Хорошее отношение к собакам и лошадям

В русской живописи остается немало белых пятен: забытых имен, потерянных картин, невыясненных судеб. Картины Алексея Степанова, творившего на рубеже XIX–XX веков, не обладали притягательностью произведений Михаила Врубеля или лиричностью полотен Исаака Левитана. Пейзажи Степанова отличала особая неяркая красота, которая, впрочем, привлекала и зрителей, и коллег. Сам он оказался слишком скромен, даже запретил писать о себе монографию. Хотя должен был войти в историю прежде всего как выдающийся анималист. В мае отмечается 160-летие со дня рождения мастера.

Знаменитый живописец Павел Корин, отзывался о его работах: «Словно я Пушкина стихи прочитал. Вот так же просто; просто, а высоко». Степанов действительно избегал вычурности, не только в работе, но и в обычной жизни. Он был, как писала советский искусствовед Ольга Лаврова, спокойным и ласковым к людям. Художник Михаил Нестеров вспоминал о товарище: «Алексея Степановича Степанова, нашего «Степочку», мы все любили. Да и как было его не любить! Я совершенно уверен, что на всем белом свете не нашлось бы такого свирепого человеконенавистника, который ни с того ни с сего, «за здорово живешь», невзлюбил бы Алексея Степановича».

Почти не сохранилось писем художника, так что его внутренний мир так и остается загадкой. Вероятно, из-за излишней скромности отечественный мастер не ставил дат на картинах, о времени создания часто догадываются по косвенным признакам. Многие его произведения канули в Лету, о них напоминают лишь черно-белые фотографии. В частности, до нас не дошли ранние работы, которые могли бы познакомить со становлением живописца. Уроженец Севастополя, он рано остался один, учился сначала в Институте обер-офицерских сирот, потом в 1-й мужской гимназии, а затем — в Константиновском межевом институте.

Пропали и другие важные свидетельства — оригиналы примерно ста рисунков, созданных Степановым для журнала «Природа и охота». Сотрудничество началось в 1883-м. В ту пору молодой художник, «оттрубив» три года вольнослушателем, поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. По предположению Лавровой, студента в издание мог привести Илларион Прянишников, преподаватель училища, а также один из основателей Товарищества передвижных выставок. Статьи для журнала писали охотники-любители. От художников требовалась невероятная точность в воспроизведении облика животных. 

Это стало для Степанова хорошей школой. Главным образом он опирался на натурные наблюдения, порой сопряженные с риском для жизни. Впоследствии мастер также предпочитал собственные впечатления: уже в зрелые годы он зарисовал волка, переплывающего реку, и даже волчью свадьбу. До Степанова животные нередко занимали на картинах подчиненное положение: он же сделал их полноценными героями, как, например, в работе «Лоси едят сено зимой», показанной на XVII выставке Товарищества передвижников. Эта вещь вместе с произведениями «Гоп! Гоп!» и «Журавли летят» позволила живописцу вступить в ряды Товарищества.

Впрочем, любимыми животными художника были лошади и собаки: он знал их повадки до тонкостей, часто охотился, посещал скачки. Валентин Серов говорил: «Лошадки, собачки, это уже надо Степанову отдать, это уж его дело, это уж он лучше всех умеет». В 1889 году, по настоянию Серова, Алексея Степановича позвали преподавать в родное училище: он возглавил класс анималистической живописи. Корин признавался: «Все мы знали его, все любили. Ходили мы к нему в мастерскую, класс животных она называлась. Сергей Васильевич Герасимов, Иогансон, Борис Яковлев... И я ходил. И так у него уютно было, так хорошо было. То ослик у него, то лошадка позирует, то орел. Любил он зверя». Другой живописец, Борис Яковлев, вспоминал: «Бывало, приведет с улицы чужую собаку и начинает с ней говорить на каком-то своем языке, а она его слушает. Милое свое, необыкновенное свое слово о любви к животным сказал в русской живописи Степанов».

В мастерской постоянно жили «модели» — зайцы, петухи, собаки, были даже павлин и маленький пони. Один из учеников рассказывал: «Натура — лошадка — так была очаровательна своей милой внешностью, мохнатой шерстью, мохнатенькими ножками, подстриженной гривой и особо выразительными глубокими карими глазами. Где достал такое чудо Алексей Степанович, я не знаю, но эта лошадка до того запала мне в душу, что даже сделалось и грустно... Грустно потому, что я не ожидал видеть такое милое животное, не ожидал, что оно могло производить такое глубокое, чарующее «человеческое впечатление».

Картины художника отличала особая гуманистическая интонация. Например, работа «Лось и лайки» (1916), где изображены собаки, преследующие дикое животное. Красота снежного леса лишь подчеркивает неминуемость смерти, ее несправедливость. Вот как описывает это произведение Лаврова: «Сейчас в мирное царство природы придет смерть. И чем прекраснее эта картина, прекрасней по своим формальным качествам, по сочетанию коричневого с белым, по выразительности силуэта животного, по хрупкой свежести инея на деревьях, тем трагичней звучит лейтмотив картины — гибель мирной красоты леса, гибель прекрасного кроткого животного».

Надо сказать, Степанов нередко изображал именно зиму: та же Лаврова называет его мастером снега. Он виртуозно сочетал всевозможные оттенки белого, как, например, в работе «Занесло» (1911–1912). Один из студентов вспоминал: «В классе он иногда нам рисовал сам. Ученице Котовой на краю этюда написал лисичку с натуры, она тут же у нас сидела на окне; мне написал однажды гуся, я этого гуся храню и любуюсь, особенно тем, как тонко он брал тон. У гуся шейка взята совсем почти одним цветом с фоном, все тем же белым, а какая разница. «Цветом писать легко, — говорил Степанов, — а вот ты попробуй белым по белому написать — вот это мастерство!..»

Алексей Степанович путешествовал, выезжал за границу, был знаком с картинами французских импрессионистов, но при этом сумел сохранить самобытность. В 1903 году он стал одним из учредителей Союза русских художников, среди основателей которого числился также его друг Абрам Архипов. В творчестве Степанова особое место занимала крестьянская тема, любимая московскими авторами — в отличие от рафинированных петербуржцев, членов объединения «Мир искусства», предпочитавших «высокую культуру». Но главным жанром для него оставалась анималистика. Чехов говорил о близости подобных изображений животных к миру детских представлений. Кстати, они со Степановым одно время были очень дружны. Познакомились в 1880-е через брата прозаика, Николая: художник быстро вошел в круг чеховской семьи. Согласно одному из писем Антона Павловича, живописец оформлял «Каштанку» или, по крайней мере, создал обложку, однако местонахождение работ до сих пор неизвестно. К сожалению, затем произошел разлад. Алексей Степанович близко общался с Исааком Левитаном (даже создал драматичный карандашный портрет), а также с его возлюбленной Софьей Кувшинниковой. Известно, что желчный Чехов вывел пару в рассказе «Попрыгунья». Степанов также попал на страницы в образе доктора Коростелева: «маленького стриженого человечка с помятым лицом, который, когда разговаривал, то от смущения расстегивал все пуговицы своего пиджака и опять их застегивал и потом начинал правой рукой щипать свой левый ус». Из-за этого текста прозаик разругался со многими мэтрами, включая Левитана, с которым, правда, впоследствии удалось достичь хрупкого мира. Кувшинникова тоже сумела сохранить с Чеховым приятельские отношения. А вот тишайший Алексей Степанов жестоких строк не простил. Вполне вероятно, обиделся не только за себя. Художник остро чувствовал несправедливость и, скорее всего, не смог стерпеть грубые насмешки над своими друзьями.

Деликатность, доброта, поэтическое восприятие природы, сочувственное отношение к братьям меньшим — все это наложило особый отпечаток на творчество Степанова. О личности этого мастера, не просто тонкого колориста, но и настоящего философа, хорошо написал живописец Василий Бакшеев: «Вспоминается мне чудесный вечер, тихий, теплый. С художником Алексеем Степановичем Степановым, страстным охотником, шли мы на тягу. Надо было заранее выбрать местечко поудобнее, и я поторапливал его. Но он остановился на лесной поляне, раскинул широко руки, будто хотел обнять весь мир, всю красоту, которая нас окружала, и сказал тихо и грустно: «Вот, не будет нас с тобой, а все, что мы видим, останется навсегда таким же невыразимо прекрасным. Вот с чем жалко расставаться будет...»