Елена ФЕДОРЕНКО

27.01.2016

На исторической сцене Большого театра Гамбургский балет Джона Ноймайера представил похождения хвастуна и скитальца Пера Гюнта.

Четверть века назад хореограф показывал Москве и Петербургу (тогда еще Ленинграду) первую версию спектакля. Балетоманы со стажем испытали восторженный шок от прежде невиданного в танце психоанализа и авангардной музыки Альфреда Шнитке. 

Вечный странник Пер Гюнт, пройдя долгий путь в поисках своего предназначения, возвратился в родную деревню из мира химер к постаревшей, но не уставшей ждать возлюбленного Сольвейг.

Норвежский «Пер Гюнт», рожденный Генриком Ибсеном полтора века назад, далек от современного зрителя и больше ассоциируется с музыкой сюиты Грига. Любители театра наверняка помнят спектакль «Ленкома». Массив тяжеловатого текста пятиактной драматической поэмы осиливают единицы, что, впрочем, предвидел сам автор, полагавший, что «Пер Гюнт менее всего может быть понят за пределами скандинавских стран». Мифологический, сказочный сюжет соединен с приметами романтической баллады и актуальными в годы создания аллюзиями. 

Балетный «Пер Гюнт» — фантазия по Ибсену. Здесь Пер — лирический герой композитора Альфреда Шнитке и хореографа Джона Ноймайера (он, правда, уходит в разговоре от этой темы), и оба вглядываются в экзистенциальные пучины, рассуждая о том, что значит быть самим собой и насколько зыбкими оказываются выбранные пути-дороги. Композитору явно близка мысль Николая Бердяева, называвшего Пера норвежским Фаустом. В музыке — морок тревожных ощущений и ускользающих, тающих прозрачно-небесных мелодий — длинных и длящихся. Вся партитура выстроена на проникновенных интонациях, передающих и искушения судьбы, и обреченность блуждать в поисках смысла жизни. Скорбный финал «бесконечного адажио» звучит раскаянием, переходящим в истаивающее, как под куполами храма, эхо. 

Спектакль красив и многолюден. Норвежские крестьяне и зарвавшиеся тролли, гламурные участники мюзик-холла и ад сумасшествия, безбрежные просторы и скалистые берега фьордов, ажурная лесная хижина и морские скалы. Экзотические пейзажи возникают как декорации к фильму (художник-постановщик Юрген Розе), в съемках которого, по замыслу автора балета, участвует голливудская звезда — сам Пер Гюнт, чья жизнь подробно прослеживается от рождения до возвращения домой.

В прологе Пер появляется на свет вместе с «Аспектами» своей личности (их исполняют солисты труппы): агрессия, сомнение, невинность, проницательность. На них замешен характер героя, они будут сопровождать его по пятам. «Аспекты» берут на себя смысловую нагрузку, которой Ибсен наделил Пуговичника — странного, загадочного, мистического персонажа, одержимого желанием сделать Пера таким, как все, а спустя годы — переплавить его душу в пуговицу, поскольку он не оправдал своей земной миссии. 

Сначала «Аспекты» запутывают отношения Пера с родными хуторянками: уводя из-под венца землячку Ингрид, он оставляет Сольвейг. Потом отправляют героя на шабаш в царство троллей — зловещий табун отплясывает в откровенно легкомысленных костюмах, а Пера обольщает Зеленая. Затем судьба завлекает блудного сына в мир блестящего шоу-бизнеса, и уже там, в рукотворном царстве порочных наслаждений, он попадает в объятия страстной кинодивы Анитры. Ингрид, Зеленую и Анитру танцует, являя чудеса перевоплощения, нежная и возвышенная балерина Элен Буше. 

Сам Пер в исполнении красавца-блондина Эдвина Ревазова (он знаком любителям балета по интересной интерпретации роли Армана Дюваля на московской премьере «Дамы с камелиями» Ноймайера) похож на деревенского мечтателя с задатками авантюриста. Чудака и задиру, родственника Петрушки и Иванушки-дурачка. По жизни он движим любопытством, что множит искусы и пороки. 

Все залихватские массовые сцены в «местах соблазнов» скачут диким мустангом на радость публике — очевидно, что Ноймайера, помимо философии, заботит и скорый успех у среднестатистического зрителя. Но угар страстей с лихвой искупается пронзительными картинами-размышлениями (Пер с матерью — Лесли Эйманн и Сольвейг — Анна Лаудере). Нежнейшие дуэты с игрой взглядов, бархатными объятиями, хрупкими поддержками, ногами, с утюжками оттопыренных стоп, и руками, сломленными в локтях и кистях под острыми углами, — не для балетной красивости, а для трансляции движений души. 

В эпилоге — подчеркнуто медленные движения. Пер приходит на родной хутор в тот день, когда хоронят Ингрид. 

Любящая мать сына не дождалась, а верная Сольвейг ослепла. Она узнает Пера на ощупь, касаясь его теми самыми, ласковыми ладошками, которые он так целомудренно целовал в сцене первой встречи. Она и становится, по сути, единственным оправданием его жизни. У Ибсена Пера встречает потерявшая зрение от горя и слез старуха. Но у балета нет старости, поэтому Сольвейг и Пер, по Ноймайеру, остаются юными. Движения же затормаживаются, переходы поз и сложные поддержки даются рапидом, усталость не позволяет анализировать саму жизнь и ее итоги. Умирать легче там, где тебя ждут и любят. Миг абсолютного спокойствия обрывается черным занавесом.

Джона Ноймайера, несомненно, любят в Большом. На пресс-бриффинге, приуроченном к гастролям, генеральный директор театра Владимир Урин объявил, что в следующем сезоне гамбургский хореограф поставит в ГАБТе новый оригинальный балет. За кулисами поговаривают об одном из романов Льва Толстого. Верится охотно — страсть Ноймайера к русской культуре со штудиями системы Станиславского, балетами по Пушкину и Чехову очевидна. 

Джон НОЙМАЙЕР, руководитель Гамбургского балета: 

— Моим горячим желанием было показать этот спектакль в Москве, потому что здесь много лет назад начиналось наше сотрудничество с Альфредом Шнитке. Не было бы его музыки — не состоялся бы этот балет. Пьесу Ибсена я предложил Шнитке, если не ошибаюсь, в 1985 году. Мы начали встречаться в Москве, где и продвигалась наша интересная работа. В ходе рассуждений о смыслах либретто она становилась все более экспериментальной, пока не дошла до своей высшей точки — встречи Сольвейг и Пера, для которой я попросил написать бесконечное адажио... 

Во время сочинения «Пера Гюнта» Шнитке пережил инсульт, и наши планы пришлось отложить на два года. Премьера состоялась еще позже — в 1989-м. Тогда же мы получили приглашение из Большого и Кировского (Мариинского) театров — я был счастлив возможности привезти «Пера Гюнта», тем более что Шнитке еще жил в России и мог прийти на эти спектакли. 

Года три назад я переслушал музыку, пересмотрел некоторые фрагменты балета и решил, что мне надо поставить его заново. Стимулом оказалась музыка. В 1980-е партитура писалась поспешно. Репетиции проходили под грузом большого напряжения, мешала и тяжелая болезнь композитора. Музыка, написанная «после» нее, отличается напряженной эмоциональностью и острым драматизмом. Переслушав Шнитке, я понял, что хочу вернуться к «Перу Гюнту» в иных обстоятельствах и вложить в спектакль накопившийся жизненный опыт.

Премьера новой редакции прошла в июне прошлого года и имела большой успех. В сердце вновь зародилось огромное желание представить столь важную для меня работу в России. Хореография процентов на пятьдесят новая, переставлены несколько музыкальных фрагментов. Главные изменения претерпел образ Сольвейг — он стал для меня гораздо важнее. Много думал, перечитывал Ибсена и понял: Сольвейг — очень сильная женщина, и сила ее — в чувствах. Возможно, спасать мир любовью, как это делает она, — сегодня едва ли не единственная надежда на будущее. А в самом Пере усилились внутренние сомнения, острее стали вопросы, которые он задает себе на протяжении жизни.