Алеша Муромец

Его имя стало легендой. Александр II пожаловал ему орден Святого Владимира четвертой степени с девизом «Польза, честь и слава». Муромским обществом был составлен в свое время «приговор»: поместить в рабочем зале местной думы его изображение, с тем чтобы каждый «взирая на портрет, имел его своим примером». Сегодня это полотно, выполненное художником Аполлинарием Горавским, находится в историко-художественном музее Мурома. 

Об этом человеке слагали стихи и поговорки. В память о нем были установлены мемориальная доска и бюст в сквере, названном в его честь. Ему пели хвалу при жизни. Пророчили славу непреходящую — и не ошиблись. В городе до сих пор о нем говорят: «Наш отец». Редкость! 

Алексей Ермаков родился в Оренбургской губернии, в Челябинске, за два года до конца XVIII века. Его отец числился купцом второй гильдии. Сын же начал карьеру с малого — поступил в казенную контору на должность писца.

Женился в 19 лет на дочери приказчика Марии Наседкиной. Случилось это в Кыштыме, на востоке Урала, там, где знаменитый Никита Демидов построил свои не менее известные заводы. Места красивые, просторные и не бедные. Но навсегда поселиться там Ермаков не захотел. Выбрал, когда настал черед осесть на постоянное жительство, далекий от Уральского хребта Муром.

Говорят, убедил его навсегда остаться в этом городе местный неудачник-купец: «У меня не получилось, не значит, что у тебя не получится. Народ здесь с оглядкой, однако основательный и верный. Хитроват, скуповат, но в коммерции без этого нельзя»». Выпив, переходил на шепот: «Много здесь особенного. Посмотри, как стоит город — с потаенными своими сокровищами. Если уж леса, то вековечные, дремучие. Если уж лиходеи, то Соловей-разбойник. Если уж славный богатырь, то Илья Муромец. Если уж купцы, то такие храбрецы, что за тридевять земель по Оке, Волге, Днепру, Десне с красным товаром едут. А торговал Муром еще и с греками, и с булгарами, и со всем арабским миром».

Все знал этот купец-книгочей, но не сумел применить к делу. Ермаков был из другого теста. Спустя три года по приезде на новое место (1847) он — купец третьей гильдии, в 1855-м записывается в первую, становится богатым и влиятельным человеком.

Перед его глазами — деревянный город с немощеными улицами, ни чистоты, ни порядка. На площадях — груды навоза и мусора. Дороги весной и осенью совершенно не годились для проезда, тонули в вязкой грязи и лужах. Вечерами всюду темно: 26 масляных фонарей старой конструкции не приносят никакой пользы — один расход. 

Особенно раздражало и расстраивало Ермакова то, что все это неряшество соседствовало с великолепным узорочьем храмов Троицкого и Благовещенского монастырей. Он поднимал глаза к небу, смотрел на главы-маковки и думал: хорошо бы их обновить. Улыбался, если в этот момент слышал мелодичный звон, ибо с детства помнил надпись на одном из колоколов: «Пока я звоню, пусть далеко отступят огонь, град, молния, зараза, меч, сатана и злой человек». 

Все больше ощущая Муром своим, родным, Алексей Васильевич начал понимать его извечные проблемы. Город мучили пожары. Их едва удавалось тушить. В 1859 году таковой возник из-за неудачного расположения городской ярмарки с ее временными балаганами и скоплением народа. Стало совершенно ясно, что пожарная команда, состоящая из нижних чинов-отставников плюс неважнецкого обоза, не может справиться с сильным пламенем. К тому же вода имелась лишь во дворах — ее доставали из колодцев небольшими бадьями. На берегу полноводной Оки — проблемы с водой! Съезды к реке были неустроенными, попытка добыть спасительную влагу превращалась в каторжный труд, особенно для женщин. Козья речка, остаток прежнего городского рва, являлась просто отстойником, представляла несомненную опасность для здоровья жителей, которые пили из нее воду... 

Общественная деятельность Алексея Ермакова на благо Мурома берет начало в 1851-м. Спустя шесть с лишком десятилетий тогдашний городской голова Иван Мяздриков записал: «В этом году Ермаков был избран попечителем городской больницы... Он выстроил за свой счет деревянный флигель для помещения в нем женского отделения, аптеки и цехгауза. Открыто по его инициативе и женское училище, и он был назначен его Почетным блюстителем. Он хотел дать ход учебному образованию девиц — будущих матерей, благодаря чему улучшится семейный быт, а следовательно, и нравственность. Это училище, преобразованное впоследствии в прогимназию, а потом в гимназию, он первоначально поместил в своем доме. Кроме сторублевого взноса по должности, он ежегодно одевал на свой счет сорок учениц».

В 1862-м Ермаков стал градоначальником. Должность главы городского общественного управления была введена Екатериной II. По ее указу голова избирался домовладельцами не моложе тридцати лет. Обязывался выполнять «особые распоряжения» высшей власти. Интересно, что впервые Алексей Васильевич удостоился такого избрания в 1857-м, но почему-то отказался от почетной и ко многому обязывающей должности. Возможно, сравнил потребности печального состояния города и свой тогдашний ресурс. И как человек честный решил, что это сравнение — не в его пользу.

Жители, выбирая себе мэра из купцов, требуя успешности в делах и честности и находя все это у Ермакова, во второй раз выдвинули его. Тот согласился и стал двадцать третьим градоначальником Мурома. 

Большую роль в его судьбе сыграла встреча с чиновником особых поручений Министерства внутренних дел Евгением Богдановичем. Видя в Ермакове горячее усердие, стремление к общей пользе, а также желание начать службу с крупного, стопроцентно необходимого для города предприятия, Богданович сказал: «Мурому нужен водопровод». Ермаков не терял ни дня. В это нелегкое дело решил вложить часть собственного капитала. Поначалу сделал ошибку, посчитав, что водопровод требуется лишь для борьбы с пожарами, а потому заполнять его можно из Оки. Но довольно быстро сообразил: вода-то нужна и для других надобностей, а в периоды весеннего половодья и осенних дождей она непригодна для человека. 

В мае 1863-го под началом Ермакова уже работал инженер-подполковник Егор Ержемский. Тот в короткий срок составил план мероприятий, выбрал место для водонапорной башни и фонтанов. Тогда же стали искать родники. Источники с изобильной водой хорошего качества нашли на берегу Оки, немного выше церкви Николы Мокрого. Решили устроить там сборные колодцы и водокачку.

Ержемский потребовал, чтобы никто не вмешивался в его деятельность. 11 июля заложили фундамент водонапорной башни. 

Городской голова, не мешкая, отправил инженера за границу, в Берлин и Гамбург — купить машины, чугунные трубы, все необходимое для фонтанов. Работа закипела. 

(Сегодня эта башня — не только памятник архитектуры, но и символ ермаковского времени. Никто и никогда больше такого сооружения не построит.) 

Не обошлось и без серьезных проблем. В сентябре Сенат издал указ о возведении Ермакова в потомственное почетное гражданство. А в октябре вдруг пришел запрет на строительство водопровода. Владимирская губернская комиссия потребовала объяснений: «...кто будет содержать содеянное?» — вдобавок предположив, что «от водопроводного дела будут безобразия в городе и неудобства для жителей». 

Вот как описывает происшедшее все тот же Иван Мяздриков: «Ермаков был крайне возмущен таким взглядом на его предприятие. Он пишет губернатору, что уже израсходовано 35 тысяч рублей, что, устраивая водопровод, он имел не личные интересы, а благосостояние города... Что затрачивая свой довольно значительный капитал, он не желает иметь над ним контроля, что его постройки не делают безобразия городу, а наоборот, служат его украшению...»

Несмотря на указанную переписку с губернатором и все представленные доводы, комиссия не разрешила продолжать строительство. И тогда градоначальник написал докладную министру в Петербург. Эту схватку он выиграл: 26 августа 1864 года состоялось торжественное открытие водопровода, Ермаков передал его горожанам, и Муром стал одним из немногих городов России, получивших совершенную систему водоснабжения.

Водокачка с водосборными колодцами, с машиной в 15 сил, нагнетательная магистраль с чугунными трубами, водонапорная башня с баком вместимостью до четырех тысяч ведер, 17 фонтанов, водоразборная линия длиной более четырех верст из деревянных труб — все это действовало более ста лет и было сделано Ермаковым на свои деньги, без привлечения сторонних капиталов.

Постройка водопровода в маленьком уездном Муроме стала замечательным событием, приобретшим всероссийскую известность. Многие городские управления обращались к Ермакову с просьбой прислать чертежи и планы. 

Наконец, наступил перерыв в делах. Градоначальник, не без увещеваний супруги, собрался в Европу на отдых, на воды. Но, следуя как-то мимо Николонабережного оврага, зацепил взглядом разрушенный дождем и ветром ярмарочный балаган — и никуда с женой не поехал. Вспомнил жуткий пожар 1859 года и принялся вывозить старую ярмарку за пределы города. На муниципальные и личные средства вскоре начал стройку постоянных павильонов — девяти корпусов с лавками. Алексей Васильевич ссужал необходимые суммы без процентов. Помимо лавок, трактиров, кондитерской, всевозможных выставок, поборник красот Ермаков возле ярмарки с ее теперь уже постоянной пропиской разбил сад и поставил роскошные фонтаны.

Под его началом соорудили новые казармы, избавившие население от бремени постоя солдат. Засыпали Козью речку, срыли вал около Троицкого монастыря и перебросили сюда землю с Воеводской горы, дабы на месте смрадной, антисанитарной канавы устроить красивую Сенную площадь, расширить бульвар и высадить сквер. Переселили с Успенского оврага жителей — в городской поселок под названием Новый штаб. 

Возле Большого моста стояла богадельня в один этаж. Глядя на бездомных, этот тертый жизнью купец восклицал: «Сердце рвется». В Муроме таких «сирот» было немало. Ермаков расширил старое здание богадельни, надстроил второй этаж и поселил туда бедолаг. Здесь же разместил лечебницу и аптеку. Первая из этой пары имела в городе огромную популярность. Содержал ее Алексей Васильевич на свои капиталы. 

В том же здании расположил для детей «неизвестного происхождения», подкидышей, приют, устроенный со всеми удобствами. «Детей опекали няни, кормилицы, врач, за порядком постоянно следила благородная дама», — так писалось в газетах. 

Ермаков понимал, что на приют будут постоянно требоваться деньги, и предпринял некоторые маневры. Например, скупал старые питейные дома за заставой на берегу Оки и передавал их в город, дабы полученные барыши шли на поддержание приюта. С разрешения городского управления выстроил за свой счет пять мясных лавок и тоже отдал их обществу, чтобы доходы с них направлялись по тому же адресу.

Муромцы поняли, что, кроме обыденного проживания, есть очень важная вещь — исполненный ответственности уклад родного города, его слава и благополучие. Они поддержали своего градоначальника, когда тот ходатайствовал перед правительством о внедрении телеграфа. Таковой появился за счет капитала Ермакова и пожертвований граждан. Оказали помощь, когда он поднял проблему начального образования, находя нужным иметь в Муроме 25 школ, а не шесть, к тому моменту действовавших. Разумеется, не могли отказать ему в строительстве библиотеки. Дружно, с энтузиазмом сказали «Да!», когда Алексей Васильевич испросил разрешение общества на постройку театра. И содержал труппу за свой счет. Старый город обрел праздничные нарядные вечера, разговоры об искусстве, театральный разъезд, постоянно насыщался чем-то новым. Образовывались связи, на которых держится достоинство любого места. Знаменитая Пелагея Стрепетова, объездившая русскую театральную провинцию — Рыбинск, Ярославль, Самару, Симбирск, оказавшись на гастролях здесь, поразилась: «Каково же было наше изумление, когда мы, приехавши в Муром, нашли небольшой, чистенький, милый городок, прекрасно вымощенный, с фонтанами на площадях, с водопоями, а главное, площадь с собором посередине своей необычайной красотой даже смело смогла бы сделать честь картине незаурядного художника». Во время прогулок по городу она особенно любовалась Троицким монастырем. Ей вряд ли сказали, что белый каменный двухэтажный корпус, узорчатая ограда и золотые главы церквей устроены желанием и личным капиталом городского головы, с которым актриса накануне беседовала после спектакля... 

У людей энергичных, деятельных, к тому же еще и эффективных, в завистниках-недоброжелателях нигде и никогда недостатка не было. Нашлись таковые и у Ермакова, в октябре 1868-го в газете «Биржевые ведомости» напечатали пасквиль с обвинениями муромских властей в необоснованных тратах. Конечно же, это была атака на мэра. Но муромцы (сейчас их самоназвание — «муромляне») встали на защиту своего начальника, возмущенное общество практически единодушно назвало статью вымыслом, ложью, клеветой. 

Его последнее крупное дело было связано с мечтой о том, чтобы Муром выбрался из своего захолустья, вплелся в сеть стальных магистралей империи. Однако проект железной дороги в этом районе министерство путей сообщения уже однажды (еще в «доермаковские времена») отклонило. Градоначальника этот отказ не остановил. Он пригласил толкового и настойчивого человека, отставного гвардии поручика, заключил с ним договор и дал тому полную доверенность на хлопоты по строительству железной дороги от Мурома до Коврова. Выделил на расходы 100 тысяч из личного капитала. Условия его были простыми: если дорогу проложат, то эта «сумма должна быть возвращена акциями железной дороги, в противном случае он жертвует их на строительство и обязуется не взыскивать». 

В январе 1880-го из Коврова в Муром вышел первый поезд. Любимый город Алексея Ермакова получил железнодорожное сообщение и отныне отправлял товары на знаменитую ярмарку Нижнего Новгорода, в промышленные зоны Москвы и «далее по всем пунктам». В Муроме открылись паровозные мастерские, ставшие потом одним из крупнейших локомотивостроительных заводов. Жаль, что легендарный мэр всего этого не видел. Он умер десятью годами ранее, в ночь  на 9 августа 1869-го.