11 мая Московский академический Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича Данченко совместно с Фондом «Новое рождение искусства» открывает выставку «Музыкальный театр в объективе Леонида Жданова». Выставка приурочена к 85-летию мэтра балетной фотографии, а также артиста и педагога, партнера Семеновой, Улановой, Плисецкой.
Лучшие спектакли, замечательные артисты той поры... Эти фотографии — не только исторический документ, но произведения искусства. Их можно и нужно рассматривать, как картины. Неслучайно фотографии именно Леонида Жданова будут представлять тему «Балет» во Всемирной цифровой библиотеке (WDL) — интернет-проекте Библиотеки конгресса США и ЮНЕСКО.
Фонд «Новое рождение искусства» выпускает в свет книгу «Мастер», составленную Ириной Дешковой. Это воспоминания Жданова — яркий рассказ о жизни и творчестве, о балетной школе и театре, о выдающихся людях 1940–1990 годов. А также воспоминания друзей, учеников, единомышленников. Среди них – Юрий Григорович и Геннадий Ледях, Владимир Васильев и Марина Леонова, Борис Акимов, Николай Цискаридзе, Марьяна Рыжкина. В книге около 150 фотографий, большинство из которых никогда не публиковалось. Фрагмент из книги «Мастер» мы и предлагаем вашему вниманию.
«Балетные фотографии моей молодости я терпеть не мог. Потому что выстроенные, постановочные фотографии — вранье. А везде так и снимали. Только такие фотографии у нас и печатались. Так что не любил я это дело и представить себе не мог, что когда-то оно займет такое место в моей жизни.
С момента смерти Сталина, с 1953 года, я получил возможность фотографировать в Большом театре. До этого Большой считался стратегически важным государственным объектом, и не только снимать, но даже появляться там с фотоаппаратом запрещалось.
До смешного доходило. Танцую Вакха в «Вальпургиевой ночи», а там весь костюм — трусы. Прямо перед сценой меня энкавэдэшник останавливает:
— Пропуск есть?
Я смеюсь:
— Да вы видите, я же в гриме!
— Все равно пропуск положено носить с собой.
— В трусах что ли?! — не сдержался я.
Дядька не смутился, тут же выпалил:
— А хоть бы и в трусах.
Там же, в Большом театре, я познакомился с фотографом из «Огонька» Женей Умновым. Мы подружились. Женя снимал балет и ухаживал за балеринами. Я часто у него дома бывал, жил он недалеко от театра, на Кузнецком мосту. Женя очень гордился своей обширной фототекой. А неловко было сказать, что не нравятся мне его постановочные карточки. Умнов и меня без конца щелкал. Просил надеть костюм, загримироваться. Шли в балетный зал, где я принимал всякие дурацкие позы, а Женя ставил свет и с очень довольным видом снимал. Но однажды Умнов показал мне альбом фотографий француза Анри Картье-Брессона. Они поразили меня, как удар грома. Я понял, КАК надо снимать…
В то время, шел 1956 год, намечалась первая после войны гастрольная поездка во Францию на три месяца. Женя, желая меня поддержать, дал мне свой фотоаппарат. И все три месяца я щелкал. Привез в Москву сорок пленок. Когда в ТАСС увидели эти фотографии, пригласили участвовать в выставках. А потом пристали:
— Почему вы, собственно, балет не снимаете?
С их легкой руки я и стал снимать балет. Во время гастролей в Японии в 1958 году купил фотоаппарат Nikon, которым снимаю почти пятьдесят лет. Потрясающий аппарат!
Думаю, мое появление в фотографии в начале 1960-х годов доставило большие неудобства другим фотографам, снимавшим балет. Я использовал прием репортажной съемки. До меня этого, применительно к танцу, никто не делал...
Сначала многие профессионалы-фотографы не принимали меня, считали дилетантом. Мягко говоря. Как только не обзывали «коллеги» по цеху. Мол, пляшешь на сцене, вот и пляши, в фотографию не лезь. А тогдашний министр культуры Екатерина Фурцева ко мне очень хорошо, как к фотографу, относилась. Взяла и назначила меня в министерскую комиссию, которая принимала фотографии для участия в международных выставках...
Сначала я фотографировал репетиции. Меня это страшно увлекало. Потому что снимать спектакль мне казалось скучновато. Там все придумано хореографом и художником, и если снимать, то все равно, что приходить в музей и снимать изо дня в день одну и ту же картину. Съемка на репетиции — другое дело. Это именно я увидел, именно я придумал. Но вскоре понял, что неправ. Потому что у настоящих, больших артистов спектакль каждый раз по-разному звучит. Одна балерина так танцует, другая иначе. Даже одно и то же движение выглядит по-разному. Как если произносить фразу: «Я люблю тебя». В зависимости от ударения в ней многое меняется, хотя всего три слова. То же и в фотографии. В какой-то момент меня это «открытие» так захватило, что я собрал целую коллекцию таких снимков. Например, разные балерины, начиная с Улановой, танцуют «Шопениану» или «Лебединое озеро». Я приходил в ТАСС, показывал пленки и мотками просто так их отдавал. Мне тогда казалось: не трудно же еще раз пойти и снять спектакль. А там Уланова в «Жизели» была и много всего интересного. Только потом до меня дошло, что я наделал…
В 1964 году в Манеже открылась большая выставка советской фотографии. Приехал и Никита Сергеевич Хрущев. Шел, одобрительно кивал, рассматривая силуэты комбайнов на полях, сытых коров-рекордисток, портреты доярок и сталеваров. И вдруг замер, покраснел от гнева: «Это что еще за безобразие, товарищи! Что за ноги!? Голые ноги, товарищи!?» Свита пришла в волнение, не помогло даже заступничество Фурцевой, тут же вызвали на ковер. Не к ней, а выше, на Новую площадь. Захожу в кабинет какого-то высокого начальника:
— Что же, товарищ Жданов, получается? Ноги, понимаешь ли, голые советским людям показываете? Хулиганите!
— Нисколько. Знаете, на деньги, заработанные этими ногами, наше государство купило оборудование целого нефтеперерабатывающего завода.
Инцидент был исчерпан. Я правду сказал. Сделал-то этот кадр во время гастролей балетной труппы Большого театра в США. Ноги моей одноклассницы Тамары Ветровой увековечил. У нее были самые красивые ноги в театре.
Как-то загорелось мне снять квадригу Аполлона на Большом театре. Но не общим планом снизу, как это все обычно делали, а фронтально. А перед театром нет ни одной высокой точки, чтобы такой кадр снять. Стал я придумывать, как бы исхитриться. И вдруг вижу, машина едет с краном и люлькой, из которой лампы в фонарях устанавливают. Меня осенило. Договорился я с одним водителем, он меня в эту люльку с фотоаппаратом усадил и поднял. И такие чудесные получились снимки. Знакомые фотографы никак понять не могли, откуда я снимал. Гадали-гадали, да не отгадали. А я им не сказал».
