболенской... Чудо, что сохранилась Церковь Спаса Преображения на Песках с приделом Николая Чудотворца. Ее изобразил Василий Поленов на картине «Московский дворик».

Адреса Арбата заставляют замирать сердца не от архитектуры зданий (все, что осталось, достаточно невнятно и многократно перестроено), а от имен, которыми они овеяны. Подсчитано, что нынешний возраст Арбата совпадает с количеством знаменитых людей, с ним так или иначе связанных. Возьмем всего три дома, что расположены по соседству. В доме № 51 в последний свой приезд в Москву, за три месяца до смерти, останавливался Александр Блок. Он и раньше бывал на Арбате — в доме № 55, где жил его друг Андрей Белый. Любовью двух поэтов к одной Прекрасной Даме дышит этот арбатский уголок. И тут же, между этими домами, — двухэтажный дом Хитрово, где пролетел умноженный на три медовый месяц Александра Пушкина и его 18-летней красавицы-жены Натали. Накануне венчания поэт устраивал здесь мальчишник — прощание с беспечной юностью. В день свадьбы привез гостей на «славный бал» и званый ужин. Через полвека под сводами этого дома зазвучали мелодии на пушкинские строки в исполнении автора — Петра Ильича Чайковского. Композитор неоднократно останавливался здесь у своего брата Анатолия.

Еще один арбатский адрес — ресторан «Прага» (до начала прошлого столетия — одноименный трактир, который завсегдатаи называли «Брагой») — любимое место московской интеллигенции. Здесь поздравляли Чехова после мхатовской премьеры «Трех сестер», проводили «рубинштейновские обеды» в память основателя Московской консерватории, заседали знатоки древностей во главе с Василием Ключевским. Роскошно «Прага» жила до своего превращения в образцовую столовую «Моссельпрома». Остап Бендер не сомневался, что это «лучшее место в Москве», туда повел Ипполит Матвеевич Лизу, а после, захмелевший, получивший удар по носу, Киса поплелся вдоль по Арбату. Над ним же, «ослепительно освещенным», ведьминская сила кружила булгаковскую Маргариту. Агния Барто увековечила дом с зоомагазином: «На Арбате, в магазине, / За окном устроен сад. / Там летает голубь синий, / Снегири в саду свистят.…» А из уже упомянутого дома № 51 — герои «Кортика» и «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова. Арбат крепко сплел жизнь и литературу.

Театр — тоже в знаках Арбата. Писать о Театре имени Евгения Вахтангова и Театральном училище имени Бориса Щукина, пожалуй, неловко — хорошо известно. Как известно и то, что здание вахтанговцев было разрушено фугасной бомбой в самом начале Великой Отечественной и сразу после войны отстроено заново. Театральная же летопись улицы началась задолго до века XX. В самом начале Арбата был построен первый русский казенный театр, этим проектом дебютировал в России архитектор Карл Росси — впоследствии автор великих ансамблей Петербурга. Арбатский театр, не переживший 1812 года, поражал совершенной акустикой и невероятной красотой: пояс строгих колонн и галереи для прогулок зрителей. Юный Александр Грибоедов не пропускал арбатских премьер и, как знать, быть может, в публике видел молодых героев фамусовской Москвы.

В советские 20-е годы на Арбате открылась Мастерская Фореггера (МАСТФОР), где делали первые профессиональные шаги Сергей Юткевич, Сергей Эйзенштейн, Матвей Блантер. В 30-е кинотеатр «Художественный» («Художественный электро-театр», открытый еще до революции Александром Ханжонковым) осаждали зрители, коим не терпелось посмотреть «Путевку в жизнь» — невиданное доселе кино со звуком.

Свой голос имел и Арбат. Сначала извозчичьи пролетки звонко цокали по булыжной мостовой. С 1880-го по Арбату пустили общественный транспорт: грохотали конки, потом окрестности огласились трамвайными гудками, а синий троллейбус вышел в первый рейс прекрасным утром 1935 года. Удивительно, но городской транспорт Арбата вспоминают все мемуаристы, рассказывая, что именно он придавал улице неповторимую мелодику. Пешеходный Арбат, увы, голос потерял. Как лишился и памятника Николаю Васильевичу Гоголю, установленного здесь к столетию со дня рождения писателя. Тогда развернулась дискуссия. Одни, и в их числе Лев Толстой, видели в Гоголе «хорошее выражение, грустное и серьезное», другим не нравились гоголевские пессимизм и мрачность. Они и победили. А, может, Гоголь предчувствовал времена, когда по живому будут сметать с лица земли кружевные арбатские переулочки, чтобы построить проспект Калинина (ныне — Новый Арбат) и украсить его девятью безликими коробками? Или грустил, наблюдая, как «смывает» свое лицо Арбат?

Несколько лет назад в интервью нашей газете Елена Соловей сказала: «Орущий попсу и торгующий с ларьков Арбат — это не из моего города. Он — чужой». Актрисе вторит арбатский москвич Александр Збруев: «Арбат стал неузнаваем. Уже не посидишь в тишине, не побродишь в одиночестве по переулкам. Здесь — суета. Если человеку будущего покажут фотографии Арбата середины прошлого столетия и сегодняшнего, то он не поверит, что это одна и та же улица». И все же Арбат, вновь сменивший образ, остается Арбатом. Легендам свойственно переживать реальность.