Мир, который построил Роу

8 марта исполнится 110 лет со дня рождения великого русского-советского сказочника Александра Роу.

Будущий кумир детворы родился на Волге, в городе Юрьевец. Вскоре семья (мама — обрусевшая гречанка, папа — командированный ирландский инженер, наладчик мукомольного оборудования) перебралась в Сергиев Посад. Грянувшая Первая мировая сломала кое-как налаженный быт. Родитель вернулся в Англию и пропал из вида, мать захворала. Чтобы прокормить семью, мальчик переквалифицировался из алтарников в лоточники. Зарабатывал копейки на торговле кустарными спичками и гребешками. Уже при новом режиме окончил семилетку, поступил в московский промышленно-экономический техникум. 

С панталыку Сашу сбила «Синяя блуза» — пролетарско-журналистский агиттеатр. В 1923-м эта «живая газета» Московского института журналистики широко зашагала по улицам российских городов. На самодельных подмостках, в гуще фабричных масс и уличных толп звучали бодрые речовки, воздвигались телесные пирамиды, разыгрывались злободневные миниатюры. Юные авангардисты-затейники стали рупором советских идей, самодеятельными творцами нового мира, импровизаторами-алхимиками повседневной городской жизни. Промаршировав плечом к плечу с Владимиром Маяковским, Сергеем Юткевичем, Василием Лебедевым-Кумачом, Роу свернул в школу-студию киноактеров Бориса Чайковского. Затем поступил в Драмтехникум имени Ермоловой. В кино дебютировал как ассистент Якова Протазанова и в 1937-м был зачислен на открывшийся годом ранее «Союздетфильм». 

К русскому народному творчеству новая власть вплоть до конца тридцатых относилась более чем прохладно. Крах начетчиков-рапповцев, поднятая на щит оборонная тематика продиктовали, однако, поворот к истокам, а удивительные кукольные мультфильмы, снятые под руководством Александра Птушко, убеждали: старую добрую сказку можно сделать незабываемой былью. Творческие достижения коллеги-новатора вдохновили товарища Роу и партийных чиновников, давших добро на экранизацию «По щучьему велению». 

Александр Артурович дополнил сюжетную линию «Царевной Несмеяной» и «Плясовой гармонью», перенес основное действие из царских палат на русское раздолье, закружил в хороводах дурака Емелю, красавицу Несмеяну и поющую щуку. Уловив демократический дух преданий старины глубокой, обаятельный дебютант покорил юную аудиторию и стал первым в мире киносказочником-народником. 

Не теряя времени, Роу замахнулся на «Царевну-лягушку» и наколдовал «Василису Прекрасную». Здесь лирический талант режиссера раскрылся с эпической силой благодаря дебютировавшему в богатырском образе красавцу Сергею Столярову, а также Бабе-яге Георгия Милляра и богатой партитуре Леонида Половинкина. Важную роль сыграли загорские кустари, изготовившие самоходного одиннадцатиметрового Змея Горыныча (высотой пять метров), разгулявшегося с помощью двадцати внутриутробных механиков-управленцев. В «Василисе» самородный талант нащупал свою волшебную тропинку, оригинальный образ вымышленного мира, эффектно раскрывшийся в былинном «Кащее Бессмертном». Гротескный тип сыграл роль главной «занозы» сказочного зазеркалья. Глупый, нелюдимый и порочный анахорет, мечтающий лишь об одном: чтобы его любили. Реализуя преступный замысел, чудовище похищает красавицу Марью Моревну, на поиски которой вскоре отправляется простодушный муж. Чем дальше топает этот богатырь по неведомым дорожкам, тем заметнее его приключения обретают эпический масштаб. Закалившись в борьбе с темными приспешниками сладострастника, Никита Кожемяка вступает в поединок со злодеем и спасает супругу из томительного плена. Здесь триумф семейных ценностей был тем не менее далек от торжества добродушной морали — на полях борьбы добра со злом пышным цветом расцветал готический пафос. 

9 мая 1945 года ликующий народ высыпал на улицы советских городов, закружился в вальсах под аккомпанемент громоподобных духовых оркестров и салютов. А музы тем временем не молчали — исхудавший, но все такой же бессмертный Кащей-Милляр в разрисованном костями черном трико смотрелся вызывающе чуждым карнавальным элементом в декорациях Дня Победы. 

«Работая над ролью Кащея, мы обратились к тевтонскому эпосу, сознательно пародируя «Нибелунгов», — признавался артист. — Аскетизм, неумолимость, озлобленность «рыцарей» Средневековья — все вобрал этот образ. Помните у Дюрера четырех апокалиптических всадников — это аллегорическое изображение разрушительных сил? Во внешнем рисунке роли я шел от этих мрачнейших фигур художника». Внешне при этом Милляр походил, скорее, на васнецовского Всадника апокалипсиса, имя которому — Смерть. 

Роу разлучили со сказкой на десять долгих лет. Но и в эпоху малокартинья Емеля, Василиса и Кащей не сходили с экранов, разбирались на цитаты, колесили по свету, завоевывая сердца послевоенной детворы. В 55-м режиссеру доверили снимать приключенческие и комедийные ленты. «Тайну горного озера» и «Драгоценный подарок» он откровенно завалил. В 57-м попытался опять напроситься в гости к сказке, экранизировав «Новые похождения Кота в сапогах» Сергея Михалкова, и снова разминулся с успехом. Случались и исключения: документально-постановочный авангардистский «Артек», стереофреска «Майская ночь, или Утопленница»...

К полнокровной жизни в искусстве Александра Артуровича вернули Евгений Шварц и Николай Гоголь: в 60-м на экраны вышла «Марья-искусница», а спустя три года «Вечера на хуторе близ Диканьки». В 63-м он подарил бессмертие повести Виталия Губарева «Королевство кривых зеркал», а затем снял свои главные шедевры: «Морозко», «Огонь, вода и... медные трубы», «Варвара-краса, длинная коса». 

В чем же секрет вращения сказочной вселенной Роу? Прежде всего в проектном мышлении и здоровом архитектурном волюнтаризме. Выстраивая сказочный мир как пространство встреч архетипических, загадочных (даже для самих себя), не ведающих о добре и зле чудовищ с самоотверженными иконописными героями, он покорял стихии чистоте и самоотверженности последних. Стоило лишь вступить в диалог, и карта «архетипа» оказывалась бита — начиная с волшебной щуки: как же не разговориться, не поделиться сокровенным, вертясь в крепких руках красавца Емелюшки? И Баба-яга, не умеющая скрыть своих аппетитов, и Кащей с Водокрутом на голубом глазу выдавали все свои секреты. Просто потому, что Иванушки да Марьюшки приходились им по сердцу. Осознавая, что главное земное сокровище — чудо живого общения, богатыри, красавицы, чудовища оказывались в одной лодке. Не худо бы так же жить в обществе и быть свободным от самых жестких из его законов — не о том ли мечтали граждане советской страны, от пионера до комиссара, профессора и наркома? 

Отважный синеблузник Роу высекал эту чаемую волюшку ракурсами и монтажными приемами, заимствуя их у Сергея Эйзенштейна и Фрица Ланга. При этом не зацикливался на формальных вещах, а как неутомимый селекционер, от фильма к фильму собирал и культивировал уникальную актерскую оранжерею. 

Подружившись с великаном Столяровым и вечнозеленым Милляром, Александр Артурович окультурил самоигральные натуры Анатолия Кубацкого и Веры Алтайской, собрал колдовской звездно-цветочный букет из Натальи Седых, Алексея Катышева, Виктора Перевалова. Умея ценить артистов, доверяя их интуиции, никогда ничего не показывая, Роу держал свой балаганчик в жесткой узде. Инна Чурикова вспоминала, как на трехдневных съемках эпизода «Морозко» запеченного поросенка облили вонючим бензином, а вместо наливного яблочка Марфушке подсовывали луковицу. В остальном режиссер культивировал полную свободу. Любуясь артистами, умеющими сделать незабываемым каждый эпизод, он складывал истории из их блаженных и зверских гримас, освобождая незамысловатый сюжет от бремени обыденности. А главным чудом в его сказках неизменно оставалась власть слова: «Обернись зима лютая летом красным!» — приказывал Емеля, и время сбивалось с круга. А лето вскоре вновь оборачивалось зимой, но при этом как будто не кончалось. Благословения у Роу сбывались неизменно, проклятия — никогда.