Юрий Кублановский: «90-е принесли настоящую катастрофу»

06.08.2016

Дарья ЕФРЕМОВА

Поэт, искусствовед, литературный критик, лауреат многих премий (в том числе Патриаршей имени Кирилла и Мефодия), он нередко комментирует политические события, говорит, что история у него «в крови», а «железную поступь Командора-времени невозможно не ощущать на собственной шкуре». «Свой» побеседовал с Юрием Кублановским о непростых уроках прошлого и настоящего, конфликтах и противоречиях в среде российской интеллигенции, о Достоевском и Бродском, современной литературе, о крахе советского государства, произошедшем четверть века назад.


СВОЙ:
Юрий Михайлович, мы переживаем исторические времена?
Кублановский: Все времена по-своему исторические. Слава Богу, постисторические еще покуда не наступили. Когда-то в молодости, будучи инакомыслящим, думал: если доживу до той поры, когда коммунистическая идеология рухнет, то откажусь от оппозиционности навсегда. И вот «материализм» в России канул в Лету, но ждать, что вырастут сто культурных цветов, кажется, пока не приходится. Как говорил Солженицын, в социализм падали 70 лет, подниматься из него будем сто. Тут беда вот в чем — выход из системы оказался намного более болезненным, чем нам казалось. Мы считали, что с падением режима произойдет морально-нравственное воскрешение общества, выздоровление социума. Вместо этого 90-е принесли Великую криминальную революцию, настоящую катастрофу. 

Последние годы существования Союза, время застоя действовали разлагающе на правящую верхушку и особенно на ее молодые кадры. Не случайно большинство олигархата — выходцы из комсомольской номенклатуры. Удар пришелся не только на социальную жизнь. Подобного разграбления история не знала со времен Византии, причем тогда хищничали пришельцы, а тут — свои. Но еще страшнее — моральное оскудение. Несмотря на все лицемерие коммунистической идеологии, в советских людях было много идеализма, бескорыстия, искреннего желания послужить Отечеству. И вот по этим чаяниям и надеждам ударили особенно сокрушительно — «рублем», пропагандой корысти без берегов. Теперь говорят: ну ладно, что вы все поминаете ельцинизм, «чикагских мальчиков», ведь с тех пор минуло уже столько лет, давайте обсуждать наблюдаемые сегодня изъяны. Но в том-то и дело — ноги растут оттуда, из прошлого. Помните, в «Бесах» революционер и прожектер Шигалев говорил: мы дадим право на бесчестие, и тогда все к нам перебегут. Вот тогда, в 90-е, и было дано это «право». От него все пошло. 

А что касается вовлеченности в историю, так это всегда было свойственно русским литераторам. Тем более — людям моего возраста, которым довелось стать очевидцами многих драматичных событий. Ведь я помню, к примеру, день, когда умер Сталин. А если учесть восьмилетнюю эмиграцию, политические преследования до нее... Ход истории почувствовал на себе, при том, что наше поколение — те, кто родился после войны, — в известной мере «халявное»: мы по большому счету не знали ни пыток, ни голода, ни прямых угроз для жизни, ни военных лишений, ни физических испытаний, выпавших на долю наших отцов и дедов. 

СВОЙ: Какого рода опытом стала для Вас эмиграция? Вы жили в Париже, потом в Мюнхене, были знакомы с Бродским...
Кублановский: Сложным, хотя и, безусловно, интересным. С Бродским сначала общались заочно. В небольшом, но авторитетном издательстве «Ардис» в Америке он выпустил мою книгу и написал послесловие. Как раз после этого КГБ поставил передо мной условие — или отъезд, или лагерь. Но все это произошло не только из-за сборника, а «по совокупности обстоятельств»: в конце 1980-х я оказался самым публикуемым поэтом «тамиздата». В журналах «Континент», «Вестник христианского движения», «Грани» выходили мои стихи. Так что, посылая стихи Бродскому, я намеренно шел ва-банк, понимал, что здесь меня все равно уже не будут печатать, да и не позволят трудиться по моей искусствоведческой профессии. Работал дворником, сторожем, истопником в храмах Москвы и Подмосковья. 

В первый же вечер, когда я приехал в Австрию, Иосиф сам мне позвонил. И первое венское жилье у меня появилось благодаря ему. А увиделись уже в Париже, когда я работал в газете «Русская мысль»: Бродский тогда проездом из Италии специально пришел познакомиться. Мы до полуночи бродили по городу, говорили обо всем на свете. Впоследствии таких встреч с глазу на глаз у нас было немного, но все они мне очень памятны. Он был старше меня всего на семь лет, однако у меня было ощущение, что мы принадлежим к разным поколениям, настолько сильно отличались питерский «центровой» еврей и волжанин из Рыбинска, агностик и православный. 

СВОЙ: Бродский категорически не желал возвращаться в перестроечную Россию, говорил, что Ленинград, завешанный вывесками на ломаном английском, — не его город. А Вы вернулись...
Кублановский: Да, и никогда не считал, что совершил ошибку. А последние 10–15 лет — новый этап моей жизни. В отличие от многих коллег, в прошлом единомышленников, полагаю, что мы — свидетели медленного, но все же выздоровления российского общества, восстановления своих корней, чувства государственного достоинства. Самое страшное для меня событие, случившееся после возвращения из эмиграции, — бомбардировки Белграда и Косово. Я воспринял их очень лично, как унижение моей страны, которая промолчала, не смогла прийти сербам на помощь. Ну а самый счастливый, духоподъемный момент — возвращение Крыма. Я совсем недавно оттуда вернулся, выступал в Симферополе, Севастополе. Лишний раз убедился, что, несмотря на трудности (они велики, недаром там ждут завершения строительства моста через пролив как манны небесной), все понимают: иного выхода не было и нет. 

СВОЙ: Приход новой власти в Киеве — тоже своего рода криминальная революция...
Кублановский: Любая революция — это прежде всего социальная и психологическая одержимость. А тут еще сошлись две составляющие: идеологическая, построенная на псевдоидеалах Запада, в данном случае нелепых и неуместных, и криминальная, с олигархическим переделом. Все это опустило украинский народ в полную нищету. Как ни оценивай времена Азарова и Януковича, они были относительно благополучными по сравнению с нынешними. Любой простой украинец это чувствует на себе.

СВОЙ: Людей жалко. Не весь же народ «заслуживает своего правительства»...
Кублановский: Конечно. Очень остро переживаю то, что там происходит, Украина для меня родная, я там жил, работал трудником в Почаевской лавре под Тернополем, скрываясь от политических преследований. Однако моя гордость за то, что Россия вступилась за соотечественников в Крыму, резко развела меня с «либеральной» интеллигенцией. В 90-е наши расхождения только теплились, я еще мог работать, например, в редакции журнала «Новый мир», приверженной ельцинизму, и вполне там с коллегами уживался. Теперь же со мной порвали те, кого я знал десятки лет. 

СВОЙ: Такова цена российского либерализма. Примерно так же травили некогда Лескова.
Кублановский: Да и Достоевского прощали лишь за то, что он был сиделец, «по инерции», пропуская мимо ушей его предупреждения, высказанные, например, в «Бесах», террористы-народовольцы искренне шли в толпе за его гробом. В целом же нетерпимость — перманентное качество либерального «участка» и всего «освободительного движения» что в XIX, что в XX, что в XXI веке. Если в советский период это было приглушено, то сейчас вышло на поверхность.

СВОЙ: Что скажете про современную литературу? Она жива?
Кублановский: Жива, но не моя. Это литература постхристианской цивилизации, в основе своей лишенная катарсиса, характерного для произведений прошлого. В тех же «Бесах» — страшная рассказывается история, но, закрывая книгу, остаешься не в подавленном состоянии. Возможно, оттого, что зло вскрыто, обнаружено и показано во всей своей метафизике. А сегодня кажется, что автор погружен в эту вселенскую дрянь и для него ничего больше не существует. В поэзии — так же... Баратынский в свое время написал стихотворение «Последний поэт». Он уже тогда, в 1830-е, чувствовал себя таковым, ибо слышал ту подземную поступь новой, разночинной цивилизации, что погубила аристократическую культуру пушкинских времен. Я сейчас читаю немало исторических книг и поражаюсь существующим параллелям. 

Пользуясь случаем, хочу сказать, что Российский фонд культуры уже не первое десятилетие осуществляет совершенно замечательный, на мой взгляд, проект, в своем роде лучший в стране — издание альманаха «Российский архив». В нем печатаются дневники, записки, мемуары русских людей из прошлого. Благодаря этому наша цивилизация видится объемно: не такой, какой она рисовалась коммунистам и коммунистами, и не той, что изображается нынешними либералами, но во всем своем колоритном богатстве. Главный редактор этого издания Алексей Налепин делает важнейшее и чрезвычайно полезное дело.

СВОЙ: Вы тоже в какой-то мере считаете себя «последним»?
Кублановский: В современном литературном творчестве, как мне кажется, практически не осталось высокого, христианского смысла. Вижу много потенциальных талантов и дарований, но ощущения того, что создается здоровая, духовно богатая литература, лично у меня нет. Почти перестал встречаться с литераторами, мне весьма тяжело общаться с коллегами. Живу, можно сказать, наособицу.

Хотя, впрочем, ссора, непримиримые разногласия — традиционное состояние русского человека. Взять наших соплеменников, которые массово были выдавлены на Запад после 1917 года. Они ведь так и не смогли слиться в сплоченную диаспору. Солидарности, какая есть у евреев, армян, грузин, у нас, увы, никогда не было. Почему? Это уже другой разговор...

Оставить свой комментарий

Комментарии (1)

  • alt

    Кречет Станислав 10.09.2016 08:27:49

    Уважаемая газета! Прочитал с интересом искренние (как мне показалось) ответы Юрия Кублановского. Хочется благодарить его. Но! Чувствую в некоторой отстранённости, неактивности, что ли, признак того, что даже такие глубокие люди излишне заняты собой, отстраняясь от народной боли.
Вы действительно хотите удалить комментарий? Ваш комментарий удален Ошибка, попробуйте позже
Закрыть