«Атом должен быть рабочим, а не солдатом...»

Его знают как человека, спасшего СССР от ядерного уничтожения, а «вдобавок» открывшего новую энергетическую эпоху, связанную с краткой аббревиатурой АЭС. Разумеется, он все это сделал не в одиночку — на атомный проект работали сотни тысяч людей, десятки выдающихся ученых, армия инженеров, организаторов. Среди них, вероятно, были умы в чем-то и более «парадоксальные». Но именно на фигуре Игоря Курчатова сошлись все силовые потоки мегапроекта. В нем удачно соединились гениальная научная интуиция, способность собрать лучшую команду, умение выделить главное и на время отбросить второстепенное, готовность взять на себя тяжелейшую ответственность (не только перед начальством, но и перед потомками).

По прозвищу Борода

На вопрос, однажды заданный отцу ядерной физики Эрнесту Резерфорду, когда, по его мнению, атомная энергия найдет применение на практике, тот ответил как отрезал: «Никогда!» А подумав, уточнил: «Во всяком случае, не раньше чем через два-три столетия». До взрыва первой атомной бомбы в штате Нью-Мексико оставалось восемь, а до запуска первой в мире АЭС в Обнинске — семнадцать лет...

В ряду конструкторов атомной эры — среди таких великих ученых, как Фредерик Жолио-Кюри, Вернер Гейзенберг, Отто Ган, Эдвард Теллер, Георгий Флеров, Энрико Ферми, — имена Роберта Оппенгеймера и Игоря Курчатова стоят особняком. Не случайно их в итоге назвали «отцами атомных бомб» — американской и советской. Первый — теоретик, руководил успешным Манхэттенским проектом. У Игоря Васильевича, экспериментатора, было несколько иных важных преимуществ. Да, он оказался по большому счету вторым, пользовался данными разведки, услугами немецких ученых и инженеров, что значительно ускорило успех дела. Но, в отличие от Оппенгеймера, мастерил не дубину для сильных мира сего, а надежный щит для советского да и всех остальных народов мира.

Курчатов едва ли не первым из атомщиков ужаснулся своему детищу. В 1954-м, вернувшись в Москву после испытаний водородной бомбы, он сказал будущему президенту АН СССР Александрову: «Анатолиус, я теперь вижу, какую страшную вещь мы сделали. Единственное, что нас должно заботить, чтобы это дело все запретить».

К слову, в эти же годы будущий «великий гуманист» Андрей Сахаров предлагал взорвать гигантскую торпеду с термоядерным зарядом у берегов США, чтобы огромное цунами смыло разом все города побережья. Адмирал, которому он изложил эту идею, с отвращением назвал замысел «людоедским».

Биография Игоря Курчатова, Бороды, как звали его в созданной им атомной империи, пересказана вдоль и поперек. Выхватим оттуда отдельные, наиболее важные детали. Вот он, студент кораблестроительного факультета петроградского Политеха, пишет в 1923-м свою первую научную статью о радиоактивности... снега. А через год вынужден бросить институт и вернуться к семье, так как отца-землемера сослали на три года в Башкирию. Вскоре 22-летний недоучившийся студент получает от самого Абрама Иоффе персональное приглашение в Ленинград — в его знаменитый Физтех. Выполнив прорывное исследование в области ферроэлектричества, в тридцать лет Курчатов становится доктором наук. Однако, к изумлению наставника и коллег, Игорь Васильевич все бросает и переключается на ядерную физику, новую и непонятную тогда для многих дисциплину.

Иоффе предложил стажировку у великого Резерфорда двум талантливым сотрудникам Петру Капице и Игорю Курчатову. Первый поехал, второй отказался: не счел возможным бросить уже начатые исследования. Вот он, курчатовский характер.

За умение четко ставить задачи окружающим, отсутствие боязни брать на себя инициативу и давать сложные, ответственные поручения Игорь Васильевич получил прозвище Генерал. И в то же время, как вспоминала одна родственница, был он «такой добродушный, как игрушечный медвежонок».

Позже, став уже руководителем национального атомного проекта, пребывая ежечасно под известным дамокловым мечом, он даже в самые напряженные моменты не кричал, не матерился, никого не оскорблял, хотя сам чего только не выслушивал от начальства. Вкалывая как одержимый, Курчатов и подопечных загружал работой на износ. Мог поздно вечером вызвать к себе сотрудника и расспросить об успехах, а после надавать кучу поручений до утра, закончив любимой фразой: «Ну, иди отдыхай».

Кирилл Щелкин, первый научный руководитель секретного ядерного центра «Челябинск-70», оставил такое воспоминание о знаменитом друге: «Он мог заплыть на самую середину стремительной сибирской реки и плыть по течению многие километры, время от времени издавая лихие восторженные возгласы». И это тоже — курчатовский характер.

Битва за бомбу

В начале войны рвался на фронт, но его направили в Севастополь, а затем в Поти для решения важнейшей спецзадачи: обезопасить флот от немецких неконтактных мин с помощью размагничивания кораблей. С заданием справился блестяще.

Еще год в казанской лаборатории Курчатов занимался рациональной компоновкой самолетов, разработкой экранированной брони. Здесь, кстати, отрастил свою знаменитую бороду, которую больше никогда не сбривал, тут же набросал вчерне схему первой атомной электростанции. А еще — переболел сыпняком и воспалением легких.

В октябре сорок второго срочный вызов в Москву, в Кремль. «Ядерное раздумье» руководства страны закончилось: данные разведки подтверждали — в Англии, США и в гитлеровском Рейхе ведутся интенсивные работы по расщеплению ядра урана, готовится новое оружие, дальнейшее промедление смерти подобно. Курчатова по рекомендации Иоффе назначают руководителем первенца атомного проекта — Лаборатории №2. Сперва обосновавшись в подвале Казанского авиаинститута, лишь в 1943-м она переехала в Москву. На вопрос Курчатова о странной нумерации, Лаврентий Берия, ставший позже (после Вячеслава Молотова) высшим куратором проекта, ответил: «Лаборатория №1 — это мы, в Кремле!» Тогда же, в 1943-м, Игоря Васильевича наконец избирают академиком, минуя членкорство.

По свидетельству Курчатова, именно Берия смог как организатор придать всему делу верный импульс и нужный размах: «Без него не было бы бомбы». Впрочем, она бы не получилась и без других легендарных участников проекта — того же Георгия Флерова, Якова Зельдовича, Юлия Харитона, Исаака Кикоина, Константина Петржака и военных «менеджеров» — генерал-лейтенанта Авраамия Завенягина, наркома боеприпасов Бориса Ванникова и многих других.

Героическая эпопея создания ядерного оружия в СССР чрезвычайно подробно описана. Если представить ее в виде огромной театральной сцены, на которой без устали действовали физики, инженеры, геологи, строители, то живыми объемными декорациями стали бы урановые рудники, где смертельно заболевали и гибли люди, десятки секретных предприятий и новых закрытых городов. Гигантским общим фоном, по идее, должна служить здесь карта с обозначениями населенных пунктов, приговоренных к атомному уничтожению, уже лежавшая в сейфах Пентагона. 

Нелишний элемент «реквизита» — особая папка Берии со списком главных участников проекта и прописью персональных кар в случае провала испытаний. Бороде, разумеется, полагался расстрел. Когда ядерный гриб от РДС-1 в сорок девятом торжествующе и зловеще поднялся над казахстанской степью, бериевский список чудесно превратился в наградной лист — строго по ранжиру. «Так точно, никого не обидим», — усмехался куратор.

По воспоминаниям жены брата Курчатова, перед отлетом на Семипалатинский полигон он вдруг поехал в Новодевичий монастырь. Зашел в храм и, подойдя к образу Смоленской Божией Матери, долго молча стоял перед иконой.

С легким паром!

Итак, Курчатов со товарищи изготовили бомбу, Королёв — средства ее доставки. Казалось, обоим орденоносцам можно бы взять передышку. Но не таковы были эти творцы, организаторы и мечтатели. Один пробивает у правительства дорогу в космос. Другой — проект по использованию мирного атома: имелись в виду помимо всего прочего и наработка изотопов для медицины, и исследования реакции живых клеток на облучение, вылившиеся в новую науку — радиационную биологию. Именно Борода стал инициатором широкого применения атомной энергии в транспортной отрасли, космонавтике, энергетике. Ядерные центры и институты с уникальными установками по его инициативе (и зачастую при непосредственном участии) разлетелись по всем республикам Союза.

Настоящим прорывом стали атомные ледоколы СССР и, конечно, первая в мире атомная электростанция в Обнинске, запущенная 27 июня 1954 года.

Идею ядерной энергетики Курчатов обосновал еще в сороковом, на последнем перед войной Всесоюзном совещании по физике атомного ядра. А после, уже создавая реактор для выработки оружейного плутония, скрупулезно прикидывал, как этот технический монстр сможет крутить турбину, соединенную с динамо-машиной. Сложнейших проблем пришлось решать едва ли меньше, чем при создании бомбы. На сей раз что-либо подсмотреть у геополитических соперников наши атомщики не могли — данными о ходе работ над американской АЭС советская разведка не располагала. И все же сделали мы это первыми, удивив в очередной раз весь мир.

Аббревиатуру уран-графитового реактора обнинской станции АМ-1 конструкции Николая Доллежаля одни историки расшифровывают как «атом мирный», другие — как «атом морской». Указывают на то, что изначально его разрабатывали для подлодок, но великоват оказался. Как бы то ни было, по воспоминаниям начальника объекта «В» Дмитрия Блохинцева, когда первый пар из реактора был подан на турбину, Игорь Курчатов поздравил коллег по-русски просто и с характерным для него юмором: «Ну, с легким паром!»

Впоследствии Курчатов увлекся перспективой мирного термояда — предложенного Олегом Лаврентьевым, Андреем Сахаровым и Игорем Таммом ядерного синтеза в токамаке (герметичная камера для удержания плазмы). На закате дней Борода горел идеей собрать физиков разных стран в одну большую команду, которая откроет эпоху безграничной дешевой энергии.

В 1956-м он буквально огорошил западных коллег поступком, ломающим логику холодной войны. Приехав на международную конференцию в британский ядерный центр в Харуэлле, рассказал о результатах исследований по управляемому термоядерному синтезу в московском Институте атомной энергии. В Англии и США работы в этом направлении были строго засекречены. А тут главный советский атомщик взял да и выдал технические подробности, предложил сотрудничество, заодно поразив воображение участников форума успехами России в этой области. Овации Игорю Васильевичу и советской ядерной науке долго не смолкали. С мирного термояда вскоре повсеместно был снят гриф секретности, а через несколько десятилетий по инициативе СССР возник международный проект огромного исследовательского токамака с аббревиатурой ИТЭР.

Конечно, противники атомной эры вправе пожать плечами. Ни одного ватта промышленной энергии от этих самых токамаков до сих пор не получено. Атомные поезда, самолеты и автомобили остались разве только на страницах журнала «Техника — молодежи» 1960-х. При этом мир еще до конца не изжил «чернобыльский синдром», до сих пор не решена глобальная проблема радиоактивных отходов. Да и опасность ядерных атак со стороны потенциальных агрессоров пока еще не стремится к нулю.

И все же, к счастью или к сожалению, остановить технический прогресс невозможно. А единственной гарантией того, что человечество не пойдет по пути самоуничтожения, является то, что время от времени заявляют о себе во весь голос — причем в самые решающие моменты истории — такие мудрые, талантливые, волевые и ответственные люди, как Игорь Васильевич Курчатов.