Елена ФЕДОРЕНКО

13.01.2015

В день юбилея в Музее-квартире Улановой прошел вечер воспоминаний. Его организовал Владимир Васильев — первый ученик и последний партнер Галины Сергеевны.

Теперь Владимир Викторович руководит Фондом ее имени и делает многое, чтобы легенда Улановой жила во времени. Стараниями Васильева открылся музей на Котельнической набережной, а на Новодевичьем кладбище появился белоснежный памятник. Улановские вечера Фонд проводит регулярно, устраивая сценические праздники, где Владимир Викторович выступает в двойной роли — сценариста и режиссера. 

В год 105-летия балерины Васильев предложил непривычный формат — чаепитие друзей: тех, кого была бы рада видеть хозяйка дома, не пускавшая в свою жизнь посторонних. Партнер Николай Фадеечев и ученики разных поколений — Светлана Адырхаева, Ирина Прокофьева, Ольга Суворова, Николай Цискаридзе. Для них Галина Сергеевна была близким человеком, и их речи оказались свободными от пафосных эпитетов.

Ученики вспоминали свою Уланову — ту, какой они ее знали и любили. Светлана Адырхаева — сегодня сама известный педагог Большого театра — перенеслась в август 1960-го — на декаду Осетинского искусства в Москве: «Главный балетмейстер декады Сергей Корень предупредил, что пригласил на репетицию в Кремлевский театр Уланову, специально посмотреть на меня. Я онемела! Галина Сергеевна действительно пришла и на репетицию, и на концерт, подарила мне две пары балетных туфель. Их я берегу как реликвию, ни разу даже не примерила. Перед заключительным концертом меня ошеломила новость: через считанные дни я буду танцевать «Лебединое озеро» в Большом театре с Николаем Фадеечевым — партнером Улановой». 

Николай Борисович подхватил ностальгический тон, рассказав о своем лондонском дебюте с Улановой в «Жизели», когда английская пресса назвала его «самым аристократичным коммунистом». После одного из спектаклей фанаты подхватили на руки автомобиль с балериной: «В машину сел я почти случайно — хотел побыстрее попасть в отель, внезапно потемнело — мужчины, окружившие лимузин, почему-то были одеты в черное. Они вдруг начали трясти, раскачивать, толкать, приподнимать и опускать машину». Этот эпизод — из хроники исторических гастролей Большого театра 1956 года в Лондоне, где Уланова танцевала Жизель и Джульетту. Тогда, во многом благодаря Галине Сергеевне, и родилось понятие «Большой балет». Анонсы не скрывали возраст советской Джульетты, но ее 46 лет не помешали зрителям испытать ни с чем не сравнимый восторг. Британская художница Розина Виньярски, посетившая тот легендарный спектакль, передала музею 140 рисунков с изображением великой артистки и коллекцию статей, фотографий, программок и афиш. Владимир Васильев зачитал письмо Виньярски, которая мечтала приехать в эти дни Москву, но не преодолела недуга.

Гости говорили, что героини Улановой остались современными, настолько они естественны. Что так писать роли-портреты — полутонами и светотенями — умела только она. Восхищались аккуратностью движений балерины у репетиционного станка в классе, куда она никогда не опаздывала — хоть сверяй часы. Вспоминали, что линия жизни на ладони Улановой пророчила короткий и яркий земной путь, как у Джульетты, и что хиромантия подтвердила пророчество — но только на сцене, где она станцевала мало ролей, но зато — великих. Николай Цискаридзе процитировал по этому поводу саму Галину Сергеевну, говорившую, лучше грустить о несделанном, чем сожалеть о том, что удалось, и посетовал, что она была немногословна и о многом так и не рассказала. 

Кажется, в жизни Улановой действительно осталось много недоговоренного. В середине 70-х мы, студенты-первокурсники, попали на практику в Большой театр. Тихими тенями следовали за своими кумирами и поражались тому, что Галина Сергеевна ни с кем не обменивалась больше, чем одной-двумя фразами. Даже на репетициях, куда нас допустили, со своими любимыми Катей и Володей — Максимовой и Васильевым — объяснялась больше жестами и отдельными репликами, произносимыми хрипловато, с легким простонародным говорком. Подробности она стала вспоминать на исходе жизни. Посетила родной Петербург по приглашению Театрального музея. Тогда судьба подарила мне еще одну встречу. Отыскивая нужные папки на музейных стеллажах, я невольно услышала разговор музейных работников, удивлявшихся непривычной словоохотливости Галины Сергеевны на встрече со зрителями, состоявшейся накануне. Тихонько открылась дверь, и вошла Уланова — как всегда, в элегантном костюме, туфельках на каблуках. И разоткровенничалась о том, как всю жизнь тосковала по городу детства, насколько тяжело ей жилось вдали от родных могил, как ей снится Нева, до какой степени тягостна известность и страшна «узнаваемость». Прячась от них, она пробиралась в вагон «Красной стрелы», сразу занимая верхнюю полку, и сейчас тоже готова спрятаться в дальний угол — укрыться от новых ритмов жизни. Это были признания очень одинокого человека. Казалось, она предчувствует, что в последний раз встречается с Петербургом. 

Получая в середине 90-х «Золотую маску», «великая немая» вновь заговорила — немного теряясь, подбирая слова, связывая нити прошлого с настоящим. Но зал ее не дослушал, разразившись аплодисментами. То ли решили поддержать, то ли — захлопать. Сжавшись, как на полке в поезде, она покинула сцену. Ее век уходил вместе с организованностью, терпением, замкнутым нравом, молчаливым характером, умением обижаться и помнить обиды. Ее Джульетта, Жизель, Одетта навсегда оставались в истории стойкими и беззащитно-обреченными, похожими на мечту очевидцев — знаменитых композиторов, художников, артистов, писателей, и — простых солдат, прошедших Великую Отечественную с ее фотографиями. Искусство Улановой пробивало, подобно ознобу. Фаина Раневская якобы рассказывала: «Вы спрашиваете, где Завадский? — Он пошел на рыдалку. — Разве он рыбак? — Не на рыбалку, а на рыдалку. Сегодня Галя танцует Жизель, а когда Галя танцует Жизель, Юра всегда плачет». Правда, нет ли — сейчас не проверить. Но остались зафиксированными и подлинные слова Раневской: «К искусству Улановой отношусь коленопреклоненно».